Вершинский. Да, в таком случае, конечно…

Ашметьев. Впрочем, не думайте, чтоб была совершенно пуста моя жизнь, или, лучше сказать, наша жизнь, потому что я не один. Мы начинали жизнь горячо, рыцарями; все, что давалось идеализмом и романтизмом, переживали страстно.

Вершинский. Да, то есть вы, в промежутках между романтическими похождениями и приключениями, занимались эстетикой и философией.

Ашметьев. Это отчасти правда: были и увлечения, и просто глупости, и даже грехи.

Вершинский. Вы об себе довольно откровенно выражаетесь.

Ашметьев. К чему же маскироваться, да уж и поздно. Но не одна только философия и эстетика занимали нас; мы сочувствовали и политическому росту народов, и если не участвовали в истории Европы последних лет, то переживали ее довольно болезненно. И я не скажу, чтобы мы были совсем лишние в своем отечестве. Прямой же практической пользы, я признаюсь, от нас мало: мы не деятели. Мы начинали горячо, а теперь кончаем разочарованием. сомнениями и раскаянием. Мы начинали Шиллером, а кончаем Шопенгауэром.

Вершинский. Очень, очень грустно. Вы приезжайте хоть посмотреть на нас, увидите много оригиналов.

Ашметьев. Постараюсь, постараюсь приехать. Вы так хлопочете о хозяйстве, у вас значительное имение?

Вершинский. Очень незначительное; но это нисколько не мешает изучать хозяйство; притом же у меня в виду невеста с имением, так я даже обязан быть хорошим хозяином.

Ашметьев. Вы женитесь? Любопытно знать, как вы, молодые люди, нынче женитесь.

Вершинский. Точно так же, как и вы, с тою только разницей: мы не так богаты нежными чувствиями. Жизнь коротка, задачи так велики; мы люди, призванные к общественной работе, или, лучше сказать, перестройке, — нам некогда млеть и утопать в личном счастии.

Ашметьев. Значит, вы смотрите на брак…

Вершинский. Как на физиологическую потребность. Вообще женщина с ее нервами, с ее ахами и охами представляется мне существом не очень высоким. Конечно, бывают из них и выродки, но они-то нам и не нужны. И потому-то я задумал жениться на девушке очень обыкновенной, не только без всяких высших вопросов в голове, но даже без образования, чтобы как можно менее тратить моего времени на женщину.

Ашметьев. Значит, вы нисколько не увлечены вашей невестой, нисколько ее не любите? Неужели вы так уж никогда не увлекались, не вздыхали?

Вершинский. Можете ли вы так думать? Я ведь не урод нравственный: будучи гимназистом, и я заплатил дань идеализму.

Ашметьев. Мы не только гимназистами, а и долго после с ума сходили. Вершинский. Вот за это-то мы теперь и платимся; результатом ваших увлечений были: запущенность имений и расстройство сельского хозяйства. Ашметьев. Значит, вы женитесь по расчету?

Вершинский. Не совсем по расчету, но я вам повторяю: класть всю душу в ухаживание за женщиной нам нельзя, наше призвание, наше служение тоже требует увлечения. Поправлять исторические ошибки нелегко.

Ашметьев. Да, конечно. Пойдемте, я вас передам жене; мне нужно отправить письмо на почту.

Вершинский. Не беспокойтесь обо мне, я погуляю по парку, это полезно перед обедом.

Уходят. Входят Марья Петровна и Варя.

Марья Петровна, Варя, потом Вершинский.

Марья Петровна. Подожди здесь, я догоню мужа и ворочу его, — мне хочется, чтобы при вашей встрече никого не было посторонних. (Уходит направо.)

Варя. Какой он теперь? Чай, постарел. Он меня знал девочкой, ласкал меня, кормил конфетами, целовал. Как он теперь будет со мной? Это любопытно. (Взглянув налево.)Ах, вот еще! У! птица противная. (Хочет итти направо.)

Входит Вершинский.

Вершинский. Вы бежите от меня, прячетесь?

