Мэддокс защелкал кнопками пульта.

Снова посмотрел, как Джулия выходит из дома, собираясь в бар. Третий этаж, шесть окон. В другом эпизоде внутри той же самой комнаты окон уже четыре, а не шесть.

О чем это говорит? Сцены трансформации, происходившей в этой комнате на третьем этаже, снимались не на Доллис-хилл-лейн. Подумаешь, большое дело. Наверняка это делали в студии. Такие вещи не снимают в обычных домах. Но как они могли допустить такую очевидную ошибку — просчитаться с количеством окон? Шесть снаружи, четыре внутри. Нет, это не могло быть ошибкой. Это должно было что-то означать. Но что?

— Папа?

Мэддокс чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Чего тебе, Джек?

— Что ты смотришь?

Мэддокс, думая, как ответить, посмотрел на экран телевизора.

— Фильм, который когда-то снимали в том доме.

— В доме с окнами?

— Да.

— А зачем тебе это?

— Не знаю. Хотя нет, знаю. — Плечи его поникли. — Не знаю. Может, это и неважно.

Он поехал в супермаркет. Джек тихо сидел на заднем сиденье. Они взяли тележку. Мэддокс остановился перед стендом с газетами. Нашел «Индепендент». Хоть они с Кристи и познакомились в редакции «Индепендент», встречаться они начали потом, после того как через несколько лет снова столкнулись, когда оба стали внештатными сотрудниками в журналах, выпускающих телепрограмму. Они занимали равное положение, но в обязанности Кристины входила правка его заголовков в «Индепендент». Он делал вид, что его это не гложет, но на самом деле это было не так. Возможно, это не самый лучший фундамент для отношений. Потом подвернулось постоянное место в «Ти-ви таймс», и они оба захотели устроиться, но опытность Кристины перевешивала его заслуги. Они решили, что это повлияет на их отношения, и согласились, что Мэддоксу лучше уйти из газеты. Он сказал, что хочет написать книгу, и они обсудили обраставший все новыми и новыми терниями путь к совместной жизни. Если бы они остановились и задумались, им бы, наверное, стало понятно, что это не такая уж хорошая идея, но лучшей не было ни у него, ни у нее.

Мэддокс обернулся проверить, не отстал ли Джек, и пошел дальше. В мясном отделе остановился, слегка покачиваясь.

— Исчезло, — чуть слышно промолвил он. — Все исчезло. Пропало.

— Что пропало? Что пропало, папа?

— Жди здесь, Джек. Я скоро вернусь. Никуда не ходи.

Он дошел до конца ряда и завернул за угол. Прошел следующий ряд и еще один, глядя на расставленные на стеллажах товары со знакомыми названиями, торговые марки, виденые тысячу раз. Все казалось ему бессмысленным. Он ничего не узнавал. Что он искал? Хлеб и молоко? Где они? Он не мог вспомнить. Мэддокс вернулся к тележке. Тележка стояла на месте, но Джека рядом с ней не было.

Он посмотрел по сторонам, вдоль ряда стеллажей. Названия, которые какую-то минуту назад ничего не значили, набросились на него со всех сторон, закричали, завопили, привлекая к себе внимание. Точно ряды стеллажей с двух сторон вдруг сдвинулись. Джека нигде не было видно.

— Джек!

Мэддокс подбежал к краю прохода и посмотрел по сторонам. Проверил соседний ряд, потом следующий и еще один, выкрикивая имя Джека. Покупатели озирались и останавливались, но Мэддокс бежал все быстрее и кричал все громче. Он посмотрел на ряд касс, думая, не ушел ли Джек через них. Он мог уже выйти из магазина и теперь ходить по стоянке. Что, если он убежит? Что, если его похитят? Он сказал себе, что должен успокоиться, что Джек сейчас отыщется, но в то же время другой внутренний голос твердил, что могло произойти самое страшное. В конце концов, такое случалось и раньше. Неужели Джек станет очередным героем новостей? Ему отведут полстраницы в газете. Мужчина-лондонец теряет сына в супермаркете. Брайан Мэддокс, 42, на секунду оторвал взгляд от сына, и тот исчез. Он ушел к соседнему ряду или к следующему. Он отлучился ненадолго. Сколько его не было? Пять минут? Десять? Пятнадцать?

— Джек!

— Сэр? — К нему подошел молодой парень, укладчик товара.

