Они поели, и, прежде чем продолжить путь, Мартин посмотрел на открывавшийся передним вид и без вступления заговорил:

— Знаешь, когда я рос в Рочестере, меня всегда раздражало небо.

— Как это?

— В нем всегда было что-то… неправильное. Понимаешь, о чем я?

— Не совсем…

— Сначала я думал, что это цвет. Тогда летом было потеплее, чем сейчас, или, по крайней мере, так кажется. В июле я ложился на траву на лужайке, растягивался и смотрел на небо. Облаков не было, и оно выглядело таким громадным и глубоким, что мне, когда я сосредотачивал на нем взгляд, казалось, будто я падаю в него. И вот тогда-то у меня создалось странное впечатление, что с этой огромной перевернутой чашей, в которую я летел, что-то не так.

— То есть?

Он умолк, и какое-то время не было слышно ничего, кроме ветра.

— Не знаю, как описать… Может, оно представлялось мне чужим, — продолжил он. — Тогда я думал, что все дело в том, каким ровным может быть его цвет при хорошей погоде в разгар лета. Эта мысль засела у меня в голове, но только лет в одиннадцать или двенадцать я впервые осознал это или, точнее, четко сформулировал, потому что позже я понял, что это ощущение давно сидит у меня в голове и я только выразил его словами… И я пришел к выводу, что ощущение это более общее. Оно могло возникнуть в любое время года, когда небо принимало другие оттенки. Все зависело от времени суток и температуры. Я даже иногда думал, что что-то неладно со мной. У меня развилось странное убеждение, что я родилсясо знанием того, как должно выглядеть настоящее небо. Ну, то есть раньше люди редко уезжали из тех мест, где выросли. Прирастая корнями к земле, они могли поколение за поколением привыкать к виду определенной широты и долготы, из-за чего любые вариации оттенка воздуха или положения солнца, отличные от того, что было пропечатано в их сознании, казались им странными.

Он помолчал.

— У некоторых животных в мозгу, как выяснилось, есть встроенные компасы, которые всегда указывают на север, так что… — Голос его стих, и они минуту молчали.

— Ты об этом раньше никогда не вспоминал. Если хочешь знать, — сказала Марлин с легкой улыбкой, — я считаю, что все это ерунда. — Она игриво толкнула его ногу.

Он слабо улыбнулся в ответ и продолжил:

— Мне потом тоже стало так казаться. Особенно когда я вырос и начал путешествовать. Сперва по соседним городам, потом по Европе и дальше. Думаю, мне казалось, что, если я найду правильное место, небо прояснится, все встанет на свои места и в мире воцарится покой.

Услышав это, она дружелюбно усмехнулась, но он не заметил этого.

— Знаешь, эта идея потом как-то раз вернулась ко мне, и я начал думать: что, если мы и в самом деле родом откуда-то из других мест? Может, даже с другой планеты? Какой-нибудь звездолет разбился на Земле миллионы лет назад, и потомки тех существ распространились по ней? Это объяснило бы наше уникальное место во Вселенной.

— А ДНК?

— Да, ты права. В точку. Всеобщее родство. Как только выводы из этого открытия проникли внутрь моего твердокаменного черепа, я отказался от этой идеи. Мы все находимся в том месте, в котором все и началось.

Они начали собирать остатки обеда. Он завернул бутылку с водой в полотенце, чтобы сохранить ее холодной, она почистила нож и собрала продукты в рюкзак. Когда все было готово, они подняли рюкзаки и постояли под палящим солнцем, подгоняя ремни и застежки.

Мартин оперся о посох катсуни,купленный в магазине, но изготовленный из древесины какой-то редкой местной породы карликового вяза. Эта штука хорошо помогала начинать разговоры в сельских районах.

— Наверняка это связано с чувствами больше, чем с чем-либо другим. С ощущением, что я не принадлежу этому месту. Как будто…

— Что?

— Как будто я предмет, заброшенный сюда случайно, против воли, как говорил тот немецкий философ. Оказавшийся в месте, которое не является моим настоящим домом.

