Редактированием текстов Салтыков занимался, по существу, только при подготовке первого издания, где была проведена значительная стилистическая правка, сделаны сокращения и устранены некоторые цензурные купюры в «Непочтительном Коронате» и «Тяжелом годе» (см. примечания к ним), издания же 1880 и 1883 годов были выпущены в свет со столь незначительными изменениями в тексте, что трудно установить, произведены ли они автором или корректорами, наблюдавшими за этими изданиями. Сказанное относится и к нумерации очерков: в прижизненных публикациях отдельных изданий она отсутствует, появляясь лишь в пятом томе сочинений, вышедшем после смерти писателя, что не дает оснований для ее сохранения в настоящем издании, так как введена она была скорее всего не самим Салтыковым, а редакторами посмертного издания его сочинений.
В настоящем издании «Благонамеренные речи» печатаются по тексту издания 1883 года с исправлением ошибок и опечаток по всем прижизненным изданиям и сохранившимся рукописям и с устранением цензурных купюр и искажений в рассказе «Непочтительный Коронат» и статье «В погоню за идеалами». Исключение составляет очерк «Тяжелый год», который публикуется в его первоначальной редакции по тексту уничтоженного номера «Отеч. записок» (1875, № 5). В отдельных изданиях, в том числе и в издании 1883 года, этот рассказ представлен в редакции, приспособленной к требованиям цензуры и первоначально опубликованной в газете «Новое время» (1876, №№ 112–114).
В разделе «Неоконченное» помещаются три произведения. Первое из них — незаконченный очерк «Благонамеренные речи. XII. Переписка» является отброшенным продолжением опубликованного в декабре 1873 года очерка «Благонамеренные речи. V. Переписка». В этом же разделе печатается начало неосуществленного очерка или рассказа «Приятное семейство. (К вопросу о «Благонамеренных речах»)» и незаконченная «Благонамеренная повесть».
Первоначально Салтыков намеревался ввести в цикл также и рассказ «Сон в летнюю ночь», о чем свидетельствует заглавие (потом зачеркнутое) в наборной рукописи рассказа: « Благонамеренные речи. XIV». Но в № 8 «Отеч. записок» за 1875 год рассказ был напечатан без обозначения его принадлежности к «Благонамеренным речам» и потом включался в книгу «Сказки и рассказы» 1878 года, а затем в «Сборник. Рассказы, очерки, сказки», издававшуюся в 1881 и 1883 годах (см. т. 12 наст. изд.).
Все сохранившиеся рукописи произведений данного тома находятся в Отделе рукописей Института русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
К читателю *
Впервые — ОЗ, 1873, № 4 (вып. в свет 8 апр.), стр. 521–536, под заглавием «Благонамеренные речи. III», с примечанием: «Глава эта составляет предисловие к «Благонамеренным речам». Авт.».
Рукописи и корректуры не сохранились.
При подготовке статьи для изд. 1876ей было дано заглавие «К читателю», а в текст было внесено несколько добавлений. В частности, в абзаце «Убеждать теоретиков…» на стр. 14 появились характеристики лгунов: «(лгуны-лицемеры)» и «(лгуны-фанатики)».
Более значительным изменениям текст статьи подвергся при подготовке для изд. 1880.
На стр. 7–8 наименование рассказчика «русский Гамбетга» было заменено на «русский фрондёр». Об авторе повествования как «русском Гамбетте» речь шла во втором очерке цикла первопечатной публикации (в отдельном издании — «По части женского вопроса»), предшествовавшемстатье; изменение последовательности очерков в отдельном издании сделало слова о «русском Гамбетте» в настоящей статье не совсем понятными, что, по-видимому, и вызвало замену.
Там же в середине абзаца «Во-первых, скажите…», в фразе «Что должен я…» выражение «гамбеттовская решимость» заменено выражением «потрясательная решимость».
Был сделан ряд сокращений. Приводим четыре из них по тексту изд. 1876, совпадающих с текстом ОЗ.
