— Значит, завтра?

— Операция «Сидар-Фолс» начинается завтра в восемь ноль ноль утра, — сообщил генерал. — Вторая бригада Первого пехотного дивизиона войдет в Бен-Сук. Это отвлечет вьетконговцев, мы сможем переправить вас на вертолете вдоль реки Сайгон в центр треугольника вместе с Двести сорок вторым химическим отрядом. Это единственная возможность, прежде чем Сто семьдесят третий воздушно-десантный выдвинется из Бен-Кат.

Как и остальные, я не мог скрыть волнения.

— Кто это? — Джастин быстро стряхнул с себя наркотический туман, как человек, не привыкший упускать шанс.

— Профессор. Похоже, то ли из Голландии, то ли из Бельгии.

— Значит, это не Энн-Маргарет, — с тоской в голосе произнес Чет.

— Что там, Уилл? — Глаза Джастина наполнились тем голодным блеском, который появлялся в них всякий раз, когда он чувствовал возможность сделать хорошие фотографии, заняться хорошим сексом или принять наркотики любого вида.

— На завтра что-то серьезное намечается, — зашептал я, присев тихонько между ними. — Они хотят прорваться в Железный треугольник. Операция «Сидар-Фолс». Но это не самое интересное.

И я пересказал им то немногое, что сумел услышать, но этого было достаточно, чтобы разбудить их интерес. Не зная, что нас ждет, мы дрожали от предвкушения.

В те дни мы не представляли, что Сайгон падет. Как и многое другое из того, что последовало за этим. Меня так и подмывает достать фотографию, сделанную в тот вечер, но я сдерживаю себя, знаю, что это просто нервная привычка, проникнутая отчаянным детским желанием принимать желаемое за действительное. У меня ушли недели на то, чтобы дойти до этой точки, идя по следу двухгодичной давности, который к тому же сам старик пытался скрыть.

Он не хотел, чтобы его нашли. Может быть, из-за чувства вины.

Снаружи комната кажется совершенно непримечательной. На стене табличка «Блэкуолл Импорт-экспорт». Фасаддля секретной службы и ее агентов. Я никогда не интересовался грязными играми «взрослых». Моей жизни они никак не касались. Но теперь я всем сердцем ненавижу то, на что способны некоторые люди. И все же я до сих пор не могу понять, чего хочу на самом деле: спасти себя или просто отомстить. Первое впечатление от того, что я увидел внутри комнаты, — потрясение. Повсюду религиозные символы: звезды Давида, Будда, храм, Библия, Коран. Но Ван Димена не видно. Я не позволяю себе огорчаться. После всего, через что прошел.

Я никогда не считал Ван Димена одухотворенным человеком. Отнюдь нет. То, что я о нем знал, говорило мне о том, что он — человек, увязнувший в вонючей грязи реального мира. Он циничный политик, а никак не святой. Воплощение всего, чего не должно быть в наше время, испуганный белый человек, пытающийся переиначить этот мир, готовый на все, чтобы истребить молодость, надежду, невинность и вырвать с корнем любые попытки мыслить широко. Человек, который видит угрозу в любом изменении. Человек, который хочет закрыть планету в ледяном кубе.

Это комната одержимого. С религиозными предметами соседствуют и другие, более тревожные вещи: оккультные книги, знаки, намалеванные на стенах безумной рукой. Далекие отголоски того, что мы нашли в тот день в Железном треугольнике.

Я помню. Помню… В ту ночь я пару часов потратил на проявку пленки. Фотографии, сделанные в тот день чуть раньше, остановили мгновение: беспечные усмешки, ленивые взгляды, лица «властелинов мира». Тайные шутки природы.

Разбудили нас на рассвете, когда джунгли были залиты пылающим красным и полным ненависти пурпурным светом. Джастин уже не спал. Он укладывал фотоаппарат в сумку, проверял линзы, собирал катушки с пленкой. Ален помог мне вытащить Чета из его конуры. Он спросонья был вял и пребывал в скверном расположении духа, но пара глотков «Джека Дэниелса» привела его в чувство.

На пятиминутке капитан сказал, что мы можем сопровождать боевую группу в Бен-Сук. Это был великий день.

