Художник Олег Майоров

© Татьяна Губина, 2018

ISBN 978-5-4493-6652-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Психологом Службы по устройству детей в семью я стала совершенно случайно. То есть психологом-то я стала не случайно, а вполне целенаправленно. А потом жизнь привела меня в необычный детский дом. Детский дом «без детей». Нет, дети там были. Но они оставались в этом доме недолго – до того момента как им найдут новую семью. Такая у всех нас в этом доме была работа – найти каждому ребенку-сироте новую семью.

Тема детских домов вползала в мою жизнь медленно, но уверенно. Думать об этом было страшно. Не думать – не получалось. Какие-то фильмы, строчки в книгах. Газетные и журнальные статьи. Телепередачи. Как же они живут там, за заборами, эти дети? Надо к ним идти, надо делать хоть что-то. Как бы об этом не думать… Не получается, стучит в сердце, хватает холодной рукой за полу пальто – иди, иди сюда, все равно придешь…

Подруга сказала: «А я работала в детском доме, два месяца». Подруга была резкой, артистичной, и всегда производила впечатление человека, который знает, чего хочет. «А зачем ты пошла туда работать?» – «Не знаю. Просто я всегда считала, что должна это сделать». Рассказала, как это было. Пришла устраиваться на работу, директор спросила ее: «Зачем Вам это надо?» Ответила, что очень хочет. Директор сказала, что к ней таких много приходило, никто не остается, пусть пообещает, что хотя бы два месяца проработает. Подруга обещала. Работала нянечкой с малышами. «Почему тебя воспитателем не взяли, ты же психолог?» – «Я воспитателем не решилась, я же ненадолго». Два месяца мыла попы, одевала-раздевала, наливала суп в тарелки, мыла посуду. «А как дети?» «Я детей не видела, – сказала подруга, – я только попы видела. И грязную посуду. У меня никогда в жизни не было такой тяжелой работы».

Подругина история застряла, как заноза. Я знала, что, рано или поздно, придется идти туда самой. Ну что ж, теперь, по крайней мере, знаю, как это бывает. Два-то месяца по-любому выдержу. Детский дом мучил кошмаром. Длинный коридор, крашеный тусклой темной краской. Тихие дети, глядящие исподлобья. Ветхая одежда, худые ручонки. Шепот: «Не уходи». Детский дом, которого я никогда не видела. Я бы пошла к вам, дети. Только я ведь потом не смогу уйти. Как же мне быть? Все откладывала, откладывала…

Прошло два года. И я поняла – или сейчас, или нечего морочить самой себе голову. Решение было принято, и пора было приступать к конкретным действиям. Я всерьез прощалась со своей старой жизнью. Тогда мне казалось, что той жизни, что была прежде, больше уже никогда не будет.

Как же мне приступить к делу? Я понимала, что вряд ли смогу прийти просто так в детский дом и выразить желание быть нянечкой. На крайний случай – да, но вообще-то не хотелось, как-то не по мне. Может быть, воспитателем? Да, но какой из меня воспитатель. Перебирая возможные варианты, вдруг вспомнила, что вообще-то я – психолог. Почему-то раньше профессия психолога у меня никак не связывалась с работой в детском доме. Ну что ж, психолог, так психолог. Возможно, в детских домах нужны психологи. Во всяком случае, мне ничто не мешает позвонить и спросить.

Найдя в интернете список московских детских домов, начала обзвон. «Здравствуйте, вам психолог не нужен?» «Психолог?» – голос на том конце был молодой и радостный. Голос вселял надежду. Может быть там, в этих детских домах, не такие уж темные коридоры? И дети, которые слышат такие молодые добрые голоса, не такие уж испуганные? Голос попросил подождать и звонко крикнул кому-то: «Ты не знаешь, у нас ставка психолога не освободилась?» В трубку мне вежливо сказали: «Сейчас вакансий нет, попробуйте позвонить в начале лета». Я повесила трубку, пребывая почти что в эйфории. Ставка, вакансия – знакомые человеческие слова. Так может быть, это просто работа? Там, по ту сторону телефонного звонка, не было кошмаров и тусклой краски. Там была вакансия, которая освободится к лету. И – да, в детских домах нужны психологи.

