Девушка открыла глаза. Полная, удручающая растерянность. Она ничего не помнит. Ни своего имени, ни возраста, ни адреса. Она оглядела себя: коричневая юбка, на кремовой блузке не хватает трех пуговиц. Сумки нет. На часах — двадцать пять восьмого. Она сидит на скамье под деревьями. Перед ней площадь. В центре площади — старый фонтан, ангелы и три плоские чаши, одна над другой. До чего безобразно! С ее скамьи видны огромные мигающие рекламы. Она стала читать: НОГАРО, КИНОКЛУБ, МЕБЕЛЬ ПОРЛЕЯ, МАРТА, НАЦИОНАЛЬНАЯ ПАРТИЯ. Она ничего не помнила. Ничего. И все-таки было какое-то чувство облегчения. Спокойствие неведения. Она смутно ощущала: так лучше, чем по-другому, словно в прошлом осталось что-то гнусное, страшное. Люди шли мимо. Вели детей, несли зонтики, портфели. Вдруг кто-то отделился от бесконечного потока. Человек лет пятидесяти, хорошо одетый, прическа-волосок к волоску. В руке черный портфель, булавка в галстуке, над глазом — белая полоска пластыря. «Он меня знает?» — подумала она и испугалась: как бы этот человек не вернул ее в прошлое. Она так спокойна, так счастлива в своем безмятежном забвении. Мужчина подошел, спросил просто: «С вами что-то случилось, сеньорита?» Она смотрела на него внимательно. Лицо внушало доверие. Говоря откровенно, ей все внушало доверие. Человек подал ей руку, и она услыхала его слова: «Меня зовут Ролдан. Феликс Ролдан». Ах, в конце концов, не в имени дело! Она встала и оперлась своей слабой рукой на сильную руку человека по имени Ролдан.

По радио объявили: «Авиакомпания вынуждена отсрочить рейс № 914 на 24 часа». Серхио Ривера даже топнул ногой с досады. Знает он эти их штучки, и, разумеется, как всегда в таких случаях, следуют классические объяснения: лучше отложить рейс, это гораздо благоразумнее, нежели рисковать встретиться уже в воздухе с какими-либо техническими неполадками, быть может непоправимыми. Непредвиденная задержка спутала все планы Серхио. У него уже согласованы деловые встречи на завтра.

Ну, не стоит волноваться. Все равно ничего не поделаешь. Мягкий женский голос объявил по радио, что Компания выдаст пассажирам талоны на сегодняшний ужин, завтрашний завтрак и номер в ближайшей к аэропорту гостинице. Серхио впервые в этой славянской стране и, в сущности, вовсе не прочь поглядеть ее. В аэропорту есть отделение банка для транзитных пассажиров. Но менять доллары только ради одного вечера, пожалуй, не стоит. Лучше отказаться от дополнительных блюд к ужину. И Серхио направился к окошечку за талонами.

Пассажиры сошли с автобуса у подъезда гостиницы. Шел снег. Серхио всего лишь второй раз в жизни видел снег. Впервые это было в Нью-Йорке три года назад — такая же вот неожиданная командировка от акционерного общества. Восемнадцать градусов мороза. У Серхио закоченели уши, он дрожал всем телом и с тоской вспоминал о теплом синем шарфе, который остался в самолете. Впрочем, дверь гостиницы тотчас же распахнулась. Охваченный волной теплого воздуха, он приободрился и подумал: жаль, что нет рядом Клары, жены, и пятилетнего Эдуардо. Серхио Ривера все-таки, что ни говори, человек домашний.

В ресторане были столики на двоих, на четверых и на шестерых. Он выбрал на двоих-в тайной надежде поужинать в одиночестве и спокойно почитать. Но тотчас же подошел какой-то человек, сказал: «Разрешите» — и, не дожидаясь ответа, уселся на свободное место.

Непрошеный сосед оказался аргентинцем, который панически боялся летать. «Некоторые носят талисманы, — рассказывал он. — У меня один приятель ни за что не войдет в самолет без такого вот кольца для ключей с бирюзой. Другой всегда берет с собой в полет старую книжку «Мартин Фиерро». А у меня видите что? Две японские монетки, я их купил в Сан-Франциско в китайском квартале. Нечего, нечего смеяться… Но я и с талисманом все равно боюсь».

