Входит Елеся в жилете с сертуком в руках.
Явление седьмое
Анна, Настя, Баклушин, Елеся, потом Мигачева.
Настя. Никто нас не трогает, никто нам не мешает.
Елеся (вешает сертук на дереве подле стола и начинает чистить).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
Настя (сконфузившись). Конечно, соседи у нас люди простые. (Елесе.) Елеся, вы бы дома сертук-то чистили. (Баклушину.) Но все нас так уважают.
Елеся. Очень нужно дома-то пылить.
Настя (почти сквозь слезы). А на нас-то зачем пылите! Отойдите по крайней мере.
Елеся. Ничего-с, кушайте чай, вы мне не мешаете.
Баклушин. А он чудак порядочный!
Настя. Не обращайте на него внимания, он малоумный.
Елеся. Уж и сертучок, Настасья Сергевна. (Надевает сертук.)
Настя. Оставьте меня!
Елеся. Да вы поглядите! (Поворачивается кругом.) Красота! Великонек немножко, да не перешивать же! Авось вырасту; что доброе-то портить!
Входит Мигачева, принарядившись очень пестро и без вкуса.
Баклушин. Это что за явление?
Настя. Это его мать! Она очень хорошая женщина! Учтивая, обязательная.
Мигачева (Елесе). Скоро ль ты, чучело гороховое?
Елеся. Готов. Совсем Максим, и шапка с ним.
Мигачева (проходя мимо Насти). Чай да сахар всей компании. Ох, не очень ли важно вы расселись-то. (Уходит в сад, Елеся за ней.)
Настя (сквозь слезы). Это ужасно! Я не знаю, за что они нынче все обижают меня. А все-таки здесь хорошо.
Баклушин. Нет, Настасья Сергевна, не утешайте себя, вам здесь нехорошо. Напрасно вы оставили вашу крестную маменьку.
Настя. Разве я сама ее оставила! Она начала меня упрекать: «Что ты все хорошеешь!» Ну, а что же мне делать! Я не виновата. Стала меня одевать похуже, а я все-таки лучше ее дочерей. Рассердилась за это да и прогнала меня.
Баклушин. Да, так вот что! Ну, теперь для меня дело ясно.
Анна. Да, ни за что обидели девушку. Да и нам-то какая тягость! Мы и сами-то с куска на кусок перебиваемся, а тут еще ее нам на шею спихнули.
Настя (с упреком). Тетенька!
Анна. Что, Настенька, скрываться-то, коли он тебе знакомый! Пусть уж все узнает. Кабы с рук ее сбыть, вот бы перекреститься можно.
Баклушин. Сбыть! Точно вещь какую. А куда же сбыть ее вы думаете?
Анна. Кроме как замуж, куда ж она годится! Ничего она не знает, ничего не умеет.
Баклушин. Неприятное положение! Надо подумать об этом серьезно. Что же вы делаете?
Настя. Так, кой-что.
Баклушин. Не кой-что, вам надо трудиться! Вы хоть бы уроки давали.
Настя. Чему? Я сама ничего не знаю. Вы видели, как меня воспитывали. Меня учили только тешить гостей, чтоб все смеялись каждому моему слову; меня учили быть милой да наивной; ну, я и старалась.
Баклушин. Да. правда. Ну, так вот что: сами учитесь! Да учитесь прилежней.
Анна. Оно, точно, хорошо; только, пока учишься, надо кушать что-нибудь.
Баклушин. И то правда.
Анна. Богатые думают об ученье, а бедные о том, чтоб только живу быть.
Настя. Постойте, погодите, тетенька! Дайте нам поговорить. (Отходит к стороне и манит Баклушина.) Подите сюда на минуточку!
Баклушин (подходя). Что вам угодно?
Настя. Можно вас об одном спросить?
Баклушин. Спрашивайте, что хотите!
Настя (тихо). Вы меня любите по-прежнему?
Баклушин. Больше прежнего.
Настя. Ах, как это хорошо!
Баклушин. А вы?
Настя. Про меня-то что и говорить! Кого ж мне и любить, как не вас? Так смотрите же!
