Скоро придет Карен. Наверное. До сих пор она его не подводила.
У него еще оставался выбор.
Майкл Бишоп
ИЗМУЧЕННЫЙ СНОМ ПАЦИЕНТ ДОКТОРА ПРИДА
За почти тридцать лет писательской деятельности Майкл Бишоп опубликовал семнадцать романов, в том числе завоевавший премию «Небьюла» роман «Нет врага, кроме времени». «Гора единорога» получила Мифопоэтическую премию. Книга «Непростые подачи», описывающая жизнь бейсбольной команды младшей лиги на юге Америки во времена второй мировой войны, завоевала премию «Локус» как лучший фантастический роман.
Среди его сборников рассказов можно отметить «На Арахне», «Одна зима в Эдеме», «Близкое знакомство с божеством», «Почти не научная фантастика», «На краю судьбы», «Синее небо Канзаса» и «До белого каления: семнадцать рассказов», для обложки которого была использована оригинальная картина его сына Джеми. Его недавние повести «Стрелок за дверью» и «Медведи открывают грязь» получили награду Юго-восточной ассоциации научной фантастики в номинации «Короткое произведение».
Также он опубликовал многочисленные эссе и обзоры, включая сборник издательства «PS Publishing» «Мечты о мистере Рэе», в оформлении которого также была использована картина его сына, и выступил редактором антологии «Световые годы и темнота», отмеченной премией «Локус», трех сборников — победителей премии «Небьюла» и недавней подборки «Пересечение веков: двадцать пять художественных рассказов о Христе».
Живет Майкл Бишоп в городке Пайн-Маунтин, штат Джорджия, с женой, работающей в начальной школе, и в данный момент сотрудничает с колледжем в Ла Грейндж, Джорджия.
«Я не большой любитель рассказов о вампирах, — признается Бишоп, — но считаю это направление своего рода фанатизмом, основанным на устоявшихся стереотипах, и знаю, что любая тема или вопрос может послужить основой для великолепного произведения, если писатель работает сосредоточенно, с выдумкой и не прибегая к избитым приемам. Удалось ли это мне в данном рассказе? Надеюсь, что да. На этот рассказ меня вдохновило не только приглашение о сотрудничестве от редакторов нового журнала „Причудливые сны“, но и тот факт, что я закончил очередной семестр, который отнимал у меня столько сил, что я не успевал писать ничего своего (кроме кроваво-красных маргиналий на полях студенческих работ) целых четыре месяца. Потом, когда пришел январь и у меня впервые за долгий период появилось несколько выходных, я и написал „Измученного сном пациента доктора Прида“ за кухонным столом тонким фломастером; понадобилось четыре-пять часов полного погружения в работу. Внимательный читатель заметит, что я заставил своего повествователя испытывать дьявольский ужас перед обыденным и повседневным и что причудливые сны играют важную роль для создания мрачного фона в моем квазилавкрафтовском повествовании, а все из-за того, что я писал для журнала с таким провокационным названием».
Конечно, я сплю днем, доктор Прида. В бункере или, если угодно, погребе под кладовой викторианского дома в стремительно осовременивающейся деревне в одном южном штате, обитатели которой выказывают мало веры и еще меньше терпимости к созданиям моего рода. Я почиваю в гниющей деревянной плоскодонке на толстом листе клееной фанеры, уложенном на пару приземистых козел, и в глинистой тьме под прозаическим дневным свечением со мной делят ложе пауки нескольких видов, пятнистые пещерные кузнечики и сонные ночные бабочки. Бабочки часто осыпают мои губы и лоб сухой пыльцой. Темнота привлекает и успокаивает, я думаю, не только этих неприятных насекомых, но и столь редко бывающие удовлетворенными желания отобранной у меня души. Селах. [31]
Я нахожусь здесь этим вечером, доктор Прида, повелению своего учителя и против собственного желания, но должен признаться, что ваши манеры, ваша обходительность у кушетки и ваша изысканная кожа цвета костяного фарфора (вы не сочли последнее утверждение сексистским?) в значительной степени уменьшили мою изначальную предвзятость относительно этого визита. Быть может, это даже уменьшит мою тревогу, воспрепятствует душевному упадку и пробудит во мне желание заняться изучением опасностей ночи — рассвета и заката — с напускной бравадой, столь несвойственной мне. Кстати, мне нравится ваш шиньон. А краснота у основания вашей шеи проступила, я уверен, из-за близости лампы к вашему креслу и вовсе не является внешним проявлением участившегося пульса. В конце концов, ноктюрн Шопена, играющий чуть слышным фоном, создает в вашем кабинете поистине расслабляющую обстановку… Поверите ли, здесь точно как в моем погребе, только без присущей ему сырости.
