— Ракету! — командует немецкий офицер.
В воздух взвилась красная ракета. Начался артиллерийский и минометный обстрел. Цепи солдат двинулись к лесу.
Дикий грохот от разрывов бомб, снарядов и мин заполнил лес. В окопах полного профиля, в круговой обороне, лежат матросы Вакуленчука.
Вакуленчук отдает короткие команды.
— Командир! Как думаешь, наши уже далеко? — кричит сквозь грохот один из матросов.
Вакуленчук смотрит на ручные большие часы.
— Да, — улыбнулся мичман, — пожалуй, уже не догонишь…
Рядом грохочет взрыв. Матрос прижимается к стенке окопа.
Взрывы следуют один за другим. Кажется, какой-то геркулес молотобоец огромным молотом бьет по лесу…
Падают вырванные с корнем деревья, огромные пласты черной земли засыпают траншеи. Сверху летят щепки, куски деревьев. С воем взрываются мины, срезая молодой кустарник и перемешивая его с желтыми листьями и с землей…
Давно разрушен домик геологов. Завалены землянки. Взрывы бомб и разрывы гранат отдаляются. Они уже слышны в глубине леса, позади лежащих в окопах матросов.
— Раненые есть? — спрашивает Вакуленчук.
— Михеев и Сазонов убиты… Боголепов тяжело ранен… — передают по цепи.
— Траншеи расчистить! Николай, бруствер поправь!
— Есть! — отвечает матрос.
— Быстро! — приказывает Вакуленчук. — Раненых — в укрытие!.. Приготовиться! Сейчас полезут!
Матросы устанавливают станковые и ручные пулеметы, раскладывают гранаты.
Вакуленчук вскочил на бруствер окопа. Его все видят.
— Главное, братва, не подпускай вплотную, иначе сомнут. Пулеметчикам чаще менять позиции! Ясно?
Вакуленчук спрыгнул в траншею.
Почти одновременно с двух сторон появились черные фигуры карателей. Они медленно, цепью приближаются к окопам. Полная тишина… Только где-то, далеко позади, слышен гул взрывов…
Лица матросов Вакуленчука… Все замерли, крепко сжимая в руках оружие… Появляясь и исчезая за кустами и стволами деревьев, приближаются цепи солдат с собаками.
Каратели уже близко… Лежат матросы. Суровые, мужественные лица…
Рука Вакуленчука — на спусковом крючке ручного пулемета… Палец нажимает на крючок… Тишину разрывают выстрелы.
Отряд Млынского тремя колоннами вышел к опушке леса. Впереди — открытое место. Болото, покрытое сверху небольшими кустиками и листьями, чуть-чуть колышется. Утренний густой туман укрыл все пространство. Вдали — черная стена леса. Где-то позади слышен гул.
Млынский и Серегин стоят у самого болота. К ним подходит Алиев. Млынский спрашивает у него:
— От Вакуленчука никого нет?
— Никого.
Серегин попробовал наступить ногой на кочку. Она провалилась в трясину. Ухватившись за руку Алиева, он с усилием вытащил мокрую, всю в мелких зеленых зернах ногу…
Млынский смотрит на часы.
— Если еще через час не найдем брод, придется бой принимать здесь. — И обратился к Серегину: — Давай, капитан, команду рыть окопы. Другого выхода не вижу.
Над лесом низко пролетела шестерка «юнкерсов».
Млынский подошел к крайней телеге. На ней лежал раненый. Он слабо поднял руку, приветствуя майора. Млынский, чуть улыбнувшись, крепко пожал его руку и направился дальше. Он обходил отряд. И по тем взглядам, которые бросали на него бойцы, он понимал, что ему ничего не надо говорить… Люди готовы на новый трудный бой.
Млынский остановился у подводы, где Зина давала пить двум раненым матросам. Один из них — крепыш лет двадцати пяти, в гимнастерке с распахнутым воротом, из-под которой виднелась тельняшка, — в беспамятстве тихо стонал. Мишутка с серьезным лицом помогал Зине…
— Что приуныли? — улыбнулся Млынский.
— Все в ажуре, товарищ майор, — ответил один из раненых.
Млынский вопросительно посмотрел на Зину.
Девушка, ничего не ответив, опустила голову.
Млынский ласково погладил по голове Мишутку и медленно пошел дальше. Увидев Алиева и Серегина, остановился.
