Затем следовал целый ряд посулов: высшие звания будут розданы молодым и расширены земельные угодья пожилым. Потом, словно клинок в тумане, внезапно сверкнула угроза:
«В случае неповиновения князь Чолокашвили не пошлет царские дружины на помощь, если какие-либо князья, возмущенные невниманием к царю, захотят напасть на Самухрано».
Не без удовольствия поведал Кайхосро об ответе князю Чолокашвили, вернее – Теймуразу. Начав с уверений в искреннем восхищении царем, который с помощью тушин и других горцев изгнал из Кахети Исмаил-хана, Кайхосро тонко заметил, что, будучи правителем Картли, он во имя укрепления царства добровольно отказался от картлийского трона в пользу «богоравного» Теймураза, – поэтому он вправе рассчитывать на хорошую память преемника. Также напомнил, что фамилия Мухран-батони всегда чтила Багратиони и не преминула бы и теперь лично прибыть с приветствиями в Метехи, но никто из князей Мухран-батони не переступит порог Метехи, пока там «гостит» Зураб Эристави, обагривший свои руки царской кровью. И то правда, что в Кахети это не считается позором, там даже сын в угоду шаху Аббасу рубит голову отцу, – пример тому царевич Константин, обезглавивший своего отца, царя Александра. Не лишне вспомнить и сыноубийство – отравление царем Александром царевича Давида. Но в Картли трон Багратиони не был опозорен подобным злодейством. И хоть царь Симон Второй многим владетельным князьям Картли не был желателен – не только из-за магометанства, а больше из-за неспособности царствовать, – все же никто не осмелится даже подумать о том, чтобы очистить трон путем позорного убийства. Княжество лишь определило пленить Симона и с почетом держать в отдаленном замке, пока на коране не отречется от трона за себя и за будущего сына, после чего отправить в Исфахан. «Полагаю, князю Чолокашвили больше незачем приводить доводов, объясняющих нашу сдержанность. Но если недостаточно их, добавлю, никто из уважающих себя не должен уподобиться Андукапару, в слепоте своей попавшему, как неразумный заяц, с западню. Хорошо, что придумал кинуться в Куру со стены Метехи, опозоренного Зурабом, иначе и его голову, подобно голове царя Симона, швырнули б под копыта коня царя Теймураза. Если же какого-либо князя, обиженного за царя Теймураза, сатана приблизит к замку Мухран-батони, то, возмещая убыток, голова неосторожного, вместо головы Андукапара, будет под копытами коня Теймураза. На этом, князь, мое крепкое слово, никогда не нарушимое».
Кайхосро весело взмахнул нагайкой:
– Видишь, мой Моурави, обмен любезностями, наверно, не по вкусу не только шакалу Зурабу, вот почему мы усиленно готовимся к встрече с непрошеными гостями.
– Знаю, поэтому я упорно отказываюсь от большой помощи любезных моему сердцу Мухран-батони. – Саакадзе задумчиво оглядел горы, увенчанные сторожевыми башнями. – С Шадиманом у них тоже неудача.
– С Шадиманом?.. От-от-куда, Моурави, знаешь? Неужели…
– Молодой Липарит откровенно Шалве Ксанскому рассказал. Зураб совсем опьянел от крови, хотел на Марабду обрушиться. Но, собравшись на пир по случаю воцарения Теймураза, князья с неудовольствием слушали шакала. А старый Липарит смело объявил, что князья не согласны, ибо Шадиман всю жизнь, защищая княжеские устои, боролся с Георгием Саакадзе и многие из князей обязаны Шадиману целостью своих замков. Видя сверкающие по-волчьи глаза Зураба, князья упрашивали Липарита покинуть Метехи немедля, но старый витязь лишь после пира распрощался с Теймуразом; разумею – навсегда. Как ни горячился Теймураз, все же по совету Чолокашвили, Вачнадзе и Андроникашвили отказался от Марабды. Видишь, мой Кайхосро, еще один светлейший князь, Липарит, отпал от Теймураза. Не допустили князья напасть и на замок Арша. Даже старший Палавандишвили заявил, что в случае непослушания княжескому Совету, взявшему под свое покровительство княгиню Гульшари, вдову трагически погибшего Андукапара, он, князь Палавандишвили, и многие знатные фамилии согласованно выступят на защиту владения Амилахвари. Скрежеща зубами, Зураб вынужден был отказаться от алчного желания присвоить неприступную крепость, расположенную вблизи хевсурских гор. Тем более, что Фиран, прибывший под охраной дружеских князей, умолял, «припав к стопам царя», не лишать его родового владения. Ненависть, исказившая лицо Зураба, не укрылась от тайно ликующих князей, и они уговорили старшего Палавандишвили тотчас покинуть Метехи, что осторожный князь и не преминул исполнить, прихватив всю свою семью. Выходит, мой Кайхосро, еще один влиятельный князь отпал от Теймураза. Надеюсь, за Палавандишвили многие последуют, одни из трусости, другие – возмущаясь засилием в Метехи кахетинцев. Но не это главное для нас.
Грохот дапи, взвизг зурны, громкие крики: «Победа! Победа!» – эхом отозвались в горах. На сторожевых башнях вспыхнули просмоленные факелы, отбрасывая фиолетово-дымчатые отсветы. «Ваша! Ваша!» – рвался боевой клич дружинников.
