Настя. С кем хочу, с тем и разговариваю; никто мне не запретит.
Баркалов. Ну и разговаривали бы по душе, коли это вам приятно, а вы этим не довольствуетесь; вы все их сплетни и глупости сестре прописываете. (Указывает на письмо.)Да еще ругаете меня, бранитесь… Вот уж это нехорошо, барышне браниться стыдно.
Настя. Правду писать не стыдно.
Баркалов. И какого комиссионера выбрали — Гурьевну! Стыдитесь! Вот вам мой совет: в другой раз, если вздумаете писать к сестрице, отдавайте письмо мне, я поправлю грамматические ошибки и пошлю.
Настя. Я лучше вас знаю грамматику: сами-то вы неуч!
Баркалов. Отлично! Вот так барышня! Ах вы, моя паинька! (Подходит.)
Настя. Не подходите, закричу! Как вы смеете! Вот нахал!
Явление четвертое
Те же и Сарытова (входит).
Сарытова. Что у вас тут такое?
Баркалов. Вот полюбуйтесь, как ведут себя образованные барышни!
Настя. Запрети этому господину приставать ко мне.
Сарытова. Что это за вечные капризы! Ах, Настя, как тебе не стыдно!
Настя. Да какие капризы? Я в своем доме нигде себе места не нахожу; он смеется, издевается надо мной… я и так по целым дням сижу безвыходно в своей комнате.
Сарытова. И сочиняешь письма к сестре. Ты слишком молода для того, чтобы осуждать кого-нибудь, а тем более меня, твою вторую мать!
Настя. Я не осуждаю.
Сарытова. Хуже, ты бранишься!
Настя. Я писала правду.
Сарытова. Ты вот даже и со мной огрызаешься, а еще на людей жалуешься. Если Степан Григорьевич с тобой шутит, так ты должна это ценить! Что ты такое? Дрянная девчонка и больше ничего! Тебе оказывают внимание, следовательно, ты должна быть благодарна!
Настя. Не надо мне никакого внимания, я не хочу ни говорить с ним, ни видеть его.
Сарытова. Ну, Настя, не хотелось мне, но ты сама заставляешь меня ссориться с тобой. Ты сделаешь то, что мне будет противно видеть тебя.
Настя. Будет! Тебе уж и теперь противно, это я вижу, вижу… Что я за несчастная! (Убегает со слезами.)
Явление пятое
Сарытова, Баркалов, потом Марья.
Сарытова. Друг мой, будьте с ней поласковее.
Баркалов. Да невозможно! Видите, какой она перец. Живем в одном доме, нельзя же не встречаться и не разговаривать… с ней пошутишь, а она огрызается. Нет, ее надо отучить от этого.
Сарытова. Ну, я вас прошу, будьте поласковее с ней. Хорошо ли вы обедали?
Баркалов (целуя ее руку). Благодарю вас. Как вы меня балуете! Что за обед, что за вино!
Сарытова (садится). И подкутили?
Баркалов. Немножко.
Сарытова. Гости ваши что делают?
Баркалов. Козыряют. Я их усадил в карты играть, а сам пришел отдохнуть к вам, подле вас. Фу! Жарко… устал… (Садится.)
Сарытова. Я боюсь, что Настя напишет Лене и та приедет.
Баркалов. Пусть приезжает, беды особенной я не вижу!
Сарытова. А как хорошо было все устроилось: Лена гостит у тетки, Настя в пансионе, ничто не мешало бы нашему счастью!
Баркалов (ероша волосы). Все это вздор, пустяки! Пускай приезжает кто хочет… я управляющий, живу во флигеле, что тут подозрительного? Что я, кучу, живу не по средствам? Так всякий управляющий имеет подразумеваемое обыкновение воровать; вот в этом пускай меня и обвиняют, а в чем другом…
Сарытова (закрывает ему рот рукою). Шалун!
Баркалов. Молчу, молчу! (Целует ее руку.)
Сарытова. Будете ли вы любить меня так, как бы я хотела: долго, долго, всегда?
Баркалов. Разве сомневаетесь?
Сарытова. Я гораздо старее вас, а лета…
Баркалов. Вы очаровательны и до сих пор, такие женщины всегда молоды.