Переломный день для войны, и мы должны были запечатлеть ту минуту, когда Америка превратится в победителя.

Однако у нас были свои планы. Мы подкупили нужных людей небольшим пакетом отборной травы, что позволило нам проскользнуть в вертолет перед самым взлетом незамеченными. Бен-Сук уже остался далеко позади, когда нас обнаружили. Но что они могли сделать? Нам пригрозили лишением аккредитации, пообещали выгнать из Вьетнама в следующую минуту после возвращения в лагерь и приказали держаться рядом с вертолетом, чтобы быть готовыми к взлету в любой момент. Мы, как положено, повздыхали, изображая искреннее раскаяние, а потом, когда капитан вернулся на свое место, посмеялись.

Ван Димена посадили со старшими офицерами и разведчиками, как будто не хотели, чтобы он приближался к простым рядовым. Я осторожно наблюдал за ним, отмечая про себя печать волнения и печали на его лице, думая о том, что он мог сделать в Сан-Франциско, чтобы заслужить полнейшее доверие правительства.

Приземлились мы на свободном от деревьев небольшом участке земли недалеко от отсвечивающей серебром реки.

Пехотинцы рассыпались по периметру, проверяя территорию. Их было двадцать. И еще двадцать «туннельных крыс» из Двести сорок второго химического отряда, которых я крайне уважаю. В этой стране ужасов им было тяжелее всего. Этим людям приходилось заползать в прорытые вьетконговцами туннели и, имея при себе только пистолет, нож и фонарик, выбивать оттуда врага.

Наконец Ван Димен и его строгие спутники вышли из вертолета, и мы пристроились за ними. Никто не приказывал нам вернуться, и мы поняли почему, как только оказались на твердой земле и пилоты заглушили моторы вертолета.

У тех, кто достаточно долгое время провел во Вьетнаме, развивалось особое чутье, то, что солдаты называли «чувство джунглей». Ты ощущал, когда опасность катилась на тебя, как тропический ураган на горизонте. Но это было хуже, чем обычное чувство. На всех лицах я видел одно и то же: выражение отвращения, перекрывающего страх.

Там был мертвый воздух. Ни пения птиц. Ни звуков животных. Ни признаков присутствия человека. Мы как будто очутились внутри пузыря.

— Так и должно быть? — спросил Ван Димена кто-то из разведчиков впереди нас.

— Вероятно, да. — Со стариком случилось что-то странное. Едва ступив в эту зловещую атмосферу, он как будто ожил, движения его приобрели силу и уверенность.

Направляющий по приказу капитана ушел далеко вперед. В джунглях уже становилось жарко и влажно. Никто не разговаривал. Глаза были устремлены на зеленый мир, плотно окружавший нас со всех сторон.

Через пятнадцать минут мы вышли на времянку. Над остатками небольшого костра висел котелок с водой. Из золы поднимался дымок. Под навесом на тряпке лежа — ла винтовка, рядом валялся промасленный кусок ткани, как будто его бросили во время чистки оружия. На треснувшей корзине для фруктов стояла неработающая рация.

— Где они? — Капитан был похож на серфингиста: выгоревшие на солнце светлые волосы, голубые глаза, еще молодой, но стареющий слишком быстро для своего возраста.

— Может, сбежали, когда услышали, что мы приближаемся? — предположил Чет.

Разведчик резко развернулся, как будто только сейчас понял, что мы находимся рядом.

— Никаких фотографий. Фотографировать нельзя ничего. Это совершенно секретное задание! Попытаетесь что-то снять — будете расстреляны за измену.

Это звучало как-то уж слишком сурово, даже для Вьетнама. Капитан предложил отвести нас обратно к вертолету, но внимание разведчика уже снова обратилось к времянке.

— Вход должен быть где-то неподалеку. — Он обвел рукой территорию вокруг тента.

Капитан приказал своим людям обыскать местность, и через минуту был найден люк.

— Насколько точны ваши сведения? — Ван Димен заглянул в дыру, несмотря на попытки солдат оттащить его.

— Настолько, насколько они могут быть точны в районе Железного треугольника, — ответил разведчик. — Мы собрали детали… Но есть пробелы.