— Я только что брал интервью у Клайва. Мы уже пару лет знакомы. Я играл в одной из его пьес.

— Линзи, — сказала она и протянула руку. — Я здесь всего на день. Одна из гримерш заболела, и я подменяю.

— Значит, мне повезло, что я пришел сегодня, — заметил он с робкой улыбкой.

Мягкий хлопковый темно-зеленый топ Линзи по цвету точно совпадал с ее глазами, каштановые с природными светлыми прядями волосы были собраны сзади в узел и скреплены деревянной шпилькой.

— Вы пока не уходите?

— Интервью я уже взял, но если меня никто не выставит…

— Не выставит, у нас тут очень спокойно.

Он остался и почти все время наблюдал за Линзи, дав себе слово, что не уйдет, пока не узнает номер ее телефона. Это заняло у него остаток дня, но он добился своего. Она написала номер в своем ежедневнике, вырвала страничку и протянула ему со словами:

— Звоните.

В темноте найти нужный дом было еще труднее, чем при дневном свете. За последние несколько недель он дважды бывал в Доллис-хилл, один раз на машине, второй раз на своих двоих. Не так давно он стал больше думать о Линзи, особенно о первых днях, до того как все пошло наперекосяк. Мэддокс достаточно вспоминал плохое, и теперь ему хотелось вернуться к хорошему. Он хотел снова увидеть дом и не мог его найти. Но для книги это было необходимо. Он пересмотрел запись, в которой здание попадало в кадр много раз. Теперь найти его, казалось бы, не составляло труда, но, сколько он ни ездил по этим улицам, здание как в воду кануло. Или оно там было, но он просто его не видел. Он начал думать, что его могли снести, возможно, даже сразу после съемки, и это объяснило бы, почему в доме разрешили снимать. В фильме на крыльце был указан номер 55. Но номер мог быть изменен специально для фильма, как, например, в картине «Представление» дом № 25 на Поуис-сквер выдали за № 81.

Взглянув на часы, он прикинул, что, если поспешить, он еще успеет съездить на Лэдброук-гроув, чтобы выпить кофе и отвезти Кристину домой, тем самым оградив себя хотя бы от какой-то части ее упреков. Все это полная ерунда, понимал он, и все же…

Утром, пока она одевалась, он делал вид, что спит. Движения ее были четкими, деловитыми. Вчера вечером, как и ожидалось, разразилась буря. Когда он с опозданием на два с половиной часа явился на обед, она лишь обожгла его взглядом, но, как только они вышли, она включилась. И как только она включилась, он выключился.

Буря не закончилась, даже когда они пришли домой, но он не слушал. Он думал о том, сможет ли воспроиз вести в себе особенность, с которой читавшая по губам Карен родилась. Мысли о Карен успокоили его внутренне, но Кристина продолжала бушевать, когда легли в постель. Избирательная глухота — лучшее оружие против истерической слепоты.

Удостоверившись, что Кристина ушла (грохот входной двери, лязг калитки), он встал и принял душ. Через полчаса, проведя десять минут перед телевизором с пультом от DVD, он уже сидел за рулем с сыном на заднем сиденье. Доехать до Тоттнема за двадцать минут днем оказалось гораздо сложнее, чем ночью, но он постарался. Час пик уже закончился (Кристина, как все, кто работает в еженедельных журналах, добралась на работу раньше, чем он выехал из дому), но все равно попадались заторы, которые приходилось объезжать.

Машину он остановил на том же месте, что и вчера. Убедившись, что Джек спит, вышел и закрыл машину. Ночью, лежа спиной к Кристине, он решил, что нужно будет сходить на чердак. Где-то на чердаке стояла коробка с его старыми дневниками, в том числе и за 1986 год. К ведению дневника он никогда не относился чересчур внимательно, но в какие-то годы делал больше записей, чем в другие. В любом случае, ради дневника стоило порыться среди дремучей паутины и старых осиных гнезд. Из-за маленького роста он мог ходить по чердаку, не боясь удариться головой о сосновые потолочные балки.

На чердаке все еще чувствовался запах формалина. Мэддокс подозревал, что этот запах будет здесь всегда, пока он не избавится от чемодана, стоящего в самой глубине. Он посветил фонариком в его направлении. Большой старомодный коричневый кожаный чемодан, извлеченный из мусорного бака и вычищенный. Прочный, массивный, две застежки, ремень с пряжкой. Такой чемодан может выдержать значительный вес.

