Если бы не военно-торговый союз с брамайнами, империя вехденов развалилась бы еще вчера. Но, похоже, к тому идет: Хозяева Огня не в состоянии выполнять торговые соглашения с аскетами, а легендарное терпение брамайнов, несмотря ни на что, имеет границы. Особенно когда речь идет о существенных убытках для всей Агломерации.

Политика, подумал Лючано.

Ненавижу.

Над головой звякнуло, на табло возникла долгожданная надпись. Лючано ударил ладонью по идентификатору. Вскоре транспортер выплюнул через дезинфицирующую мембрану его чемодан и саквояж. Мембрана чмокнула и сомкнулась; снова звякнуло, на табло возникла следующая надпись, приведя крепыша в буйный восторг. Не глядя на нее – неприлично пялиться на чужие данные, да и зачем? – Тарталья подхватил багаж и поспешил в сектор досмотра.

– …а паспортов, значит, нет?

– У пана директора есть. А у нас – справки.

– Ну-ка, позвольте… О-сел-ков Степан… Гражданства нет. Частичное поражение в правах. Находится в ограниченной собственности… Потрудитесь объяснить!

– В крепости мы, ваше высокоблагородие.

– В какой крепости?

– У его, значит, сиятельства графа Мальцова, с Сеченя.

– Сечень, Сечень… Это в Архиерее?

– Ага, ваше высокоблагородие. Бета Архиерея. Там, в путевом листе, все написано.

Отвечая, Степашка с восхищением изучал форменную рубашку офицера: шелк с изумрудным отливом, золоченые пуговицы, на груди – россыпь значков, на плечах – погоны с восьмиконечными звездами. «За такую роскошь, – читалось на простоватой физиономии Степана Оселкова, частично пораженного в правах, – душу продать не жалко…»

К сожалению, таможенник не оценил чужую зависть по достоинству.

– Рабы, что ли?

– Никак нет! Говорю ж, крепостные мы…

С вниманием, не предвещавшим ничего хорошего, таможенник уставился на Степашку, затем окинул цепким взглядом притихшую труппу. На его поясном крюке зашевелилась мамба.

Мамбе не нравились люди без паспортов.

– В крепости? Очень интересно, – на унилингве таможенник говорил прекрасно, без малейшего акцента, в отличие от бойкого, но косноязычного Степашки. – И где же ваш… э-э… крепостник? Хозяин? Или его доверенное лицо? В бега податься решили?

– Да ни боже ж мой, ваше высокоблагородие! – всплеснул руками Степашка, честный, как святой под присягой. – Пан директор с нами летит. У него, значит, и доверенность, и паспорт, и все бумаги…

Таможенник позволил себе скептическую ухмылку.

– Вы прилетели, а директор, значит, летит? Кстати, директор чего?

Уловив не слова, а интонацию, к офицеру живо подтянулась пара рубежников с шевронами сержантов, синхронно сплюнув бетельную жвачку в утилизатор. Их пояса оттягивали кобуры, из которых грозно торчали рукояти мультирежимных разрядников «Тарантул». Рядом болтались браслеты силовых наручников.

Возможно, в другое время и в другом месте эта парочка в алых форменных шортах выглядела бы комично, но только не в данном случае. Рубежник или полицейский при исполнении редко располагает к веселью. Особенно если ты – объект его профессионального интереса.

– Здесь я! Прошу прощения, задержался! Багаж получал…

Лючано грубо растолкал очередь и предстал перед таможенником, торопясь извлечь необходимые документы.

– Кто вы такой?

– Лючано Борготта, полноправный гражданин. Директор «Вертепа», художественного театра контактной имперсонации графа Мальцова.

– Паспорт? Доверенность?

– Извольте.

– Надзорное обязательство?

– Вот.

– Приложите ладонь к идентификатору.

Лючано приложил.

Толстогубое лицо таможенника ничего не выражало. Лишь слегка раздувались ноздри широкого приплюснутого носа, украшенные должностной татуировкой. Вудун словно к чему-то принюхивался. На табло портативного идентификатора он не смотрел: информация в расширенном объеме подавалась на биолинзы-симбионты офицера. Разглядеть их не представлялось возможным, но Тарталья был наслышан о таможенных профессиональных аксессуарах.