Баклушин. Что смотреть-то?
Настя. Не обманите меня.
Баклушин. В чем? Я вам ничего не обещал.
Настя. Вы обещали меня любить, а это мне дороже всего.
Баклушин. Если я вам так дорог, отчего же вы давеча не хотели сказать мне своей квартиры?
Подходят к столу.
Настя. Я боялась, что вы войдете к нам, увидите нашу бедность и разлюбите меня. (Плачет.)
Баклушин. А плакать-то об чем?
Настя. Мне стыдно.
Баклушин. А зачем же стыдиться бедности?
Анна. А то чего же стыдиться-то! Есть ли что еще хуже, обидней бедности, ообенно для молодой девушки?
Баклушин. Мало ль что есть хуже бедности!
Анна. Вы посмотрите хорошенько на людей-то! Многие ль стыдятся того, что хуже-то, а бедности-то всякий стыдится. Вы сами бедности не знаете, оттого не по-людски и судите.
Настя. Оставьте, тетенька, этот разговор. Вы опять за то же. Я так счастлива, что Модест Григорьич у меня в гостях! Можно нам теперь хоть ненадолго и забыть про свое горе.
Баклушин. Вот теперь вы очень мило рассуждаете. Позвольте за это поцеловать вашу руку!
Настя. Ах, извольте, извольте!
Выходят из саду Фетинья, Мигачева, Лариса и Елеся.
Явление восьмое
Анна, Настя, Баклушин, Фетинья, Мигачева, Лариса и Елеся.
Фетинья. Ишь, блаженствуют! Ну, не обида это?
Мигачева. А вот я сейчас осажу их. (Подходит к столу.) Уж вы очень проклажаетесь за чужим-то самоваром. Нам самим нужно, у нас тоже гости; они хоть и не благородные, а пожалуй, что и почище будут. Бери, Елеся!
Елеся берет самовар и уносит.
Настя. Что с вами? За что вы нас обижаете?
Мигачева. Уж не взыщите! За свою собственность всегда могу.
Настя. Нам он был уж не нужен, мы бы и сами вам отдали.
Мигачева. Ну, еще когда вас дождешься, а так-то лучше. Да и платок-то бы отдали. Что щеголять-то в чужом.
Анна (отдавая платок). Возьмите!
Настя. Ах, какой стыд, какой стыд!
Лариса (подходя к Насте). Здравствуйте, Настенька!
Настя (отворачиваясь). Здравствуйте!
Лариса. Это ваш жених? Даже очень недурен.
Настя. Какой жених! У меня нет жениха.
Лариса. Ах, напрасно. Вы не должны от нас скрываться, формально все доказывает, что этот самый и есть ваш жених.
Настя. Оставьте вы меня!
Лариса. Коль скоро вы ходите по лавкам собирать на приданое и даже бумагу для этого выправили, как же вы можете быть без жениха? Потому вы не должны народ обманывать.
Настя. Ах, ах! (Закрывает лицо руками.)
Лариса. А вдруг и мы хотим дать вам рубль серебра и говорим: «Окажите нам вашего жениха для видимости. Может, с вашей стороны обман!» (Отходит к Фетинье.)
Настя стоит как убитая.
Фетинья. Ай да Лариса! Она, нет-нет, да и скажет словцо!
Явление девятое
Баклушин, Анна, Настя.
Баклушин. Что это значит? Куда я попал?
Настя (складывая руки и умоляющим голосом). Простите меня!
Анна (берет ее за руку). Полно ты, полно! Что за оправдания! Ну, пошли, так и пошли. Надо чем-нибудь кормиться.
Баклушин. Можно ли, можно ли? У меня руки опускаются. Что мне думать о вас?
Настя. Вы меня разлюбите?
Анна. Да что за беда такая! Дядя и свидетельство достал и приказал ей идти, потому что кормить лишнего человека нам нечем, — мы сами часто не евши с сидим. Вот и все. Она не смела не идти.
Баклушин. Вы говорили, что для молодой девушки ничего нет хуже, обидней бедности. Просить, побираться, милостивая государыня, вот что хуже бедности.
