Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Бабушка.

. . . . .

Там же.

— Мама, пойдем посмотрим пельмени.

— Какие пельмени? Где?

— В детском городке.

А там на щитах изображены не пельмени, а пингвины.

29.8.61.

Рассказывает матери сказку:

«Девушка упала в воду, но не утонула, а осталась жива. Кто-то ее заколдовал, что она семнадцать лет будет спать. Потом она умерла по-настоящему. (Ты, мамочка, не бойся, конец все-таки будет хороший!)

Плывет она и вдруг видит — навстречу ей плывут два короля в аквалангах…»

А что ж — все понятно. Для нее и акваланги, и корона, и золотой башмачок, и черная коробка диаскопа — одинаково и волшебство, и реальность.

2.9.61.

У Машки вчера был праздник: весь день гостила у нас живая кукла — Машкина племянница Аллочка Кальницкая, она же Кулемушка.

Конечно, это наслаждение — держать эту двадцатифунтовую куклу на руках, играть с нею, надевать на нее платьице и штанишки. Даже вытирать ей платочком губы — и это было радостью.

Но к этой радости примешивалось и нечто горькое: ревность!..

Вся нежность, все поцелуи, улыбки, восторги были обращены к маленькой. И я очень хорошо видел, чувствовал, как где-то в глубине Машкиной души шевелится неприязнь к этой улыбающейся розовощекой малышке. Ничего! Это очень полезно. Любовь победит, переборет эту неприязнь. А Машка слегка сдвинется с того места, которое называется «пуп земли».

5.9.61.

Часа два гуляли вчера с Машей. Вышли из ворот — солнечно, прохладно, дует ветер.

Зашли в сад при большом доме на Мичуринской улице. Собирали желуди и голубиные перья. В этом саду — маленький игрушечный домик, мечта всех ребятишек, особенно девочек. Домик набит девчонками лет по шесть-семь. Побежала туда и Машка.

— Можно и мне с вами играть?

— Можно. Тебя как зовут?

— Маша. А тебя? А вас?

— Меня Лена. Меня Таня. Меня Маня. Дай перышко.

— Пожалуйста.

И раздала все перышки. И все желуди.

Играли в прятки, в палочку-выручалочку. Машка до сих пор играть не умеет и не пытается даже научиться. Просто бегает и смеется.

. . . . .

— Ты что плачешь, Маша?

— Я просто так. Не то плачу, не то смеюсь.

6.9.61.

Ходили вчера за покупками — в молочный и другие магазины. Машка помогала — стояла в очередях, хотя что такое очередь — до сих пор не понимает.

— Стой, — говорю, — вот здесь, за этой тетей.

Возвращаюсь и вижу, что лишь одна часть задания дошла до нее: стоит здесь, то есть там, где была поставлена. А тетя… тетя уже далеко, а за ней еще пять теть.

В другой раз говорю:

— Иди стань в очередь у кассы.

Через две минуты ищу — нет Маши в очереди.

Вижу — стоит у другой кассы, у неработающей. Стоит сбоку, беспечно покачивает ногой, терпеливо ждет меня…

. . . . .

Ночью мы с мамой рассадили в столовой на тахте всех Машиных кукол.

Утром Машка вошла в столовую и буквально остолбенела.

По словам мамы, минуту стояла молча в дверях и наконец выговорила:

— Мама, ты знаешь!.. У Катарины сегодня день рождения. К ней все дети в гости пришли!..

А минут через пять спросила:

— Мамочка, это они сами, или это ты их так посадила?

Ах, Машка, Машка, счастливый ты человек!..

. . . . .

Читал ей на прогулке стихи Хармса.

— Это кто написал?

— Хармс.

— Как?

— Хармс. Даниил Иванович Хармс. Очень хороший поэт.

— А где он сейчас?

— Умер.

Помолчала.

— Почему это все умирают писатели?

7.9.61.

На Кировском проспекте папа зашнуровывал Машке ботинок, и вдруг она закричала:

— Ой, здравствуйте! Здравствуйте!