Воодушевленная, я набрала следующий номер. «Психолог? – голос был пожилой, интонации немного подозрительные, – а какой у вас опыт?» Бодро отбарабанив свое резюме, я выразила всяческую готовность осваивать новые для себя области знаний и повышать квалификацию. «Вообще-то у меня есть психолог, – я поняла, что разговариваю с директором, – но я давно собираюсь ее уволить. Возможно, я возьму вас на ее место».

Устройство на работу в детский дом входило в разумное русло. Страх исчез, былые кошмары и пугающие видения растворялись в лучах реальности. Я набрала еще один номер.

– Так и так, – начала я уже ставшую привычной речь, – хотелось бы поговорить о вакансии». Голос на том конце звался Надежда Петровной. Это я выяснила у вахтера, который соединил меня с тем, «с кем нужно разговаривать».

– Вы ведь со взрослыми работали, – ласково сказала та.

– Да, я работала только со взрослыми, но я очень, очень хочу работать с детьми! – я вспомнила, как на четвертом курсе проходила практику по возрастной психологии, и решила записать ее себе в актив, – я могу с детьми!

– Знаете, что я вам скажу, – собеседница продолжала все так же ласково и спокойно, – вам, с вашим опытом, надо работать со взрослыми.

У меня упало сердце. Мне отказывают! А ведь у них точно есть вакансия психолога! Я решила быть упорной.

– Надежда Петровна, понимаете, я готова учиться. Я действительно решила работать в детском доме. Позвольте мне начать работать с детьми, я быстро учусь, я ответственная и добросовестная.

– Вам надо попробовать работать со взрослыми

Я уже была готова повесить трубку. Ну что ж поделаешь! Почему-то мне было особенно жалко, что меня не берут именно в этот детский дом. Третий, в который я дозвонилась. Чем-то они меня успели зацепить. Открыв рот, чтобы сказать «спасибо, до свидания», я вдруг остановилась. Что-то было не так. Слишком настойчиво эта Надежда Петровна повторяла слова про «взрослых». Многовато для вежливого отказа. Я не могла ухватить, в чем тут дело, но на всякий случай спросила:

– Надежда Петровна, а когда вы говорите про взрослых, вы что-то конкретное имеете в виду?

– Ну наконец-то, дошло, – ее голос потеплел, нарочитая ласковость исчезла, тон стал почти ворчливым, и я поняла, что произошло что-то хорошее, – я уж было решила, что безнадежно.

Оказалось, что в этом детском доме нужен психолог, чтобы работать со взрослыми людьми. «С персоналом?» – спросила я. «Не совсем, – ответила она, – нужно работать с патронатными воспитателями. Когда вы сможете к нам подъехать?»

Потом, вспоминая тот разговор, я подумала, что ситуация поначалу действительно была безнадежной. Ну не могла я предположить, что в детском доме нужен психолог, который работает со взрослыми людьми. Который умеет вести тренинги. Такой, как я. Так не бывает.

Слово «патронатные» я тогда не расслышала. На следующий день, в разговоре с директором, Марией Феликсовной, я это слово расслышала, но не поняла. Хотя она мне пыталась объяснить. Но это было не важно, я знала, что обязательно все пойму и во всем разберусь. Когда я сидела в овальном светлом коридоре и ждала разговора с директором, я поймала себя на странной мысли. Мысль была о том, что я должна была прийти работать именно сюда – в этот ладный домик с черепичной крышей. Меня тут ждали. А я все тянула, и тянула, и мучилась никому не нужными кошмарами…

Меня взяли на работу психологом Службы по устройству детей в семью детского дома номер девятнадцать. Следующие пятнадцать лет моей жизни я проработала с приемными семьями. Порой вспоминала, что хотела – два месяца, и улыбалась. Или усмехалась. Или материлась. Уходила. Потом возвращалась. Годы работы… Сотни семей, которые хотят взять ребенка. Сотни детей, у которых нет родителей. И – радость: для ребенка нашлась семья! Такая вот работа – искать семьи для детдомовских детей.