С удовольствием объехал Саакадзе широкие рвы у подножия башен, наполненные жижей. Перекинутые через рвы временные мостики при нападении вмиг убирались, и ни один враг не рискнул бы перескочить через передний или запасной ров.
Досконально осмотрев укрепления и проверив посты, Саакадзе похвалил военачальников за готовность замка к бою, но посоветовал не забывать, что Зураб Эристави – его ученик и, конечно, предвидит трудности борьбы с Самухрано. Уже, наверно, заготовил катапульты для метания не только «огненных стрел», но и пузырей с ядом. Поэтому необходимо на всех площадках установить каменные щиты и устроить узкие бойницы. Затем Моурави посоветовал в некоторых местах на дне рва вбить незаметные колья и под водой протянуть железные сети: достаточно одному коню споткнуться, чтобы полегли сотни. Неплохо еще вбить острые черепки в землю по обочине рва, потом, используя засады, мухранцам следует разбрасывать зажженные факелы и этим ослеплять коней. А самое главное – в центре каждой стены держать запасную ударную группу и со скоростью молнии перебрасывать ее то вправо, то влево, сообразуясь с тем, как развивается сражение. Еще многое советовал Моурави внимательно слушавшим его князьям. Лишь Кайхосро, благодаря Саакадзе, все спрашивал: «Не слишком ли много приготовлений для одного Зураба?» На что Саакадзе неизменно отвечал: «Не для одного…»
Большой разговор состоялся только через день после возвращения из Ламази. Несмотря на нетерпение, Саакадзе снова принужден был пережить дневной пир. Опять подымались чаши и роги за Великого Моурави, за процветание Самухрано, и застольники яростно желали всякой напасти на головы врагов.
– По всему видно, Леван не догадывается о твоем намерении воцарить в Картли имеретинского царевича Александра.
– Пока не догадывается, мой Вахтанг. Но вы должны догадаться о коварных замыслах Левана Дадиани, владетеля Самегрело.
– Ты, конечно, ему много обещал?
– Сколько бы ни обещал, дорогой Мирван, сам для себя он хочет большего. Слышали от Дато? Десятки тысяч может посадить на коней. Во много раз превзойдет мою конницу, если даже все придут, кого жду.
– Если примешь его помощь, наверно победишь, Моурави.
– Нет, мой Кайхосро, тогда наверно проиграю. Как только Дато рассказал мне о радости и готовности Левана прийти со ста тысячами в Картли, я сразу понял намерение коварного. Под предлогом помощи мне он, вместо того чтобы пленить царя Теймураза, Зураба Эристави и придворных лицемеров и этим привести в покорность остальных, заставит признать власть царя Левана Мегрельского. Он беспощадно, с излишней жестокостью начнет истреблять войско Теймураза и Зураба, а войско – это народ. Потом, прикрываясь моим именем, он не преминет напасть на отдельные замки и так же нещадно без нужды начнет уничтожать картлийцев. Последним нападению подвергнется Самухрано. Вот почему я в Ламази советовал тебе, Кайхосро, усилить оборону… для более страшного врага.
– Но раз ты будешь с ним…
– Я с ним не буду, ибо к этому времени уже возглавлю борьбу против него. Хочу доказать мои догадки: истребляя азнауров, Леван Мегрельский попытается пленить меня, но, увидя тщетность своих усилий, не замедлит предложить мне совместно с ним пойти на Кахети, куда убежит Теймураз. Глазом не моргнет хитрый Леван, пообещав мне Гурию, которую и не подумает отдать. Победив здесь, он нападет и уничтожит оставшееся без защиты Имеретинское царство, затем перебьет влиятельных князей во всех грузинских царствах и голыми руками захватит Абхазети. Воцарившись в Тбилиси, он объявит себя царем царей объединенного грузинского царства, которое переименует в Самегрело. Можно подумать, Багратиони Теймураз и Леван Дадиани стремятся завершить мой давнишний замысел. Но опасная ошибка так думать, ибо я объединение Грузии мыслю под скипетром Картли, как издревле главенствующей над всеми царствами и княжествами Грузии, и главенствующей по праву. Картли – мать грузинского народа. Склонившись над колыбелью, она напевала ему: «Иав-нана», она вскормила его и вложила в руку священный меч. Картли поддерживает огонь в его очаге, огонь знания и стремления к совершенству, Картли – бессмертие народа! А эти властолюбцы тянут: один – к Кахети, другой – к Самегрело. Противоестественно, чтобы сыны считали себя отцами своего отца. И еще: я, стремясь к объединению Грузии, хочу щадить кровь народа, щадить замки, крепости, монастыри, щадить все, что веками накоплено мудростью и трупом. В моем замысле – расцвет Грузии и могущество ее, недоступные для врага рубежи «от Никопсы до Дербента». А в замысле себялюбца Теймураза и Левана Кровавого – счастье для себя, а кровь и страдание – народу. И ни перед чем не остановятся такие цари, особенно Леван. Залив кровью народа все царства и княжества Грузии, он посадит везде правителями своих воинственных, но разбойных тавадов, прикажет венчать себя и свою Дареджан в Мцхета и утвердится единым, «богоравным», кровавым Леваном Дадиани Мегрельским. Вот что хранит в своих мечтах умный, храбрый, но беспощадный Леван. И, конечно, не мне сопутствовать ему в осуществлении постыдных замыслов.