Сарытова. Вы мне льстите!
Баркалов. Я говорю правду. Что такое лета? Жизнь, страсть, доброе, горячее сердце — вот что влечет человека. Молодых много. А много ли женщин с такой пылкой душой, как вы?
Сарытова (зажмурясь). Ах, мой друг, как хорошо мне, когда вы так говорите! Да, когда я вас вижу, слушаю, ко мне возвращаются дни молодости и увлечений.
Входит Марья.
Марья. Гурьевна чаю напилась, сбирается в город, так спрашивает, можно ли вас видеть?
Сарытова. Как некстати! А делать нечего — и она человек нужный. (Марье.)Позови!
Баркалов. Пойду к гостям, посмотрю, что там делается. Я не засижусь с ними, прибегу к вам скоро!
Отходит, встречается с Гурьевной, строго взглядывает на нее и уходит.
Явление шестое
Сарытова и Гурьевна.
Гурьевна. Что это как он глаза-то выпучил на меня?
Сарытова. Значит, ты стоишь! Давно ли ты в почтальоны-то записалась?
Гурьевна. В почтальоны? Нет, матушка, Серафима Давыдовна, я на это не согласна.
Сарытова. А Настино письмо?
Гурьевна. Так неужели б я не сумела отправить его, если б захотела? Не несла б я его, как нищий суму, чтоб все видели. Отказаться-то было неловко, а попалась я, так что ж делать, мол, грех попутал.
Сарытова. Плут ты, Гурьевна!
Гурьевна. Ах, матушка, наша должность такая. А письма переносить от барышень я не согласна, за это затылком ответишь. Вышла замуж, чепец надела, ну, тогда пиши к кому хочешь; а покуда ты девица, так сиди да облизывайся…
Сарытова (хохочет). Ха, ха, ха! Ведь и ты девица, значит и ты облизываешься?
Гурьевна. А то как бы вы думали! Нет, матушка, это теперь свободно стало, а прежде куда как строго было: чуть что заметят, сейчас ножницами косу бжик — вот и кулафюра испорчена, и ходи стриженой. Да и закрыть нечем было, хвостов-то на голову не наматывали!
Сарытова. А воспитанник твой откуда взялся?
Гурьевна. Приемыш, матушка, чужой, чужой. Так взяла его, что ребенок очень занятный был. И вырастила, грех пожаловаться, истинно себе на утешение.
Сарытова. Что ж он, при месте при каком-нибудь?
Гурьевна. Дома покуда. Место для него самое настоящее — управляющим быть. И так он крестьянское положение и крестьянскую нужду понимает, что дешевле его никто у мужика ничего не купит. Холст ли, масло ли, али что прочее, чуть не даром берет; мужик-то плачет, а продает: крайность, ничего не поделаешь. Вот этаким манером и перебиваемся.
Сарытова. Я его иногда здесь вижу.
Гурьевна. Да он везде бродит, любит очень; и сейчас у Степана Григорьевича сидит, гостей забавляет; потому как он много смешных слов знает и на гитаре играет.
Сарытова. Ну, довольно о пустяках-то! Денег достала?
Гурьевна. Не знаю, как сказать. Никак его не уломаешь; туг он очень на деньги-то!
Сарытова. Да кто «он-то»?
Гурьевна. Фарафонтов. Был чиновник, да за шкапом остался.
Сарытова. Как за шкапом?
Гурьевна. А так, за шкапом; по-нашему, с места долой, а по-ихнему — за шкапом!
Сарытова (хохочет). За штатом, а не за шкапом.
Гурьевна. Ну, уж я по-ученому не знаю, а все одно и то же выходит, что не при должности.
Сарытова. Это твой друг-то, что ли?
Гурьевна. Да какой друг! Я, конечно, пользуюсь от него крупицами за маклерство; вот вся и дружба.
Сарытова. Какие же его условия?
Гурьевна. Три процентика в месяц и заклад.
Сарытова. Да вы оба с ума сошли! Какой заклад?
Гурьевна. Бриллиантики есть у вас, я знаю.
Сарытова. Да ведь они детские!
Гурьевна. Что ж за беда? Выкупите!