Сначала Ривера только мычал да фыркал в ответ, но вскоре отложил книгу и тоже стал рассказывать о талисманах. «А вот мои страхи, знаете ли, все развеялись как дым. Я всегда вожу с собою ручку «шифер», только без чернил. Во-первых, чтобы костюм не испачкать, а кроме того, я уверен: если во время полета она у меня в кармане, все будет хорошо. Но только обязательно пустая, без чернил. И вот на этот раз я забыл вылить чернила и тем не менее, как видите, жив и здоров». Серхио показалось, будто аргентинец смотрит на него с осуждением, и он поспешил добавить: «По правде говоря, я в душе фаталист. Если час настал, то все равно, самолет ли разобьется, или цветочный горшок угодит с седьмого этажа прямехонько в голову». «Да, но я все же предпочитаю цветочный горшок, — сказал аргентинец. — Можно, конечно, остаться идиотом, зато будешь жив».

Аргентинец не стал доедать десерт («а еще говорили, будто в Европе умеют готовить шоколадный крем!») и ушел к себе. Ривере не хотелось больше читать, он закурил сигарету, ожидая, пока отстоится кофе по-турецки. Посидел еще немного, но столики быстро пустели, и он тоже поспешил выйти, чтобы не оказаться последним. Поднялся на второй этаж, в свой номер. Пижама осталась в чемодане, пришлось лечь в трусах. Сначала он довольно долго читал. Но тайна повести Агаты Кристи была уже давно раскрыта, а он все еще не сомкнул глаз. Вместо закладки в книге лежала фотография сына. Маленький Эдуардо стоял с ведерком в руке на высокой дюне в Эль-Пинар и улыбался, выставив голый животик. Ривера тоже улыбнулся, погасил свет и включил радио. Но взволнованный голос говорил на каком-то тарабарском наречии, и он в сердцах выдернул вилку.

Зазвонил телефон. Ривера ощупью нашел трубку. Чей-то голос сообщил по-английски, что сейчас восемь часов, доброе утро, пассажиров рейса № 914 просят к 9.30 спуститься к автобусу, вылет «ориентировочно» назначен на 11.30. Оставалось еще время, чтобы умыться и позавтракать. Было неприятно надевать после душа белье, которое он не менял с самого Монтевидео. Ривера брился и думал, как уместить в оставшиеся дни недели все деловые встречи. «Сегодня вторник, пятое, — соображал он, — придется кое-какие встречи отложить. Другого выхода нет». Он вспомнил последние наставления председателя правления: «Не забывайте, Ривера, что ваше повышение зависит от того, насколько удачно вы проведете беседу с людьми из «Сапекса»». Ну а раз так, значит, все остальное может подождать и в среду он весь день посвятит беседе с радушными дельцами из «Сапекса». Вечером они, конечно, потащат его в кабаре со стриптизом. Слабонервный Перейра был там с ними два года назад — до сих пор в себя не придет.

Завтракал Серхио один. Ровно в половине десятого к подъезду отеля подкатил автобус. Снег шел еще сильнее, чем вчера, мороз был просто нестерпимый. Приехали в аэропорт. Ривера с досадой смотрел в широкое окно. Толпа людей в серых комбинезонах возилась около самолета. В четверть первого по радио объявили, что вылет самолета рейсом № 914 снова откладывается, вероятно, часа на три. Компания выдаст пассажирам талоны на обед в ресторане аэропорта.

Бешеное раздражение захлестнуло Риверу. Он почувствовал отрыжку — как всегда, когда нервничал. Челюсти как-то странно ломило. Пришлось снова встать в очередь к окошечку; В половине четвертого все тот же пророческий голос с завидным спокойствием сообщил, что в связи с техническими неполадками рейс № 914 переносится на завтра, на 12 часов 30 минут. Пассажиры наконец зароптали. Ривера уловил даже такие слова, как «безобразие», «позор», «что за издевательство». Дети подняли визг, кто-то из них захлебнулся, получив пощечину от разъяренного родителя. Аргентинец издали глядел на Риверу, покачивал головой, шевелил губами. Казалось, он говорил: «Вот видите, а вы смеялись». Какая-то женщина рядом с Риверой сказала покорно: «Хоть бы вещи вернули».

Негодование душило Риверу — по радио объявили, что благодаря любезности Авиакомпании пассажиры могут получить в том же окошечке талоны на ужин, завтрашний завтрак и номер в гостинице. Каждый подходивший к окошечку вступал с девушкой, которая выдавала талоны, в бессмысленный, бесполезный спор. Ривера счел более достойным взять свой талон в благородном молчании, с презрительной иронической улыбкой, и бедная девушка бросила на него быстрый благодарный взгляд.