— Папа, а? А вдруг я тоже буду балериной и вдруг ко мне тоже чужой кот придет?!
Мерещится целая заманчивая картина.
3.10.61.
Учим ее быть доброй, вежливой, отзывчивой, помогать людям. Осуждаем жадность и скупость. И плоды воспитания зреют, так сказать, на глазах.
Но вот Машка приходит в сад, на детскую площадку. Там — железная четырехместная качалка. Сидят три девочки лет по шести, лениво покачиваются.
— Папочка, можно мне покататься?
— Покачаться?
— Да, покачаться…
— Иди. Пожалуйста.
Идет. Вежливо говорит девочке, которая одна сидит на скамеечке:
— Девочка, можно мне с тобой покачаться?
Та — нос кверху:
— Нет!..
Машка вспыхивает, стоит еще полминуты и возвращается.
— Ты что?
— Девочка не разрешила.
Так не один раз бывало. Вот это уж воистину плохо воспитанные девчонки. Глядишь — и Машке понравится, и ей захочется проявить самовластие. А еще хуже — ханжа вырастет. И это уже бывает:
— Нехорошие девочки.
— Ну, они глупые, — скажешь ей, — их не научили.
— Что ты! Папа! Им же уже по шесть лет!
Рядом с нами сидит старуха с младенцем на руках.
Смотрит на Машку и говорит:
— Какая-то она у вас очень уж застенчивая.
— Лучше, — говорю, — бабушка, пусть будет застенчивой, чем нахалкой.
— А вот это правда!..
. . . . .
Пьет сегодня утром молоко. Встречает меня возгласом:
— Папочка, ты бы знал!
— Что такое?
Всплескивает руками:
— Ты бы знал!
— Да что? Что случилось?
— Сколько мне пенок попалось!
. . . . .
Кажется, осень наконец постучалась в окно. Небо сегодня пасмурное. Но мама и Маша собираются в Михайловский сад…
5 ЛЕТ 2 МЕСЯЦА
4.10.61.
Сегодня к четырем старым профессиям прибавилась пятая: хочет быть газовщицей.
— Я всем хочу быть! — заявила она мне.
. . . . .
Разговор о фифах и труженицах.
Я довольно часто употребляю это слово — «фифа».
Машка заинтересовалась:
— Папа, а что такое фифа?
— А это женщины, которые не работают. Только одеваются и наряжаются…
— Разве такие есть?
— Да, есть такие. Другие женщины труженицы, а эти только губки мажут, по театрам ходят, конфетки кушают.
— А я — труженица? Я работаю?
— Да, конечно. Ты работаешь.
. . . . .
И действительно, работает. Каждый день мать дает ей какое-нибудь посильное дело: полить цветы, натереть пол в коридоре, почистить башмаки, вытереть посуду и убрать ее в шкаф.
. . . . .
Обнимает нас с мамой, целует:
— Антибиотики вы мои маленькие!
Откуда-то залетело к ней это слово. Не удивительно, впрочем: антибиотиков потребляют в нашем доме вряд ли меньше, чем соли.
7.10.61.
Вечером, перед сном, занимались арифметикой.
Пока я спал, Машка, по словам мамы, не отходила от моих дверей. Все ждала, когда я проснусь и позову ее.
. . . . .
Перед этим мама читала ей. Я спросил:
— Что тебе читала мама?
— Андерсена.
— А какую сказку?
— Про китайцев.
— «Соловья»?
— Да.
— «В Китае все жители китайцы и даже сам император китаец»?.. Так начинается, да?
— Да.
Пробовал и я читать ей Андерсена. С трудом осилили «Огниво», первую литературную сказку, с которой я познакомился в детстве. Самое простое, не требующее никаких объяснений и разъяснений, — это ведьма.
А вообще читаешь Андерсена — как какого-нибудь «Гильгамеша» или «Махаохарату»,* где два слова из десяти требуют толкования и комментариев.
. . . . .
Сегодня суббота. Должен прийти Толя. Машка ждет уже не первый день. Все считает:
— Сегодня какой день? Толенька когда придет, послезавтра?