Мэддокс перенаправил луч фонаря на несколько пыльных коробок ближе к люку. В первой коробке хранились футболки, выкинуть которые у него не поднималась рука, хотя он их давным-давно не носил. Вторая была забита старыми, отпечатанными на машинке текстами, густо измазанными «штрихом». Дневники лежали в третьей коробке. Он наклонился и принялся перебирать: 1974, блестящий черный «Карманный дневник» — в основном записи об истории крестовых походов; 1976, аномальная жара в Англии, «Дневник рыболова» — плотва и окуни, которых нужно было бросить обратно в воду, оставлены под камнем умирать; 1980 — смерть двух бабушек и дедушки, трое похорон в один год, гробы в гостиной, нескончаемые похороны; 1982 — первый семестр в университете, знакомство с Мартином, ставшим на время его лучшим другом. Мартин был старше на год, что для Мэддокса было важно. Первые глотки взрослой жизни. Разница в возрасте переставала иметь значение, все менялось. Окончание школы, жизнь без родителей в студенческом общежитии. Мартин учился на врача. Они, бывало, засиживались допоздна за кофе, Мартин курил и рассказывал ему о медицине, об анатомии и о телах, которые он вскрывал.

Мэддокс мог слушать Мартина часами. Чем позже проходили их беседы, тем глубокомысленнее они были. Мэддокс смотрел, как Мартин затягивался сигаретой, как, казалось, на целую вечность задерживал в легких дым, а потом выпускал его идеально круглыми колечками. Когда Мартин рассказывал о телах в анатомичке, Мэддокс словно впадал в транс. Он представлял себе Мартина одного в лаборатории, в окружении десятка вскрытых трупов, как он склоняется над одним из них, осматривает, осторожно извлекает полоску мышц, отделяет сухожилие. Как он вплотную подбирается к тайнам, к загадкам, к смерти. Однажды Мартин рассказал, что, сколько бы он ни отмывал руки, они все равно пахнут формалином. Он подставил ладони под нос Мэддокса, потом нежно провел ими по его щекам.

— Ты не против? — спросил он, когда его рука опустилась на колено Мэддокса.

— А ты можешь меня туда отвести? В лабораторию? — спросил Мэддокс, качая головой и представляя себя среди тел, когда рука Мартина скользнула на его бедро.

— Нет. Но я могу тебе вынести оттуда кое-что. Что-то такое, что ты мог бы хранить.

Рука Мартина достигла паха Мэддокса, и Мэддокс не без некоторого удивления заметил, что даже начинает возбуждаться. Если это плата за то, что Мартин может принести ему из анатомички, значит, будет так.

— У меня для тебя кое-что есть, — сказал Мартин через пару дней. — В моей комнате.

Мэддокс пошел вместе с ним в его комнату.

— Где? — нетерпеливо спросил Мэддокс.

— Не могу же я такие вещи оставлять у всех на виду. Но что за спешка?

Мартин лег на кровать и расстегнул ремень на брюках.

Мэддокс заколебался, подумывая, не уйти ли, но потом понял, что не простит себя, если останется ни с чем. Он опустился на колени рядом с кроватью и плюнул себе на ладони.

Потом Мартин выдвинул верхнюю полку стола.

— Бери, — сказал он.

Мэддокс взял сильно пахнущий пакетик, перехваченный шнурком и завернутый в полиэтилен, и начал развязывать, но узел был затянут крепко. Он спросил Мартина, что там.

— Кусок подкожного жира мужчины среднего возраста. Если будут спрашивать, я тебе ничего не давал.

Мэддокс вернулся в свою комнату на седьмом этаже. Помыв руки, разрезал шнурок и развернул пакет. Кусок жира размером четыре на два дюйма был похож на белый, бескровный коровий рубец. Исходящий от него запах формалина вызывал у него одновременно рвотные позывы и восторг. Мэддокс старательно избегал прикасаться к жиру, пока снова заворачивал его и обматывал пакет пленкой. Он открыл шкаф и достал старый чемодан, который нашел в мусорном баке на Джадд-стрит.