Он знала, что заговорит.

Пальцы обвили ее шею и, как тиски, сжали мягкую плоть под челюстью.

Ее крик оборвался. Она не могла даже проглотить слюну. Воздух перестал поступать в легкие.

Рука подняла ее на ноги. Спина ее прижалась к холодному, как лед, окну. Она оказалась стиснута так, что даже не могла двигаться.

Она почувствовала зловонное дыхание, но перед глазами у нее была только темнота.

Поезд проехал сквозь луч прожектора.

Ослепительный свет наполнил коридор. Мелькнули военные знаки отличия: двойная молния, повязка на руке с ломаным крестом, кокарда в виде черепа, полированный козырек, похожий на клюв стервятника. Но под козырьком пустота, нет даже глаз.

Бошипоймали ее!

Она попыталась забыть то, что хранилось у нее в голове. Имена, пароли, ответы, явки, время, цепочки цифр. Но все, что она знала, горело у нее в сознании, готовое выплеснуться.

Тот, кто ее пленил, поднял вторую руку, показывая ей черный блестящий «люгер». Ствол, холодный, как скальпель, прижался к ее щеке.

Свет снова погас.

Пистолет уткнулся ей в лицо. Выстрел разорвал кожу. Щека лопнула, как персик. Ствол протиснулся между зубами. Горький металл наполнил рот.

Хватка на шее ослабла — знак презрения. Она втянула в легкие воздух и начала говорить.

— Анни, — раздался голос Гарри Катли. Рука его зависла над ее щекой, в которой чувствовалась горячая боль. — Очнись.

Ее хлестали по щекам.

Она все говорила,выдавала старые имена, коды:

— Доктор Лашасс, Мади Ольм, Мулен Вьель, Ла Ваш, Аш-360… — Она захлебнулась словами.

Гарри сидел рядом, наклонившись над ней. Она лежала на диване в вагоне для отдыха. Тут же стояли Майлз и Ричард. Проводник Арнольде переброшенным через руку белым полотенцем поднес коктейли.

Она вспомнила, что хотела «буравчик».

— Где ты была? На войне?

Она кивнула. Гарри прижимал ее к дивану, как припадочную, но неожиданно отпустил и поднялся. Анетт села и натянула сбившееся платье. Ничего, слава богу, не порвалось. Интересно, что с лицом?

Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она все еще чувствовала прикосновение ледяной руки и маслянистый вкус железа. Когда она моргала, в глазах появлялась двойная эсэсовская молния.

— Хочешь чего-нибудь? Воды? Чаю?

— Это мое, — сказала она и потянулась за коктейлем. Выпила залпом, и в голове сразу прояснилось. Анетт поставила бокал обратно на поднос. — Нельзя ли повторить?

Арнольд кивнул. Всем остальным пришлось разобрать напитки, чтобы он смог выполнить просьбу. «Отвертку» взял Майлз, разбавленный виски — Гарри, «Деву Марию» — Ричард. Арнольд, никак не прокомментировав ее заказ, удалился готовить вторую порцию «буравчика».

— Видела ужасы? — спросил Майлз.

Она взялась за лоб:

— Не то слово.

— Плохой сон, — разочарованно произнес Гарри. Его ручка зависла над раскрытой папкой с бумагами. — Вряд ли это было проявление.

— Разве она не должна была спать, чтобы увидеть сон? — вставил Ричард. — Ведь она стояла, когда это началось.

— Значит, реакция бегства. Припадок.

Гарри склонялся к рациональному объяснению. Обычно Анетт это нравилось. Благодаря Гарри расследования не впадали в крайности. Он не давал ей и всем остальным агентам терять голову. Призраки, как правило, оказывались обычными квартирными ворами, скрывающими лица под светящимися в темноте масками скелетов. Летающие тарелки были метеозондами. Под грязными тряпками оживших мумий прятались веселящиеся студенты-медики. Но на этот раз он не видел очевидного. На «Шотландской стреле» действительно водились призраки. Да еще, чего доброго, маленькие зеленые марсиане и ходящие боком древние египтяне.

— У тебя раньше бывали припадки? — спросил Ричард.

— Нет, Ричард, — терпеливо ответила она. — Припадков у меня не было.

— Но у тебя ведь случаются… м-м-м… видения?