— Понятно.

Мартин не осмелился даже намекнуть на то, что он почувствовал прошлой ночью: появившееся во время секса ощущение отчуждения заставило его вспомнить старую идею, к этому времени уже почти забытую.

Они продолжили подъем.

Спустя час-два они достигли верхнего края утеса. Плоский гребень, разделявший два пика, весь был покрыт высокими анисами, пришельцами из другого измерения. Мартин и Марлин остановились, чтобы передохнуть и насладиться открывшимся им потрясающим видом.

Море осталось далеко внизу, впереди лежала огромная каменная чаша, образованная голыми изорванными скалами. Впадина была частично обработана, и на ней можно было заметить несколько крошечных темных фигур, снимающих урожай с поля, и еще несколько таких же темных фигур копошились в винограднике. Посредине впадины проходила грязная дорога.

Мартин, сам того не ожидая, вдруг обнял Марлин, и это было все равно что обнимать воздух.

След спустился в сухую котловину, полностью лишенную влаги, если не считать нескольких орошаемых участков, находящихся в самой ее глубине. По тропе шмыгали маленькие юркие ящерицы. Марлин и Мартин стали спускаться, держа курс на самый большой из домов — массивное здание с выбеленными стенами и навесом над порогом.

В тени стояли огромные пластиковые баки рыжеватого цвета с черными крышками. Обычно в таких контейнерах держат вино, что давало надежду найти здесь кафенион.Надежду эту укрепило и то, что на пороге лежало несколько явно чужеродных походных рюкзаков. Их яркие цвета указывали на присутствие туристов или посетителей. Из дома, шлепая дешевыми пластиковыми вьетнамками по бетонному полу дворика, вышла крестьянка, женщина средних лет в черных одеждах с грязным серым передником. Она приветливо улыбнулась и покачала головой, что на Балканах обозначает вопрос. В глазах промелькнула тревога.

—  Ксени. Катсе, катсе, — настоятельно произнесла она.

Получив приглашение, они сели на пару хлипких стульев с протертыми до дыр сиденьями.

—  Неро фелете?

Мартин кивнул, и женщина ушла за водой. Пока она была внутри, Мартин посмотрел на рюкзаки, прислоненные к колонне, и узнал немецкую марку.

Женщина снова появилась, неся на подносе тыквенные семечки, фундук и несколько ярких карамелек. Два стакана воды довершали композицию.

Они предусмотрительно произнесли на греческом тост за здравие женщины, прежде чем выпить холодную воду. Последовали неминуемые вопросы: откуда вы, чем занимаетесь, зачем приехали, есть ли у вас дети? Сочувственное кудахтанье при ответе «нет».

Эта формула в тот же самый миг, наверное, повторялась десятки раз по всему острову, когда туристы знакомились с местными греками. Если допрашивающий был мужчиной, вопросы задавались несколько другие: кто сколько зарабатывает, какой годовой доход? Деликатное прощупывание, сбор информации. Закидывание наживки и подсекание с единственной направленностью в сторону «чем этот человек может быть выгоден мне?».

Поток вопросов иссяк, как только стало понятно, что эта пара — простые люди, занятые обычным, хоть и малопонятным делом, путешествием ради самого путешествия. После этого Мартин воспользовался возможностью попрактиковаться в греческом и тоже задал несколько вопросов.

Нет, здесь нет кафениона.Заночевать негде. Вон та гора называется Эфендис Кристос. Люди, которые здесь находились, все были из деревни внизу, а сюда поднялись ухаживать за садами. Вечером они спустятся. Да, тут были другие туристы, немцы, они поднялись выше на гору.

У Марлин зрение было лучше, поэтому она увидела их первой. Красная точка, желтая и две синих — неестественно-яркие цвета курток или свитеров наверху, У самой вершины, виднелись на головокружительной отвесной тропе.

«Они там провели весь день», — сказала женщина.

И как будто для того, чтобы подтвердить ее слова, с горы донесся звук далекого пения йодлем. «Развлекаются», — подумал Мартин.