— Метафизика. Применение правил логики и разума к нелогичному и иррациональному.

— Видите, профессор, вот почему американцы считают европейцев инопланетянами. Слова те же, но язык другой. Я родом оттуда и не понимаю, что вы говорите.

Он поднял руку и дотронулся до моей груди, останавливая меня.

— Что?

Он быстро приложил палец к губам. Я всмотрелся в темноту впереди. По какой-то причине профессор прикрыл фонарь ладонью.

— Вы что-то услышали? — прошептал я.

— Идите осторожно, — сказал он. Можно подумать, у меня на уме было что-то другое.

Нужно возвращаться назад. Все мои чувства говорили об этом. Все, что я знал о Вьетнаме, указывало на то, что нужно бежать от неизвестности. Но тогда я не мог противиться любопытству и не хотел разрушить даже в собственных глазах свой изумительный, как мне представлялось, образ.

Мы пошли вперед вдвоем. По обеим сторонам коридора находились каменные ниши, которые я посчитал бы тюремными камерами, если бы у них были двери. Ван Димен поставил фонарь на каменную плиту, чтобы осветить всю территорию, и принялся осматривать одну из маленьких комнат. Я же прошел чуть дальше по коридору и был разочарован, увидев, что ход упирается в голую каменную стену. Стало ясно, что мы находимся в тупике с несколькими крошечными комнатками по бокам, а вовсе не в древнем подземном вьетнамском городе, нет здесь никаких «тайн и загадок», и место это такое же скучное, как и весь комплекс туннелей. Экспедиция обернулась сплошным разочарованием.

— Здесь ничего нет, — сказал я. — Давайте возвращаться к остальным.

Ван Димен пробормотал что-то невразумительное из глубины одной из камер. И тут мой взгляд упал на кое-что необычное. На перемычке последней камеры по правую руку от меня висело нечто такое, что поначалу показалось мне музыкальной подвеской. Это был набор странной формы и разных по размеру камней и деревянных брусочков, нанизанных на проволоку без каких бы то ни было признаков коррозии. Я осторожно снял их с крючка и отнес Ван Димену.

— Что скажете? — Я с удивлением заметил, что конструкция была довольно увесистой, несмотря на внешнюю хрупкость.

Ван Димен вышел из каменной комнатки с рассеянным выражением лица, но, едва увидев мою находку, сразу заволновался.

— Ради бога, повесьте скорее обратно.

— А что тут такого?

Он выхватил у меня из рук подвеску, попытался протиснуться мимо меня, но вдруг замер. Лицо его сделалось неподвижным.

Сначала мне показалось, что это мои глаза начали привыкать к мраку после света фонаря, но потом я понял, что это маленькие светящиеся точки начали сходиться в темноте, как собирающиеся в рой светлячки. Они сложились в какой-то единый образ, однако его форма еще оставалась неопределенной.

С неожиданной силой Ван Димен схватил меня за рубашку и швырнул себе за спину. Я больно ударился о каменный пол, а когда поднялся, он уже выталкивал меня из коридора.

— Бегите, — проскрежетал он. — Возвращайтесь к вертолету. Расскажите остальным.

Крошечные мерцающие огоньки теперь двигались к нам. Я не понимал, что происходит, но волнение профессора было заразительным. Я промчался через внешнюю комнату и нырнул в первый туннель.

В душном, жарком воздухе паника легко овладела мною. Не думая ни о чем, я полз вперед. Ощущение замкнутого пространства лишь подпитывало тревогу. Вырвавшись наконец из подземелья, я, должно быть, выглядел как сумасшедший.

Джастин, Чет и Ален сидели кружком и пили воду из фляги, несколько солдат патрулировали территорию. Разведчик, генерал и другие офицеры стояли в стороне и о чем-то тихо переговаривались.

— Уходите! — завопил я. — Все на вертолет!

Мои друзья слишком хорошо меня знали, чтобы не принять всерьез мое предостережение. Джастин подхватил меня и потащил за собой к деревьям.

Солдаты сгрудились вокруг отверстия в земле, целясь автоматами в темную дыру. Я видел их в последний раз.

Мы не останавливались, пока не добежали до вертолета, где рухнули на колени, задыхаясь, и нервно рассмеялись.

— Идиот! — заорал Джастин. — Там наверняка ничего не было!