— Не такие, — сказала она. — Это было что-то новое. И нехорошее. Поверь. Оно протянуло ко мне руки и ударило.

— Оно? — нахмурился Гарри. — Пожалуйста, постарайся говорить более конкретно, Анни. Что это за «оно»? Почему «оно», а не «они»?

Сердце ее уже билось с обычной скоростью. Она понимала, что Гарри (какой же он надоедливый!) имеет в виду, и хотела помочь.

— То, что это «оно», еще не означает, что нет «их». Армия, например, «она», но в ней много солдат.

Гарри злится на Ричарда за то, что тот его как-то назвал.

— С тем, что пришло за мной, я никогда раньше не сталкивалась, — продолжила она. — Я вижу то, что может случиться. И не в видениях, как выразился Ричард. И «голоса» я тоже не слышу. Я просто знаю, что будет или что может быть. Как будто пролистываю вперед несколько страниц и читаю, что случится потом.

Гарри, Ричард и Майлз пятятся от нее.

Нет, они все еще стояли рядом. Они не отойдут от нее и на минуту.

— Я заглядываю за угол. В будущее. Это было откуда-то из другого места.

— Из прошлого? — предположил Ричард. — Призрак?

— Из прошлого? Да. Призрак? Не в традиционном понимании. Скорее, воплощение, олицетворение. Это был не один человек. Это было мое представление о самом худшем, что может случиться. Оно проникло в меня, узнало, чего я больше всего боюсь, и сыграло на этом. Но там был и поезд. Я ехала в поезде. Оно обитает здесь. Самое страшное. Самое страшное на свете.

— Драматично, Анни, но не особенно полезно.

Гарри надел колпачок на ручку.

— Прислушайтесь к ее словам, — сказал Ричард и положил руки ей на плечи — взрослый поступок для такого молодого человека. — Это не истерика. Она это все не воображает. Она рассказывает о том, что происходило. Нужно записать ее рассказ.

Но Гарри не был склонен обращать внимание на мальчишку Джеперсона.

— Не могу, — возразил он. — Это помехи. Они испортят общую картину. Нам нужны поддающиеся наблюдению феномены. То, что можно измерить. Через что можно выйти на их источник. Схожу за инструментами.

— У нас и так есть инструменты, — твердо сказал Ричард. — Поточнее настроенные, чем твои штуковины, старик. У нас есть Анетт и Волшебные Пальчики.

Себя он не включил, хотя следовало бы.

Негодование охватило Гарри, когда Ричард назвал его «стариком». Анетт вздрогнула от мощного напора хлынувших из него чувств. И, наверное, содрогнулась бы еще сильнее, если бы не знала заранее, что это произойдет.

Парень продолжал спорить с Гарри.

Майлз положил ладонь ей на лоб и кивнул.

— Да, что-то нападало на нее, — сказал он. Ей совсем не понравилось, как это прозвучало. — Оставило следы когтей.

— Может, хватит говорить так, будто вы вскрытие проводите? — воскликнула она. — Да, на меня напали, но я не хрупкий цветочек, который нужно защищать. Я сама могу о себе позаботиться.

Что она доказала во время войны.

Ей вспомнилась эсэсовская фуражка. Если бы ее подвергли допросу, она заговорила бы. Все рано или поздно начинали говорить. Но до этого так и не дошло благодаря ее особенностям, умению правильно выбирать шаги, не попадать в опасные ситуации. Остальным — это их имена ей вспомнились — повезло меньше. Насколько было известно ей, все они либо погибли, либо превратились в калек. Большинство из них схватили, и то, что они говорили, в конечном итоге не имело значения, потому что их все равно убили.

С тех пор она всегда правильно выбирала шаги. Подходила к краю опасности, но не заступала за него. Сейчас же она находилась в поезде, в цепочке соединенных коробок на колесах. Возможно, здесь нет правильных шагов. Возможно, здесь есть только опасность. Ее дар всегда подсказывал ей, где находиться не следует. На поезде знание того, где находиться не следует, не означало, что она могла избежать этого места.

Она привыкла доверять внутреннему голосу. Теперь он кричал ей: рви стоп-кран! Штраф за необоснованное использование стоп-крана ее не разорит. Один быстрый рывок — и сработают тормоза. «Шотландская стрела» со скрипом остановится, она сможет выпрыгнуть из вагона и убежать куда глаза глядят через поля.