«Пусть он не дочитает до отметки про судимость, – молился про себя Лючано. – А если дочитает, пусть не сочтет препятствием для въезда на Китту! Визу дали без проблем, теперь главное, чтоб этот не уперся…»

Спустя минуту лицо офицера ожило. Он приветливо улыбнулся:

– Все в порядке, баас Борготта. Благодарю за сотрудничество. Итак, сколько… м-м… крепостных в вашем театре?

– Одиннадцать человек. Список есть в доверенности и в надзорном обязательстве. Доверенность генеральная, на пять лет. Прошу обратить внимание.

– Вижу. Поставьте багаж на транспортер. Вы не возражаете, если моя мамба его проверит, пока мы с вами уладим все формальности?

– Не возражаю.

Теперь офицер обращался только к Лючано. Остальные перестали для него существовать. Крепостные. Почти рабы. Почти вещи.

– Перед досмотром не желаете сделать заявление? Наркотики? Радиоактивные материалы? Взрывчатые вещества? Опасные амулеты?

– Нет.

– Яды? Аккумуляторы ёмкостью выше 5-го класса?

– Нет.

– Оружие мощностью выше 2-го гражданского значения?

– Церебральный парализатор «Хлыст». 1-е гражданское значение, разрешения не требуется. Больше ничего.

– Покажите, пожалуйста.

Тарталья открыл саквояж и продемонстрировал таможеннику маленький парализатор установленного образца. Ортопедическая рукоятка из черного пластика, короткий титановый ствол, хромированный спусковой крючок; под прозрачной накладкой – гематрическая печать разрешенной мощности.

Вудун кивнул, сверкнув серьгой в правом ухе.

– Закрывайте. Итак, баас Борготта, вы – директор театра. Актеров вижу. А где ваш реквизит?

Когда и каким образом таможенник отдал приказ мамбе, Лючано не заметил. Просто смертоносная змея длиной в полтора человеческих роста вдруг пришла в движение. Она плавно стекла с поясного крюка на транспортер и с тихим шелестом заструилась меж сумок, чемоданов и рюкзаков труппы, то и дело высовывая раздвоенный язычок и тычась им в сваленные грудой вещи. Зрелище завораживало. Тарталья с заметным усилием оторвал взгляд от мамбы, выпустив ее из поля зрения.

– А мы и есть – реквизит, – пожал плечами он. – Повторяю, у нас театр контактной имперсонации. Кукольники мы. На профессиональном жаргоне – невропасты. Никогда не слышали?

– Кажется, что-то краем уха… – неуверенно протянул офицер. – Можете пояснить вкратце?

Похоже, ему очень хотелось спросить: «Где же тогда ваши куклы?» – но он боялся выставить себя полным идиотом.

– Если вкратце, то невропасты нашего профиля на сцену не выходят. Они всего лишь помогают заказчикам осуществить их прихоть. Вступают в контакт с клиентом и оказывают необходимое содействие. Суфлер, балетмейстер, режиссер и психоаналитик в одном лице, если совсем грубо.

– О! – на иссиня-черном лице таможенника возникло понимание. – Нечто вроде одержимости Лоа?

– Вы нас переоцениваете, офицер. Скажу честно: мы всего лишь развлекаем почтенную публику. Наше скромное искусство не идет ни в какое сравнение с талантом вашей расы…

Капелька лести на таможне еще никому не вредила.

Главное, соблюсти меру.

– Вот, не желаете бесплатный буклет? Там написано более подробно. Есть короткие эпизоды из постановок, разрешенные клиентами для распространения…

– Спасибо, – офицер принял буклет. – Ознакомлюсь на досуге. Желаю удачных гастролей.

Мамба вернулась на поясной крюк. Сержанты, видя, что их вмешательство не требуется, потеряли интерес к происходящему, отошли в сторонку и вновь принялись меланхолично жевать бетель. Однако Лючано по опыту знал: при малейшем намеке на проблему сержанты очнутся и ревностно приступят к исполнению служебных обязанностей.

– Ваши документы, баас Борготта. Добро пожаловать на Китту.

– Благодарю.

Лючано на всякий случай удостоверился, что при активации паспорта над ним немедленно всплывает шарик визы (на Китте шарик напоминал бусину из аксарской бирюзы), а в справках труппы стоят обычные голографические печати – и лишь тогда двинулся к выходу.