И еще раз:

— Здравствуйте!

— С кем это ты?

— Ты не знаешь. Это моя знакомая.

Пошли догонять.

— Кто же это?

— Это доктор. Знакомая. В больнице Эрисмана меня лечила.

Не догнали. Да и хорошо сделали, пожалуй. Докторша шла с мужем, а у того на руках — ребеночек.

. . . . .

Третьего дня сидели в уютном садике — во дворе Дома художников.

Я сказал, что здесь, кажется, живет художник А.

— Это какой?

— А тот, что рисовал картинки к книге Бианки «Зоопарк».

— Ты знаешь, папочка, надо им написать: почему для детей такие грустные книжки пишут? Я плохо сплю, когда мне что-нибудь грустное или страшное перед сном читают.

8.9.61.

Предложил Маше:

— Хочешь, поедем туда, где я родился и провел детство?

Подумала.

— Я лучше в Зоопарк хочу.

Все-таки поехали в места папиного детства.

На автобусе добрались до Никольского рынка, а там пошли пешком — до бывшей Покровской площади, по Английскому к Фонтанке и по Фонтанке — к двухэтажному домику с балкончиком посередине.

Вечером Машка сказала, что ей больше всего понравился этот балкончик и то еще, что в этом доме жил «маленький Алексейчик».

Вошли во двор — грязный, «захламленный» и все-таки знакомый до последнего камушка.

У папы самым буквальным образом замирало сердце.

Маленький мальчик на трехколесном велосипеде (папа вспомнил себя в этом возрасте, на этом же месте и на таком же велосипеде) с места в карьер сообщил папе:

— Сегодня пожарные приезжали!

— Пожар был?

— Ага.

Недаром, значит, папу потянуло в эти места.

По Лермонтовскому дошли до Балтийского вокзала. По пути, на Покровской площади и на Лермонтовском, заходили в какие-то кофейни, ели крутые яйца, пирожки, пили тепленький кофе.

От Балтийского до Финляндского ехали на метро. И вечером Маша по секрету сказала маме:

— Все-таки больше всего мне понравилось метро.

. . . . .

Светский разговор за столиком кафе:

— Ты знаешь, папа, Сяо-Сяо хотя китаянка, она очень любит украинский борщ. И, абарот, не любит лягушек.

Сяо-Сяо — это кукла.

. . . . .

На днях мы были в садике, где Маша играла с девочками в пятнашки (палочку-выручалочку). Девочки считались. В считалке такие слова:

Здравствуй, попочка-дружок,
Сколько стоит пирожок?

На следующий день я говорю:

— Как это звали девочку, с которой мы играли? Которая считала.

— Таня! Плохая девочка!

— Почему?

— Говорит «попочка».

Понятия не имела, что попочка — это попугай.

11.9.61.

Сейчас только хватились: батюшки, ведь Машка уже вышла из возраста «от двух до пяти»!.. Вышла, следовательно, если верить Чуковскому, из периода гениальности и перешагнула, если верить Макаренке, через ту черту, когда уже завершено основное воспитание ребенка.

Но мы, несмотря на это, еще пытаемся воспитывать ее.

12.9.61.

Сидели вчера в Дивенском садике. Впрочем, сидел я, а Машка играла — или, вернее, делала попытки вступить в игру с незнакомыми девочками. Да, не скрою, отцовское сердце больно сжималось, когда он видел издали, как Машка подбегает к компании девчонок лет по шесть-восемь, что-то им говорит («Девочки, можно с вами поиграть?») и тотчас отходит в сторону. По-видимому, ответ этих высокомерных девиц гласил:

— Иди, иди, карапет, без тебя обойдемся.

Машка возвращается ко мне. Я ее не расспрашиваю, она тоже ничего не говорит. Только говорит:

— Лучше я здесь посижу. Одна поиграю. С Люсенькой. Это даже интересней.

Люсенька — это кукла.

Неправда, что с Люсенькой интересней, чем с живыми девочками. Через пять минут — опять:

62
{"b":"179748","o":1}