К стр. 8–9. После абзаца «Во-первых, скажите…»:
Вы ответите, может быть: «Да, ты не только можешь, но и должен поступить иначе; ты должен агитировать, писать передовые статьи в духе пророка Илии, одним словом, поступать так, как истинному Гамбетте надлежит…» Но позвольте же, господа! Вы забываете, что ведь я все-таки не настоящий Гамбетта, а только русский обыватель l’instar de Gambetta [504], что у меня и вопросы другие, чем у настоящего Гамбетты, и средства для агитации совсем не те, и что, наконец, самая потребность агитировать страну по вопросу о потравах совсем уж не так во мне настоятельна, чтоб нельзя было моментально и навсегда устранить ее одним коротеньким словом «наплевать»…
К стр. 9-10. В начале абзаца «Я родился…», в фразе «Все относящееся до обуздания…», вместо слов «совершенно достаточно, чтоб объяснить то равнодушие, с которым я отношусь к обуздывателыюй среде»:
…Совершенно достаточно, чтоб объяснить, почему я живу, а не рвусь в пустыню. Но, с другой стороны, это же самое может служить объяснением и того равнодушия, с которым я отношусь к обуздывателыюй среде…
К стр. 12. В конце абзаца «Лицемерные лгуны…», вместо слов «при случае — разбойники, при случае — карманные воришки»:
…Не столько разбойники, сколько карманные воришки. Лично каждый из этих господ ничего другого не заслуживает, кроме презрения, которое, впрочем, значительно умеряется опасением: вот-вот сейчас он надует! сейчас выкинет штуку, которая подорвет ваше благополучие, уничтожит ваше спокойствие и втопчет в грязь всю вашу жизнь!
К стр. 20. В начале абзаца «От этого происходит…», вместо слов «социологическая или позитивная теория» в ОЗи изд. 1876читалось: «социалистическая или позитивная теория» [505].
Точная дата написания статьи неизвестна. Несомненно, однако, что она возникла незадолго до своего появления в печати — в феврале или, вероятнее, в марте 1873 года. Возможно, что поводом к написанию этой теоретико- и проблемно-публицистической статьи послужила полемика, возникшая вокруг предыдущего очерка — «По части женского вопроса» (см. стр. 592–594). Критика не поняла принципиального смысла этого выступления, в котором писатель отрицал пользу рассмотрения отдельных социальных вопросов, в данном случае — «женского вопроса», « особняком», вне связи их с общественно-политической системой. Это непонимание и заставило, по-видимому, Салтыкова не только обратиться к Михайловскому с просьбой о критической статье, но и самого предпринять специальное обращение «К читателю», которое и было определено в журнальном тексте как « предисловие» ко всему произведению. Главным назначением «обращения» было помочь читателю соотнести содержание отдельныхочерков и рассказов цикла с его общей и главной задачей — разоблачением такого фетиша, или «призрака», охранительной идеологии, как « благонамеренность», и всех производных от него понятий. Поскольку Салтыкову пришлось говорить о вещах, находившихся под сугубым цензурным, а отчасти и общественным табу, текст «К читателю» оказался наиболее «эзоповским» из всех очерков и рассказов цикла.
Все главные вопросы, поставленные в статье, сходятся, в «теоретическом» отношении, как радиусы к своему центру, к одной из главнейших проблем салтыковской концепции современной ему русской жизни — к проблеме « обуздания», то есть насилия.
Характеристика «принципа обуздания» в статье по внешности универсальна: «Я родился в атмосфере обуздания <…> От ранних лет детства я не слышу иных разговоров, кроме разговоров об обуздании <…> Все относящееся до обуздания вошло <…> в интимную обстановку моей жизни, примелькалось, как плоский русский пейзаж» и т. д. Однако для правильного понимания конкретно-исторического содержания и границ данного определения следует помнить, что, как всегда у Салтыкова, оно относится лишь к тем современным ему «институтам», формам и направлениям идеологической жизни, которые критиковались и отвергались им, но не затрагивает демократических и других прогрессивных явлений данной сферы.
