Или псих…

Не зря все-таки Илью в «Аиде» втихую называли психом. Правда, делали это с опаской, убедившись, что сам Илья ничего не слышит. Хотя у Стаса складывалось впечатление, что Колдун слышит все. И слышит, и видит, и знает. На то он и Колдун. А психолог – это так, дело десятое.

– Слушай, парень, тебе с Катюхой…

– Ее зовут Катя, – снова поправил Стас.

– Все равно тебе с ней ничего не светит, – лучезарно улыбался ему Илья.

«Вот же гад, а!» – Стас угрюмо смотрел на психолога, не смея, впрочем, озвучить свое негодование. Колдуна в «Аиде» боялись не меньше, чем Гришко. Психов всегда боятся. Особенно влиятельных. А Колдун не только имел высший допуск категории «А», но и был вхож лично к полковнику. Он, говорят, даже умел…

– Не злись на меня, Станислав. И не ругайся про себя, – да, наверное, он и в самом деле умел читать чужие мысли.

На Стаса гипнотизирующе смотрели блестящие щелочки прищуренных глаз и широкая улыбка Ильи.

Интересно, этот весельчак когда-нибудь перестает лыбиться? Вряд ли. Насколько помнил Стас, даже когда Илья пребывал в глубокой задумчивости, по его лицу все равно блуждала рассеянная улыбочка.

– Я бы рассказал тебе о биохимии любви, но ты же все равно ни хренаськи не поймешь. Да и сам я, признаюсь, в этой лабуде не шибко шарю. – Илья пренебрежительно махнул рукой. – Короче, через полгодика острая фаза влюбленности пройдет. Потом будет легче. Очухаешься, пойдешь на поправку. Нужно только время, чтобы переломать себя.

«Отвянь», – буркнул Стас. Мысленно, конечно.

– Оставь ее. Не зацикливайся на той, кто тебе не принадлежит и принадлежать не будет. У Кати свой путь, у тебя – свой. У нее одно предназначение, у тебя – другое. Параллельные дороги, даже если они проложены рядом, не пересекутся никогда. Ничего у тебя с ней не получится. Говорю тебе это как психолог.

«И как Колдун?»

– Так что просто забудь.

– Не могу, – признался Стас.

– Брось! Человек может многое. Даже жить после смерти.

Стас недоверчиво усмехнулся.

– Так говорят, – пожал плечами Илья. – И я склонен этому верить.

Стас хмыкнул еще раз:

– Если человек может многое, то и у меня с Катей может…

– Я же сказал: у вас не получится. «Многое» – не значит «всё». Или, скажем, так: человек может все, кроме того, что изначально решено за него и не в его пользу.

– Кем решено?

– Тем, кто имеет право решать. Судьба, рок, бог… Разве важно, что или кто разруливает такие вопросы за нас? Важнее другое: тех возможностей, которые нам остаются, достаточно, чтобы быть счастливыми, если искренне этого желать. Или чтобы быть несчастными, если стремиться к этому. Ты хочешь быть счастливым или наоборот?

– Не так уж и много этих возможностей, если главное уже решено, – заметил Стас.

– Решена лишь малая часть, и не всегда главная. Что для него главное, человек выбирает сам. И возможностей у него действительно немало. Никто не знает своих возможностей, потому что никто не смотрит вглубь себя должным образом.

– Я знаю себя и свои возможности так же хорошо, как бункеры «Аида», – скривился Стас.

– Ты думаешь, что знаешь «Аид»?

– Вообще-то я здесь живу.

– И только поэтому считаешь, что тебе известно об «Аиде» все? – Илья многозначительно глянул на запертую дверь сектора «А».

Стас замолчал. Да уж, неудачное сравнение. Как он может знать все об «Аиде», имея ограниченный «гэшный» допуск?

– Тебе ведь нужна не Катюха, Станислав, – вновь заговорил Илья.

– Ее зовут…

– На самом деле тебе нужен «офис», – казалось, насмешливо-понимающая улыбка Колдуна уже заполняет собой все пространство. – Тебе осточертела работа на плантациях сельхозсектора, тебя пугает мысль о том, что ты проживешь остаток жизни в «Г» и умрешь в «Г», выращивая пищу для других. Тебе хочется чего-то большего, хочется перемен, хочется вырваться из «Г» и выйти на новый уровень. А Катерина – это всего лишь предлог и самооправдание для того, чтобы ошиваться возле «А»-сектора, дорога в который тебе закрыта. Разве нет?

