Мальков. Пойдем пополощемся малым делом.

Боев. Зима хоть два года продолжайся, я и «ох» не молвлю, а уж летом нет несчастней девушки меня. (Боев и Мальков уходят.)

Марья Петровна. Варя, пойдем гулять! (Берет мужа за руку.)

Варя. Мне надо подождать отца. Идите, я после. (Ашметьев и Марья Петровна уходят. Варя подбегает к двери и прислушивается.)Идут, идут! Ну, была не была!

Входят Вершинский и Зубарев.

Варя, Вершинский и Зубарев.

Зубарев. Так соскучилась, так соскучилась, Виктор Васильич, не поверите! Три дня не изволили быть; мы думаем, уж не гневаетесь ли за что на нас.

Вершинский. Что вы, помилуйте! За что мне гневаться, какое право я имею?

Зубарев (указывая на Варю). Вот-с, очень желала вас видеть.

Вершинский. Значит — к лучшему, что я не был: явилось желание видеть меня. Это всегда так бывает.

Зубарев. Вы ее хорошенько, Виктор Васильич, коли она в чем провинилась. А она должна понимать и чувствовать, благодарить должна за внимание. (Варе.)А ты ребячество-то в сторону! Конечно, тебе, по необразованию твоему, прощают, а уж пора и поумней быть! (Вертинскому.)А я на луг сбегаю: косят под самым домом. (Уходит.)

Вертинский и Варя.

Вертинский. Вы обо мне соскучились?

Варя. Не очень.

Вертинский. Однако хотели меня видеть?

Варя. Да, хотела.

Вертинский. Значит, вы имеете что-нибудь сказать мне?

Варя. Да.

Вертинский. Я жду, давно жду и, признаюсь, мне это ожидание порядочно надоело; выходит что-то глупое в моем положении.

Варя. Ну, вот теперь это положение кончится. Я хотела сказать, что я не пойду за вас.

Вертинский (отшатнувшись, изменившимся голосом). Как вы сказали?

Варя. Так: «Не пойду за вас».

Вертинский (подумав). Гм! Что же вы медлили, чего вы дожидались, чтоб сообщить мне такую приятную новость?

Варя. Думала.

Вертинский. Думала, ого! Интересно бы знать тот умственный процесс, который вы принимаете за думанье.

Варя (обидясь, сквозь слезы). Нет, я думала, много думала.

Вертинский. Мне кажется, что барышни в таких случаях жизни всего меньше думают, а только верят в какую-то судьбу, которая где-то написана.

Варя (с сердцем). А я вот думала.

Вертинский. И что же вы думали? Любопытно.

Варя. Я нашла, что я очень проста и глупа… не гожусь вам.

Вертинский. Такое сознание делает вам честь, но я, в свою очередь, подумал именно об этом еще прежде вас. И странно было бы мне не подумать! Вам в ваших недостатках признаваться незачем, — они не тайна для меня. Если я взглянул на них, может быть, слишком снисходительно, так уж это мой проигрыш.

Варя. Я не хочу ни проигрыша, ни выигрыша, я не хочу никакой игры; я хочу жить… Я не хочу снисхождения… (Сквозь слезы.)Мне обидно… Я думаю, что я найду у людей другое что-нибудь, а не снисхождение… Слышите! Вот я о чем думала.

Вершинский. Не ожидал, не ожидал… Это делает вам честь.

Варя. И вот что! Я вас буду просить — пожалуйста, сделайте, пожалуйста, так, что будто вы сами отказались от меня. Так будет лучше и вам, и мне! Мало ли что… я глупа, без образования, деревенщина; я капризная; а вы… вы совсем другое.

Вершинский. Мне все равно; да мне кажется, что дело еще не получило огласки и не стоит заботиться об этих тонкостях!

Варя. Нет, все-таки… а главное, мой отец: он будет сердиться на меня, что я отказалась от такой, как это говорят-то? (Старается припомнить.)Да… от такой блестящей партии.

Вершинский. Блеску тут никакого нет. А если вам угодно, извольте. Я собирался в Петербург, я только ускорю мой отъезд и пробуду там месяца два, а потом вернусь сюда просто вашим знакомым, искренно желающим вам всего лучшего…

Варя. Отлично.

