– Ты – невропаст?

– Кто? – обиделся мальчишка. – Сами вы, синьор…

– Нет, ты меня неверно понял!

– Верно я вас понял. Верней некуда. Пустите, я слезу… лучше пешком дойду…

– Да погоди ты, дурила! Ты умеешь ей управлять? Марионеткой? Если покажешь мне, как это делается, я дам тебе флорин. Целый флорин, а?

Теперь уже мальчишка, забыв, что собирался оставить платформу и топать пешком, смотрел на Карла, как на умалишенного.

– Я не вру. Покажешь, как управлять куклой, и я дам тебе флорин. Честное слово.

Вместо ответа Лючано перехватил брамайна за коромысло, звонко щелкнул по гематрице – и кукла затанцевала.

– Давай флорин, – сказал маленький прохвост.

– Так я и сам могу, – Карл кинул ему монету. Денег было не жалко. Жалко было, что мальчишка его обманул, сам того не желая. – Так любой может. Мне бы по-настоящему, без печати. Чтоб невропаст… гм-м-м… Чтоб кукольник, за нити… Эх ты, хитрец!

Лючано с сочувствием шмыгнул носом.

– А-а… Нет, синьор, за нити я не умею. Тетушка Фелиция умеет. А меня не учит: говорит, никому это теперь не нужно. Хотите, я познакомлю вас с тетушкой? Она вам покажет. Вы ей дадите за это флорин, а мне еще четверть флорина, за расторопность.

Кивнув, Карл забрал у мальчишки фигурку брамайна. Двумя щелчками остановил марионетку, вгляделся в потешное личико: длинный горбатый нос, жалобные глаза коровы. Обычная бесстрастность, свойственная расе брамайнов, здесь превращалась в страдальческое ожидание. Словно игрушка предвидела неприятность, но надеялась: а вдруг пронесет мимо?

– Я помогал делать голову, – мальчишка, похоже, долго молчать не умел. – Голову и лицо. Нос я вообще делал один, без тетушки. Я всегда знаю заранее, какое должно быть лицо. А получается не всегда. Вот скажите, синьор Карлос, отчего так: знаешь, а не получается? Тетушка говорит: я, когда работаю, рожи корчу. А я не рожи корчу. Я кукле родиться помогаю, как бабка Эльяса – ребеночку.

Потянув рычаг на себя и закрепив его в гнезде, Карл остановил платформу у обочины. Из-под колес во все стороны прыснули зеленые стрекунцы: должно быть, тут у них было гнездо. Развернув кресло водителя спиной к дороге, Карл снял шляпу, положил ее на колено и наклонился к юному попутчику.

– Ты в своем уме, парень? Корчишь рожи, помогая кукле родиться?

– Ага. Я же не свои рожи корчу! – я ее рожи корчу, кукольные. Просто та рожа, которая у меня в голове, она лучше. И той, что корчится, и той, что у куклы. Да вы все равно не поймете! Никто не понимает. Дразнятся, насмехаются. Говорят, у меня в темечке дырка, и в нее вороны гадят. Поехали лучше, чего на жаре сидеть…

– Нет, отчего же… я как раз пойму…

Это судьба, с ледяной, трезвой внезапностью понял Карл Эмерих. Это она, Большой Невропаст, в чьих руках – все наши нити. Главное, не сопротивляться. Иначе судьба потеряет к тебе интерес, перестанет управлять тобой вручную и просто щелкнет по гематрице, отвернувшись. Дергайся, брат, повинуясь слепой механике! – извините, мы уж лучше под живой рукой… Оно надежней. И приятней, если честно.

– А давай в «корчи» сыграем?

– На деньги? – деловито осведомился Лючано. – Если на деньги, я согласен.

И лишь после этого спросил:

– А что такое «корчи»? Как в них играют?

– Будем рожи друг другу корчить. Один корчит, второй помогает. По очереди.

Мальчишка тоненько захихикал:

– Ищите дурака… А как мы узнаем, кто выиграл?

– Узнаем, – с непонятной интонацией сказал Карл, и балабол Лючано на этот раз не стал спорить, а кивнул, соглашаясь. – Непременно узнаем. Ты не волнуйся, свои деньги ты получишь в любом случае.

– Тогда ладно, – успокоенный, согласился Лючано. – Тогда я буду корчить.

Главное, подумал Карл, он не спросил, как это: помогать? Он не спросил. Деньги, ищите дурака… А про главное не спросил. Похоже, все-таки судьба. Смешно: задержка в космопорте Борго, марионетка в лавке, отклеившаяся гематрица, мальчик в кустах…

Готовый сюжет для будущей драмы.