Серегин. Иван Петрович! Я приказал распрягать лошадей… Телеги поставим перед окопами… устроим завалы из сосен…
— Хорошо, — ответил Млынский и, посмотрев на часы, немного подумав, добавил: — Рой две линии окопов. Во вторую уложим раненых.
— Есть! — И Серегин ушел к солдатам, которые переворачивали телеги и пилили сосны.
Обойдя отряд, Млынский вернулся к болоту и увидел приближавшегося мокрого, опирающегося на большую жердь деда Матвея и плетущегося за ним вымазанного тиной и грязью Алешу.
— Осторожней, — сказал им Млынский.
Дед Матвей и Алеша в изнеможении опустились на землю. Дед снял сапоги, вылил воду и начал выжимать портянки.
Млынский озабоченно спросил:
— Ну что?
Дед Матвей натужно откашлялся.
— Нашли…
— Вот спасибо, Матвей Егорович! Ну давай, давай, где? Далеко?
— Версты две… — сказал дед и, немного помолчав, добавил — Только обозом вот не пройдем… затянет…
— Что же делать? Как долго еще туман продержится? — спросил Млынский.
Дед прищуренным глазом взглянул на солнце.
— Ну, часа два, не боле…
Млынский обернулся, крикнул:
— Отставить окопы! Рубить жерди! Приготовиться! Раненых и боеприпасы нести на руках!
Над лесом, противно гудя, пролетела «рама».
Алеша проводил самолет глазами и зло заметил:
— У, гад!.. Высматривает…
Осенний ясный день. Матросы Вакуленчука продолжают тяжелый, неравный бой с карателями, которым ценой больших потерь удается приблизиться к лагерю Млынского.
В живых осталось трое — Вакуленчук и два матроса.
Вокруг царит невообразимый хаос… Трупы карателей валяются у самого бруствера. Рядом горит подбитый немецкий танк.
Мичман, оторвавшись от пулемета, бросает три гранаты… Осыпавшаяся земля мелкими комочками облепила его одежду… Бой неожиданно стих.
Вакуленчук посмотрел на часы… Прошло два часа… Он быстро пробежал по окопу.
— Андрей! — крикнул он, подбегая к мокрому, в одной тельняшке, курносому парню. Струйки пота, смешавшись с грязью, оставляли на его лице длинные бороздки. — Будем отходить, понял? Я пойду посмотрю — может, еще кто живой.
Матрос. Добро.
Вакуленчук увидел второго матроса, Сашку.
— Живой, ну и молодец. Будем отходить, ясно?
— Есть!
— Если меня подсекут, планшетку захватишь ты.
— Есть, командир!
Вакуленчук обходит убитых, накрывая их плащ-палатками. За окопом наткнулся еще на одного матроса. Наклонившись к нему, потрогал лоб… Еле слышный стон скорее почувствовал, чем услышал Вакуленчук.
— Жив, Коля! — радостно воскликнул он. — Хорошо! Потерпи! Сейчас носилки сообразим. Потерпи. На прорыв пойдем.
Николай ничего не ответил, только его голубые глаза в упор смотрели на Вакуленчука. Потом матрос покачал головой и чуть слышно сказал:
— Со мной… не пройдешь… Пристрели, Васильич!..
— Брось дурить! — оборвал его мичман. — Понял? Потерпи, потерпи. Полежи, сейчас вернусь. Ну?
Матрос улыбнулся бескровными губами и проводил его взглядом.
Вакуленчук кинулся туда, где у пулемета его ждали Андрей и Сашка.
— Сашка, прикроешь! — отдает короткий приказ мичман.
— Ладно.
Вакуленчук взвалил на плечи Николая и, крикнув: «Братва, полундра!» — выскочил из окопа. За ним, стреляя из пулемета и бросая гранаты, последовали Сашка и Андрей.
Вакуленчук, не чувствуя тяжести тела Николая, с необыкновенной ловкостью проскочил через цепь карателей.
Только взрывы разбрасываемых Андреем гранат и трескотня пулемета Сашки сопровождали этот безумный и страшный в своей реальной отчетливости бег…
Каратели не успели опомниться, как матросы были уже за их цепью. И только когда они достигли спасительного леса, раздались запоздалые очереди из автоматов.