8.10.61.
Вчера был очень нехороший день. Машка увидела и узнала много такого, о чем ей до поры до времени, может быть, и не следовало знать.
Вчера пришла Валя, привела Толю… Кто такая эта Валя? Молодая женщина, которая ходит к нам раза два-три в неделю помогать Элико по хозяйству. Говорит, что недавно уволилась, работала в Парголове или в Шувалове, в детском саду. Муж ее бросил. Сын в интернате. Своей комнаты у нее нет, жила в общежитии. Говорит, что ищет работу, сейчас живет у сестры. Один раз она пришла к нам навеселе. Сказала, что у сестры праздновали именины. И еще раза два Элико говорила мне, что «кажется, от Вали слегка попахивает».
Вчера она пришла, привела Толю и попросила взять его с собой в парк Ленина, где меня ждали Элико и Машка.
Я взял.
По дороге Толя очень много говорил о своем отце.
— У меня папа во время войны на танке работал. У меня папа живой. Он только на Север сейчас уехал. На три года уехал. Он, наверно, на Новый год приедет.
В саду Машка и Толя очень весело играли.
А дома ждала нас большая неприятность: Толина мама встретила нас вдрызг пьяная.
Кричала, что не желает, чтобы над ней «грузинка верх брала», и еще много плохого, обидного и несправедливого сказала.
Элико успокаивала ее, стыдила:
— Как вам не стыдно?! Валя! При сыне! Вы бы хоть его пожалели. Он к нашему дому привык, полюбил Машеньку…
— Ничего не привык, ничего не полюбил. Это я ему велела…
И все это — при Машке, при Толе…
Я ушел к себе. Приходит Машка. Глаза налились слезами.
— Папочка! Что делать? Толя очень сильно плачет. Мне жалко его. Я сама даже хотела заплакать, только терпела.
Расспрашивает:
— Что сделала тетя Валя?
Пришлось «своими словами» объяснить.
Губы дрожат.
— Давай простим ее!
И маме говорила:
— Ведь вы же меня прощаете, простите и тетю Валю.
Но сама тетя Валя и слушать не хочет о примирении. Все, что скопилось в ней, накипело, все горести, все беды — все отливается на бедной Элико, все валится на ее голову.
. . . . .
Толика мы оставили ночевать, хотя тетя Валя ни за что не хотела, тащила его, на ночь глядя, к сестре. Ушла она в двенадцатом часу. А глубокой ночью вернулась совсем уж окосевшая. Спала у нас. Утром позавтракала и ушла, наговорив предварительно кучу всяких гадостей.
Утром сегодня Маша, по словам Элико, была трогательно внимательна к Толе:
— Толенька, тебе не холодно? Толенька, не простудись. Толенька, ты поел уже?
Валя увела его. Но с полдороги вернулась и попросила:
— Можно, я вечером приведу его к вам?
9.10.61.
Но привела Толика не Валя. Привел его милиционер.
Утро сегодня было солнечное, теплое. Элико предложила поехать к Ляле в Пушкин, но я рассчитал, что не успеем. Поехали на Каменный остров…
Домой вернулись в восьмом часу.
А часов в десять милиционер привел Толю. Оказывается, Валя напилась «с каким-то дядькой» в парке Победы и ее забрали в милицию. Толя был с нею, его тоже забрали. На вопрос, где он живет, парень постеснялся сказать «в интернате», сказал: «у писателя Пантелеева».
От милиционера мы узнали, что Валю будут судить, что она лишь недавно вернулась из заключения (сидела тоже за пьянку) и не имеет права жить в Ленинграде. И что у нее уже давно отобрали материнские права.
Толю накормили, и он сразу же сел играть с Машей. Но руки у него дрожали; я чувствовал, что ему не до игры, что играет он только из вежливости и чтобы занять себя чем-нибудь.
Утром сегодня милиционер привел тетю Валю. Она взяла свои вещи — сумочку, паспорт, папиросы… На наши вопросы почти не отвечала, говорила грубо.
Для Машки это все — живая и довольно страшная иллюстрация к истории мальчика Петьки Валета.