Варя. Нет, я только… я не ожидала вас встретить. Я так одета… Вершинский. Вздор, вы одеты прекрасно, и очень кокетливо. Скажите, пожалуйста, зачем вы тогда от меня убежали и куда делись?

Варя. Так, взяла да убежала.

Вершинский. Но что же это значит?

Варя. Ничего не значит… убежала, и все тут. Пришло мне в голову: дай убегу, и убежала.

Вершинский (пожимая плечами). Дико, дико… Извините за выражение… но я другого слова не нахожу.

Варя. А дико, так дико. И охота вам с дикими!.. Бросьте!

Вершинский (берет ее за руки). Вы, кажется, рассердились на меня? Рассердились?

Варя. И не думала. На что сердиться? Это правда, я дикая: что в голову придет, то и делаю.

Вершинский. Ну, если вам придет фантазия в воду броситься?

Варя. И брошусь, так и кинусь — и никто не удержит.

Вершинский. Но вы за это можете дорого поплатиться. Надо же думать о последствиях.

Варя. Вот еще думать! Зачем думать? Поплачусь, так поплачусь. Вас плакать не заставлю. Туда мне и дорога.

Вершинский. Вы, кажется, задали себе задачу постоянно бесить меня… Варя (хохочет). Бесить!.. Ха-ха-ха! Бесить! Разве вы беситесь? Пустите меня.

Вершинский (кусая губы). Ну, извините, я хотел сказать — сердить.

Варя. Вот что для меня удивительно: как это я не надоела вам до сих пор. Господи!

Вершинский. Да, это действительно удивительно.

Варя. А вот вы мне… смерть, смерть как надоели!

Вершинский. Это мило! Благодарю за откровенность!

Варя. Не стоит благодарности.

Вершинский (берет ее руку). Я все-таки желаю думать, что это у вас детство, глупости; что вы станете, наконец, благоразумнее. Я жду, жду этой минуты и терплю, поймите меня — терплю, следовательно я неравнодушен к вам, я даже страдаю! Но верю, верю, что эта минута придет.

Варя (вырывая руку). Пустите меня!

Вершинский. Мы с вами еще поговорим сегодня.

Варя. Хорошо, хорошо. Вот идет Марья Петровна, оставьте меня; мне с ней поговорить нужно, у нас секреты.

Вершинский. Хорошо, я вас слушаюсь. (Уходит налево.)

Варя (вслед ему). Дальше, дальше уходите, еще дальше!

Бежит направо; навстречу ей Ашметьев и Марья Петровна.

Варя, Ашметьев, Марья Петровна.

Ашметьев (пораженный). Что это?.. Кто это?

Марья Петровна. Ты не узнал ее? Это наша Варя, дочь Кирилла Максимыча. Ашметьев. Вы? Я не нахожу слов… вы очаровательны… да, именно очаровательны… другого ничего сказать нельзя. (Протягивая руки.)Ну, как же вас?.. Варвара… Варвара Кирилловна… ведь теперь уж нельзя по-старому… Нельзя ни обходиться с вами по-старому, ни называть вас по-старому.

Марья Петровна. Нет, пожалуйста, и обходись с ней по-старому, и называй ее по-старому: Варей, Варюшкой.

Ашметьев. Вы позволите?

Варя (потупясь). Называйте!

Ашметьев (Марье Петровне). Только с условием, чтоб уж всё по-старому, чтобы я был по-прежнему — милый, хороший, и чтобы она мне говорила «ты».

Марья Петровна. Слышишь, Варя?

Варя. Пожалуй.

Ашметьев. Не узнаю, не узнаю.

Варя. Я только выросла, а я все такая же…

Ашметьев. Да, молодое растет, а старое стареется. Но у старости есть право, есть привилегия, и я ими воспользуюсь. (Целует Варю.)

Марья Петровна. Пора обедать; я пойду поищу Анну Степановну, она сегодня что-то загулялась. (Идет налево. Обернувшись и взглянув на Ашметьева и Варю, пожимает плечами.)Уж растаял. (Уходит.)

Ашметьев и Варя.

Ашметьев. Как расцвела, как пышно расцвела ты! Не нагляжусь, не надивлюсь!