– Послушайте, я беспокоюсь из-за нападения. Раз уж вы все знаете, эти люди со мной – они из детективного агентства и…

– Услуга за услугу! Про деньги не думай, они тут ни при чем. Ты вспоминаешь пару событий из своего детства и рассказываешь о них мне. Я отвечаю на твои вопросы. Идет?

– По-другому никак?

– A ты куда-то торопишься? В кино? Или книжку читать будешь?

Я вздохнул. Хорошо, примем его правила игры.

– Какие события мне надо вспомнить?

– Начнем с простого. Самое мерзкое событие, которое произошло с тобой лет до десяти. Настолько мерзкое, что тебе хочется вымыться при его воспоминании, отряхнуться, что холодок скользит по спине и тебя передергивает…

– Иду по проселочной дороге, по ней ползет многоножка, она огромная, нереально большая – я даже не знаю, откуда такая могла взяться в средней полосе. Любопытство пересиливает, я беру прутик, осторожно переворачиваю насекомое на спину и вижу волны этих копошащихся ног, блин, она сантиметров двадцать длиной была! Бегу прочь, тошнота подкатывает к горлу…

– Это фигня какая-то, сороконожки он испугался. Чернобыльская, наверное. В штаны не надул? Ну и ладно. Лезь глубже.

– Дохлая собака…

– Я сказал глубже! – он гаркнул так, что зазвенели стекла.

И тут меня словно резануло по глазам. Я вспомнил. Мерзость была в другом. Солнышко после дож дя, мне лет пять, бегаю по двору. Вижу лопатку на крыльце и забегаю на него, чтобы взять ее – крот вырыл несколько кучек свежей земли, и я надеюсь заглянуть в норку. Дверь распахивается, на улицу выходит тетка. «Майкл! Кто тут натоптал? Быстро берем тряпку и моем крыльцо!» Я останавливаюсь и молчу. Она подходит ближе, еще ближе. Я молчу. Она огромная. Она заслоняет собой полнеба. Солнце скрывается за ее могучей спиной. Она протягивает мне тряпку, и я понимаю, что, если не возьму ее, тетка не просто меня накажет. Она сотрет меня с лица Земли. Она просто наступит на меня, и я по плечи уйду в чернозем. Я беру тряпку…

– Хорошо. Теперь второе задание – самое парадоксальное, что ты видел в детстве. Только не говори о том, как впервые узнал, что мама и папа трахаются, я опять не поверю. Нужно что-то такое, что уничтожило твою логику, разорвало шаблон взгляда на мир. Думаю, на рубеже лет восьми обязательно случалось нечто подобное.

– Ко двору соседей прибилась собака…

– Опять!

– Да дослушайте же! Это была обычная рыжая дворняга, добрая, милая, мы все с ней играли. Цепной соседский пес – и тот относился к ней нормально. Проблема возникла через день, когда из города вернулась тетка Димы, моего деревенского товарища. Узнав о собаке, она помрачнела и объявила всем, что сейчас будет ее выгонять. И чтобы мы не мешали, иначе посиделки на качелях во дворе кончатся. Она подошла к настилу из дров, где спало животное, и подняла с земли камень. Я ожидал чего угодно, даже пребольного броска по заднице псины, последующих визгов и улепетывания. Но только не этого. Тетка кинула булыжник весом под килограмм в голову нашей любимицы. Раздался странный хрустящий звук, и все вокруг забрызгало чем-то оранжевым. Не багровым, а именно оранжевым. Мы остолбенели. Существо, которое еще полчаса назад виляло нам хвостом, теперь превратилось в подобие разбитого кувшина. Когда его подняли с земли, оно напоминало что угодно, только не собаку.

– Странные у тебя ассоциации, я про парадокс, ты про страх, ну да ладно, все равно зачет.

– Мне не было страшно! Страх пришел позже…

– Скажи, а сейчас ты как к собачкам относишься?

– Они меня не любят. Я отвечаю им тем же.

– На другую сторону улицы при виде бездомной переходишь?

Я смутился.

– Бывает.

– A с мамой переспать хочешь? Вернее, ошибся, прости – с теткой?

– Что?!