Ах, как очаровательно вы посмеиваетесь! Ну хорошо, смеетесь.Этим описательным глаголом, доктор Прида, я не хотел принизить вашу женственность. У Вилли Шекспира был персонаж (кажется, Эдгар в «Короле Лире»), который говорил, что на всё — свой срок, правда, в других обстоятельствах. Я придаю большее значение своеобразию, каковы бы ни были обстоятельства, и люблю делать свои замечания о внешности или поведении человека, не говоря уже о его речи, более меткими, чем привычно вашим обычным штампованным клиентам. Разумеется, я говорю это не в качестве обиды вам или этим достойным жалости, шагающим в ногу клонам. Позвольте также заметить, что, когда вы хмуритесь, у уголков ваших глаз появляются решительно неотразимые сеточки морщинок.
Сны? Вам интересно, какие причудливые сны снятся мне, когда я лежу в плоскодонке моего прадеда в погребе моей прабабки? А как должен думать любой здравомыслящий и подкованный профессионал? Они ужасают меня, мои сны. От них у меня наливается кровью плоть под ногтями и сжимается кожа на мошонке. Вялое сердце начинает биться быстрее, а дряблые легкие наполняются жизненной силой крика, спина изгибается, и возбужденное тело балансирует на чувствительных уголках лопаток, копчике и пятках. Слабые гальванические токи пересекают крест-накрест грудь и живот и пронзают тело из глубины мозга до кончиков пальцев на руках и ногах. Наблюдатель со стороны, несомненно, посчитал бы, что меня пытают электричеством, решил бы, что видит эпилептика в разрушительном судорожном припадке. Если бы я мог проснуться!
Их содержание? Хотите знать, что в них особенного? Рассказать вам, что именно мне снится? Разумеется. Вы ждете от меня того, что я готов с радостью сообщить. А именно — факты. А именно — подробности. А именно — движение синаптических импульсов, облекающих зрительные образы в слова, которые повествуют и пробуждают. Что ж, хорошо. Могу ли я отказать вам? Могу ли я ослушаться иерарха, который сделал меня таким и который послал меня к вам, утаив то, что, будучи высказанным и услышанным, возможно, прекратит мои мучения? Однако я не испытываю уверенности, доктор Прида. Совесть, как и стыд, не позволяют мне открыть вам, уважаемой женщине, специалисту, специфические особенности, ужасающие подробности этих подземных видений, порожденных сном. Они не позволяют мне встревожить, подавить, осквернить и в конечном итоге отвратить вас. Мне противно выставление напоказ мерзких конструкций моего подсознания, извращенная порочность которого лишь Богу или невинному ребенку не причинит вреда на всю жизнь.
Вы смеетесь надо мной? Что ж, смейтесь. Вы столь молоды с виду, но, кажется, утверждали, что практикуете уже полтора десятка лет, верно? Вам приходилось (по работе) выслушивать признания анорексиков, прелюбодеев, педерастов, дураков, фанатиков, ущербных, трусов, предателей, убийц и богохульников? Надо полагать, любые мои слова, любые постыдные деяния, о которых я мог бы рассказать, не в состоянии продавить броню вашего профессионализма и уж тем более пробить ее и превратить вас, королеву непоколебимой самоуверенности, в бессвязно лепечущую пародию на ваше степенное естество? Хорошо. Я расскажу. Но помните, я вас предупреждал. Помните, что я отнесся к зерну невинности в вашей священной душе с большим почтением, чем вы сами…