— Было! — закричал я в ответ. — Какая-то… Какое-то…

Джастин, видя мою растерянность, рассмеялся пуще прежнего. Честно говоря, я и сам не знал, что заставило меня бежать: воображение или чутье.

Чет же явно был чем-то сильно встревожен.

— Что с тобой, брат? — спросил его Ален.

— Ничего не понимаю. — Чет указал дрожащим пальцем на вертолет. — Как он попал сюда без пилотов?

Посмотрев на пустой вертолет, я сразу понял, что имел в виду Чет, хотя осознание пришло позже.

Джастин запустил пальцы в свои длинные волосы и озадаченно произнес:

— Черт, а он прав. На борту не было пилотов. Кто на нем летел?

— Не могу вспомнить… — Ален постучал себя пальцем по виску. — Сколько человек с нами было? Двадцать пять?

— Двадцать четыре, — поправил я.

— Двадцать три, — возразил Джастин.

Чет тяжело сел на землю и обхватил руками голову.

— Нет, точно двадцать два, — сказал я.

У меня раскалывалась голова. Я что, надышался какого-то газа? Может, он подействовал на нас всех? Я на заплетающихся ногах отошел от вертолета, пытаясь собраться. Из зарослей раздался беспорядочный топот. Кто-то со всех ног бежал в нашу сторону. Я бросился к ним навстречу, чтобы указать остальным путь к вертолету.

И в эту минуту взрыв остановил мой мир.

Я обыскал всю комнату Ван Димена, но не нашел ничего, что позволило бы судить, когда он был здесь в последний раз, вчера или неделю назад. Но, пока я сидел посреди хаоса его сайгонской жизни, в двери появился напуганный вьетнамский паренек. Я вскочил и схватил его за плечо.

— Профессор Ван Димен? — выпалил я.

Он покачал головой, в глазах стоял вопрос: не будет ли лучше, если я убью его, прежде чем сюда доберутся коммунисты?

— Старик! Седые волосы!

— Мистер Харкер?

— Он так себя называет?

— Уехал. В аэропорт.

Как это типично для таких, как он! Заварить кашу с загадками и тайнами и потом, когда все начало разваливаться, сбежать, вместо того чтобы отвечать за последствия своих поступков. Я вышел из комнаты и выбежал в этот сумасшедший город.

Призрачные воспоминания. Иллюзия, которую выстраивает наше сознание, — такая хрупкая вещь, ее так легко разрушить, изменить, извратить. А вот тело, с другой стороны, — на удивление устойчивая конструкция. Один из солдат, возвращавшихся к вертолету, наступил на мину. В том районе их явно были сотни, и лишь каким-то чудом никто из нас не нарвался на одну из них по дороге к туннелю.

Кстати о чудесах… Осколком мне вспороло живот, от паха до самой груди. Другой осколок попал в голову и вышел сзади через затылок, забрав с собой треть мозга. Вы подумаете, что невозможно выжить, потеряв так много серого вещества, но, могу вас заверить, это не так. Я мог бы привести в пример множество случаев, когда люди вели насыщенную, полноценную жизнь, но после смерти вскрытие показывало, что в черепе у них находился мозг размером с грецкий орех, однако достаточно и того, что я остался жив, хотя долгое время висел на волоске.

Последовавшие за этим недели сохранились у меня в памяти лишь обрывочными фрагментами. Я лежу на койке в полевом госпитале в окружении трупов, сам не свой от боли и морфия. Люди повторяют снова и снова: «Он не выкарабкается», не таясь, как будто я уже мертв.

Помню Джастина рядом с моей кроватью, как он плакал, говорил о том, что должен вернуться домой, но не забудет обо мне и станет навещать.

Еще помню склонившееся надо мной покрытое морщинами лицо. Ван Димен. Я почти уверен, что это мне не приснилось. Он извинялся. Тоже так, будто я уже умер. Кажется, он посидел какое-то время у моей кровати, разговаривая сам с собой. Вспоминаются какие-то обрывки. Что-то о борьбе с хаосом… о победе в войне… Да какая разница?

Выздоровление было долгим, медленным и мучительным. Наркотики стали моими лучшими друзьями. Мне пришлось заново учиться разговаривать, держать ручку, писать. Физическая терапия превратилась в настоящую пытку. Моему мозгу пришлось перезаписать себя, перенести функции утраченной части на то, что осталось, прикрытое железной пластиной. И в довершение всего ломаный шрам через весь живот нестерпимо чесался.