– Успокойся, все хотят. Это нормально. Но мы немного отвлеклись. Третий вопрос…

– Так, хватит. Я пришел не за этим. Ответьте хотя бы на один мой вопрос, или…

– Или что? – Лазаревский широко улыбнулся. – Не волнуйся ты так. Хорошо. Я скажу. Представь, что ты идешь по лесу. Кромешной ночью. На тебе надета каска с фонариком. Тропинок в лесу нет. Куда ты поворачиваешься, туда и светит фонарик, там ты и видишь путь, туда и идешь. Если побежишь сломя голову, вмажешься башкой в дерево. Если будешь по сторонам смотреть и идти осторожно, пройдешь без эксцессов. При этом можешь выбрать разные пути – выйти к озеру, скажем, к горам, к пустыне… Как ты думаешь, меняется ли дерево от того, что ты его своим фонариком освещаешь? Нет? Правильно. Все, что от тебя зависит, – идти вперед и крутить башкой, освещая разные деревья и прокладывая себе путь.

– Я ничего не понял.

– Скажу иначе. В Средние века все знали, что драконы на свете есть. С ними воевали, их классифицировали, писали о них книги, ставили памятники героям, павшим в боях с этими тварями, а сейчас все знают, что драконов нет. Останки динозавров, которым по шестьдесят миллионов лет, находят, а про драконов никто ничего не слышал! Как же так? Ты хочешь сказать, в Средние века мир населяли идиоты?

– Ну, там много чего было: магия, алхимия, философский камень…

– Именно. Люди верили в них, а в этом мире существует лишь то, во что верят. То, что освещают фонариком. Верили в драконов – были драконы. Перестали верить – нету драконов. Вот сейчас все верят в то, что Луна – спутник Земли, что она двигается по эллиптической орбите с эксцентриситетом 0,0549 и большой полуосью в 384 399 километров, – психотерапевт вдруг стал похож на заправского астрофизика.

– A в действительности?

– Да пойми же ты! Нет понятия «в действительности». Лес, который я тебе описал, – это мир. Каждый квадратный километр в нем – принятый общественный шаблон. И таких шаблонов бесконечное множество, им нет счета. Ты можешь набрести на опушку, то есть на общественное мнение о том, что Луны вообще нет – и ее не будет. То, к чему ты привык с детства, – это лишь набор вербализированных верований, к которым приучают ребенка. Говорят – вон там, на небе, Луна, она желтая, ее видно ночью – и ребенок начинает видеть Луну. Начни все говорить, что она фиолетовая – ты бы сейчас о фиолетовой Луне вспоминал. Не слышал историю про индонезийское дикое племя, над которым самолеты заходили на посадку лет двадцать? Шум стоял такой, что барабанные перепонки могли вылететь, а когда нашли этих граждан, оказалось, что они никаких самолетов не видели, не слышали и ничего о них не знают!

– Замечательно, а теперь скажите, как вы могли предугадать такую подвижку в общественном мнении, которая привела к лунной трещине.

Лазаревский вдруг замолчал и стал очень серьезным.

– Это хороший вопрос! Это очень хороший вопрос. Ты на него ответишь самостоятельно. Будь добр, спустись сейчас на станцию метро «Полянка», подойди к первому вагону в сторону центра, там на перроне есть подсобная дверь. Она будет открыта. Заходи, не стесняйся, путь там один, не заблудишься. Ну а потом приходи, обсудим. Счастливо!

– Простите, я еще хотел спросить про нож…

Но Ларазевский, вскочив, в два приема оттеснил меня к двери, выставил на площадку и щелкнул замком. Его всегда распахнутое жилище теперь стало похоже на бункер, куда чужакам лучше не соваться.

– Ну что, Мариночка, у нас опять есть лишь план из серии «плыву по течению, ловлю на живца»? В метро пойдете? – съязвил я.

По пути к Большой Полянке мы включили в машине радио. Новости о лунной трещине были безрадостными. Никаких особых подвижек на Земле пока не возникало, зато говорилось о массовых религиозных волнениях. Но астрофизики становились в своих прогнозах все более испуганными. «На сегодняшний день можно с уверенностью констатировать, что трещина носит опоясывающий характер и проникает в глубину лунной коры как минимум на десятки, если не сотни километров. Чрезвычайно странным выглядит тот факт, что спутник не сходит с орбиты и даже не меняет ее. Однако характер поражения Луны указывает на крайне неблагоприятный для человечества, но весьма вероятный ход событий по дальнейшему углублению разлома – каждый час трещина расширяется примерно на пятьдесят километров. С такой скоростью распространения через неделю земной спутник разломится на части, и либо мы получим несколько маленьких лун, либо осколки достигнут поверхности нашей планеты, и наступит глобальный катаклизм, как во времена вымирания драконов… Извините, динозавров».