Вершинский. Помилуйте, что тут…

Варя (подает ему руку). Благодарю! Ей-богу, благодарю от души… Вы не подумайте. (Уходит.)

Вершинский. Каково, а! Не ожидал, вот уж не ожидал. Она — думала! У ней является что-то похожее на мысль и на чувство собственного достоинства… она приходит к заключениям, к выводам. Хм! Эта дикая деревенская девочка… непонятно! Нет, быть не может, тут постороннее влияние, непременно. Уж не он ли? Не этот ли старый поэт, этот кающийся идеалист и отдыхающий грешник… Он, как видно, намеревается отдыхать с комфортом и каяться не вдруг; а все-таки я взбешен… Главное, совершенно неожиданно. И с внешней стороны она мила очень, и огня много. Фу ты, подлость какая!.. Мне отказ, и от кого же! Я уеду лучше. (Уходит в дверь.)

Варя входит с террасы.

Варя. Ушел… (Отворяет дверь в другую комнату.)И там нет… Да вон он уехал… Отлично! Какой умник!

Входит с террасы Ашметьев.

Варя, Ашметьев.

Варя. Папка, откуда ты?

Ашметьев. Все на лугу, я к тебе, моя милая дикарка! Им там весело, а мне скучно без тебя; да по дороге встретился с твоим отцом, он просил меня вразумить тебя насчет жениха.

Варя. Поздно, уж все кончено.

Ашметьев (взволнованным голосом). Что же?

Варя. Я иду за него. Что ты так смотришь? Ты испугался?

Ашметьев. Нет, только… непонятно мне.

Варя. Тебе жаль меня, папка?

Ашметьев. Мне трудно поверить, это что-то не так, тут есть что-то невероятное.

Варя. Так ты меня любишь?

Ашметьев. Да, признаюсь, мне было бы жаль так скоро расстаться с тобой!

Варя. Золотой, золотой мой папка!

Ашметьев. Да что же, что же? Говори!

Варя. Поздравь меня, я теперь ничья, я своя; что хочу, то с собой и делаю; а то мне все представлялось, что я чужая, точно связанная, точно камень на шее был. Я ему прямо: «Я такая дурочка, я, мол, не гожа для вашей милости».

Ашметьев. Как это мило: «Не гожа для вашей милости». Действительно, не гожа; да и он для тебя не гож.

Варя. Ты доволен, папка?

Ашметьев. Я доволен за тебя; он не живой человек, у него никакого чутья, он не способен оценить такое сокровище, как ты, моя дикарка.

Варя. Как это нехорошо, тяжело быть чужой; вот я теперь, как птичка, — кажется, выше облака залетела бы.

Ашметьев. Ну, это высоко очень: садись-ка ты, птичка, со мной, щебечи мне о своих золотых снах, о своих мечтах и грезах девичьих.

Варя (садясь). Я снов почти не вижу, я коли усну, так сплю крепко и просыпаюсь веселая; а иногда бессонница, сердце бьется; я оденусь да в сад уйду… Что со мной случилось!.. Я никогда не плачу, всегда весела; а ночью в саду вдруг один раз как зарыдаю… с чего — сама не знаю…

Ашметьев. Это внутренний огонек: он теплится, теплится тихо, да вдруг и вспыхнет, и вскипятит всю кровь, и брызнут слезы. Только ты этих слез не бойся; это не слезы даже, а гроза весенняя, жемчужные брызги, золотой дождь.

Варя (прилегая к плечу). Папка, а ведь хороша жизнь? Много в ней радости и веселья?

Ашметьев. Для тебя хороша; все радости, все наслаждения — только умей пользоваться, брать то, что нужно. А для меня уж все сладкое кончено, остается горькое, остается расплата с старыми долгами.

Варя. Ну, что это! Зачем такие слова говоришь! Ты со мной, ведь ты со мной, папка. Посмотри, как все хорошо: солнце светит… сад… луг… Вон посмотри — сено косят, парни с девками играют… вон один погнался за девушкой… догоняет, ай, ай! Схватил (смеется), как целует! Ну, разве не хорошо это, папка, а? Хорошо ведь?