Мэддокс рассказал, что исчез его сын. Укладчик попросил описать его. Мэддокс описал, и парень сказал, что начнет искать с дальнего конца магазина, и посоветовал Мэддоксу двигаться ему навстречу с противоположной стороны. Они сойдутся посередине, и кто-то из них, скорее всего, найдет мальчика. Мэддокс сделал все, как он сказал, но ни он, ни укладчик Джека не нашли. У Мэддокса перехватило дыхание, во рту пересохло, грудь вздымалась и опускалась, виски как будто сжало тисками. Он уже не мог звать Джека — голос его дрожал и прерывался. Подошли еще несколько работников магазина. Взяв Мэддокса под руки, отвели в какой-то кабинет, где усадили и дали воды.

— Может, мальчика забрала мать? — предположил кто-то.

Мэддокс покачал головой.

— У вас есть ее телефон?

Мэддокс назвал номер Кристины. Как ей звонили, он почти не слышал. В кабинете было полно людей: менеджеры, охранники, продавцы. Все разговаривали, обменивались мнениями. Некоторые лица посуровели.

— Что она сказала? — спросил чей-то голос.

— Нет никакого сына, — ответил другой голос. — Похоже, вообще никаких детей не было.

Охранник прокрутил на мониторе запись камеры наблюдения. Зернистая четкая картинка. Мэддокс входит в магазин один, толкая тележку. Стоит один перед стеллажом с журналами. Оставляет тележку в мясном отделе. Никаких беспризорных детей в кадре нет.

Пока дожидались полиции, Мэддоксу дали еще один стакан воды. Магазин не хотел выдвигать ему какие-либо обвинения. «Какой смысл?» Мэддокс был свободен и мог уйти. «Раньше такое случалось?» Он покачал головой. «Если это повторится, магазин будет вынужден принять меры… Остальным покупателям было очень неприятно… Вам стоит обратиться к кому-нибудь».

Мэддокс сидел за рулем машины на стоянке. Он не получил того, за чем приходил. Ни молока, ни хлеба. Возможно, это уже и не важно. Он просидел в машине долго и, только когда повернул ключ в зажигании, заметил, что небо над центральным Лондоном начало темнеть.

Он не поехал домой. Мэддокс не думал, что застал бы Кристину там, но сейчас это не имело значения. Вместо этого он поехал в Саут-Тоттенем. Заплатил за въезд в зону с интенсивным движением. Теперь и это не имело значения. Поскольку был час пик, на то, чтобы добраться до дома № 15, ушло полтора часа. Входная дверь оказалась открытой. Он вошел в дом, поднялся в квартиру. Снизу: бум-бум-бум. Он достал сотовый, послал текстовое сообщение и минуту постоял у окна, глядя на уличное движение. Оставив телефон на подоконнике, опустил лестницу и поднялся на чердак. Потом втянул лестницу и закрыл люк. Сутулясь, подошел к пахнущему формалином чемодану. Опустился рядом с ним на колени, положил руки на крышку и несколько минут просидел неподвижно. Потом взялся за застежки.

Расстегнул застежки и поднял крышку.

Внутри ничего.

Он нахмурился, потом сел и какое-то время смотрел на пустой чемодан, прислушиваясь к поскрипыванию балок и приглушенным басовым партиям, доносившимся из квартиры этажом ниже. Подумал: если придет Карен, как долго он здесь пробудет? Что нужно будет делать, когда она придет, он не знал.

Он медленно поднялся, потом опустил верхнюю часть туловища в чемодан и подогнул ноги. Внутри стоял сильнейший запах формалина. Он смотрел на сосновые балки, на паутину, на тени, цепляющиеся за изоляционный материал. Он все еще различал отголоски музыки, которую Карен услышать не могла, а потом раздалась чистая, безошибочно узнаваемая трель оставшегося внизу сотового телефона, известившая о получении текстового сообщения. Он начал разворачивать тело, и крышка чемодана упала на него.

Но он успел изогнуться настолько, что его плечо не дало крышке захлопнуться.

Он вылез и лег на пол рядом с чемоданом.

Через минуту телефон прозвонил напоминание.

Он подумал о Линзи. Линзи была доброй и прекрасно к нему относилась, пока все не испортилось. Он подумал, где она сейчас. Снова посмотрел на пустой чемодан и выдернул из шва на подкладке длинный светлый волос. Он подумал о Карен и о ее неосознанной потребности иметь рядом того, кто будет о ней заботиться. Вспомнил, какой ранимой показалась ему Линзи, когда он увидел ее в первый раз.