Стас угрюмо смотрел на Илью. Слова Колдуна больно царапнули что-то внутри. Так шкрябается и несправедливое обвинение, и неприятная правда, в которую не хочется верить и с которой не хочется соглашаться.

Неужели это и есть правда? Стас не верил. Он не соглашался.

– Ну вот скажи, только честно скажи, чего тебе хочется больше – быть с Катюхой или стать одним из «ашников»? – Илья кивнул на запертую дверь.

– Быть с Катей и стать…

– Не-е, так не пойдет. Я тебе обозначил выбор: или Катюха, или стать. Что бы тебя устроило больше?

– Не знаю, – угрюмо ответил Стас. Так, наверное, честнее всего.

– Если бы ты любил Катюху, то ответил бы иначе, – улыбался ему Колдун.

– Если бы хотел стать «ашником» – тоже ответил бы по-другому, – парировал Стас.

– Не-е-ет. Если бы любил Катюху, ответил бы иначе, – повторил Илья. – Все остальное – ерунда.

На этот раз Стас промолчал.

– Ты не знаешь о себе всего, – улыбающаяся голова Ильи качнулась из стороны в сторону. Наверное, будь эта улыбка глумливой, Стас перенес бы ее легче. Появился бы повод для злости, обиды, ненависти к Колдуну. Но ничего подобного: улыбка была сочувствующей. Почти доброй. – О себе всего не знает никто.

– Никто? А ты, Илья? Ты знаешь о себе все?

«С твоей-то проницательностью?»

– Я пытаюсь себя познать. Но чем больше я себя познаю, тем меньше я знаю.

– Чем больше я знаю, тем меньше я знаю. Где-то я уже такое слышал.

– От меня, наверное, – пожал плечами Колдун. – Я часто говорю об этом, но к моим словам, которые слышат, не всегда прислушиваются. В некоторых вопросах человек склонен слушать только себя, и до него трудно достучаться.

– Поэтому ты заделался психологом?

Илья покачал головой:

– Психологом меня назвали другие, чтобы хоть как-то назвать. Сам я не верю в психологию и никогда ею всерьез не занимался.

«Интересно, почему я не удивлен?» – подумал Стас.

– Скажу больше, – Колдун перешел на заговорщицкий шепот, – я считаю, что психология – это лженаука, пытающаяся познать то, что на самом деле познанию не поддается, и потому лишь выдающая желаемое за действительное. Все попытки разложить по полочкам душу, сущность и внутренний мир человека – бесполезное занятие, изначально обреченное на провал. Просто после Войны всем понадобился некто… Некто…

Илья склонил голову набок, от чего его улыбка и прищуренные глаза-щелочки стали похожи на три косых разреза: два коротких маленьких и один длинный, большой, изогнутый, с зубами.

«“Некто” кто?» – мысленно спросил Стас.

– Универсальный священник всех религий вместе взятых, не разуверившийся в боге и не возненавидевший людей. Чуткий и внимательный исповедник, не порицающий, но внушающий надежду. Заботливый утешитель… обо всех в равной мере заботливый и всех без исключения утешитель. Ну и, если угодно, – психолого-психотерапевто-психиатр для экстренного вправления мозгов и душ. В общем, людям позарез стал нужен кто-то вроде меня. – Илья без малого не расплывался в своей лучезарной улыбке. – Кто-то, кого можно называть и психологом, и колдуном одновременно. Или поочередно, в зависимости от ситуации.

«Или кого можно называть психом», – подумал Стас.

– А кто из нас сейчас нормален? – как ни в чем не бывало спросил его Колдун.

Стасу сделалось не по себе.

– Может быть, мы уничтожили свои безумные города и загнали сами себя в подземные норы для того лишь, чтобы отстраниться, уединиться, докопаться, наконец, до своей истинной сути и разобраться в самих себе, – задумчиво продолжал Колдун, не убирая, впрочем, улыбки с лица. Улыбка эта теперь была совсем неуместной. – Тот, кто разберется в себе, Стас, поймет больше, чем тот, кто познает мир вокруг себя. А впрочем, что такое доставшийся нам мир? Свихнувшаяся планета взбесившихся мутаций… Неинтересно. Мы приходим сюда в первую очередь для того, чтобы познать себя. Вот только человеческая жизнь так коротка.