Или комедии, если мы ошиблись.

– Так ты согласен? – поинтересовался Карл, делая вид, что не заметил двух предыдущих согласий мальчишки. Третье – обязательное. В контракте согласие клиента всегда заверяется трижды, тремя подписями.

– Ну я же сказал! Кто первый?

– Первый – ты. Корчи рожу, а я стану помогать.

И снова Лючано ничего не спросил. Надул щеки, взялся пальцами за мочки ушей, растягивая их в стороны и вверх, выпучил глаза, став похож на бешеную жабу. Карл нахмурил брови, чувствуя, как на лысине, открытой солнцу, выступают капельки пота. Контакт был, но обычный, как всегда.

Ничего особенного.

Впрочем, Карла мало заботило, какая рожа получится у Лючано при его «помощи». Куда важней другое: какая рожа получится у Карла при содействии Лючано?

Наверное, со стороны они выглядели парой идиотов.

– Теперь вы, синьор Карлос!

– Хорошо.

Не особо стараясь, Карл высунул язык, зажмурил левый глаз и пристроил к затылку растопыренную пятерню на манер короны. Лючано с презрением захихикал.

– Теперь я!

Рожа, которую он скорчил на этот раз, не поддавалась описанию.

Карл наклонился вперед, делая вид, что старается помочь. На самом деле он изо всех сил прислушивался к контакту, возникшему между ним и мальчишкой. Если в негоднике кроется талант невропаста, сейчас наступает важнейший момент испытания.

Миг правды.

– Теперь вы, синьор! Только у вас что-то не очень…

– Это потому, что ты мне не помогаешь.

– Я помогаю!

– Значит, плохо. Постарайся, а? Иначе мне тебя ни за что не догнать.

– Ладно…

Указательным пальцем левой руки Карл вздернул себе кончик носа, копируя пятачок свиньи. Большим и средним пальцами он раздвинул углы рта и злобно оскалился. Затем свел взгляд к переносице…

Есть!

Подсказка была вялой, еле ощутимой. Кто-то другой, скорее всего, вообще не заметил бы внешнего суфлирования. А даже заметив, не сумел бы трансформировать в конкретный жест. Кто-то другой, но не опытный невропаст, способный усилить самый слабый намек. Сидящий напротив мальчишка напрягся, и Карл отчетливо почувствовал, как посторонний толчок неловко, неумело поднимает ему правую руку – собственную руку Карла Марии Родерика О'Ван Эмериха! – и кладет ладонь на голову, так, чтобы пот потек по лбу, а пальцы гребешком свесились над бровями.

– Славная рожа, синьор! – радостно завопил Лючано.

Но быстро сообразил, что к чему, и поправился:

– А у меня все равно лучше. Вы не расстраивайтесь, синьор Карлос. Вы старались. И я помогал, аж устал. Деньги давайте, чего тянуть…

Если бы Карл Эмерих с каждым флорином расставался, радуясь так, как сейчас, он давно бы разорился и скончался в нищете.

– Семнадцать нитей, – сказала тетушка Фелиция, подвешивая фигурку брамайна на специальный крючок. – Всего семнадцать. Больше я не умею. Знаете, синьор, мой дед в одиночку управлялся с шестью десятками. Представляете: шестьдесят нитей?

Карл кивнул.

Шестьдесят нитей? – да, конечно! Хоть сто! После чудес, какие вытворяла с марионеткой, лишенной гематрицы, эта полная, круглолицая женщина средних лет, он был готов поверить во все, что угодно. День исполнения мечты. Заветной, сокровенной мечты, с которой Карл уже почти распростился, утратив надежду.

Искусство ручного управления куклой.

Утерянное и забытое.

Искусство, с детства кормившее Карла Эмериха, директора театра контактной имперсонации «Filando», было сродни этому. Так правнук приходится родней собственному прадеду. Даже если дитя никогда не видело патриарха, умершего задолго до его рождения.

– Для изготовления брамайнов, синьор, мы берем камфарное дерево. Оно самое лучшее. А для вудунов – мягкий падаук. Он чудесно передает вудунскую пластику движений. Только нужно заказывать древесину с переплетенными волокнами и завитками. Опять же кедровый запах… Еще полагается, чтоб во время работы с куклой кто-то играл на арфе. Но у Лючано нет слуха. Это большая беда. Я так надеялась, что мы сможем выступать по деревням и даже возле космопорта, на улице… На лицензию мы бы наскребли. Но увы, арфа и Лючано несовместимы. Это ужасно!