Непонятно откуда запел мобильник. Падая, где-то его уронила, и не до него было, столик чувствительно врезался в бок, вода из вазы не дала потерять сознание, цветы… Мне не нравится, когда тело живого человека украшают цветами. Чувствуя свою вину в моем улете, Наташка не знала, за что хвататься. Подсказать ей я не могла — постанывая, отплевывалась от воды, обещая самой себе впредь менять воду в вазах с цветами три раза в день, а не наоборот — раз в три дня.

Решив, что отплевываться я могу и лежа — так даже удобнее ей, Наташке, подруга, увлекаемая мелодией мобильника, полезла за ним под диван. Как бы не так! Мобильнику под диваном было куда лучше, чем мне, а Наташка слишком самонадеянна в оценке своих истинных габаритов. Уровня мобильника ей никогда не достигнуть. Пока она бегала за шваброй, телефон замолчал. Ругнувшись в сердцах на меня, она принялась поднимать столик. Но тут опять запел мобильник. Не думая о последствиях, подруга выпустила столешницу из рук, сообщив ей, что посадка, как и в первый раз, будет мягкой. В какой-то мере так и получилось, если исключить мою уверенность в собственной грядущей инвалидности, о чем я возвестила отчаянным воплем.

— Не выдумывай.

Стоя на коленках и кряхтя от усердия, Наташка гоняла под диваном пластиковым концом швабры мобильник, как шайбу. Только издевательски поющую.

— На пенсию по инвалидности фиг проживешь. У тебя еще кошки на иждивении. Есть!!! Блин!.. Ирка, а я ведь уверяла, что оставила у тебя свой шлепанец, ты мне не верила! Вот он, родной, левый. Нашелся! Теперь спущу в мусоропровод. Может, отыщут друг друга на свалке и снова станут прекрасной парой? Второй я три месяца назад туда отправила. А что ему мучиться от одиночества? Какая досада! Ну вот, опять твой граммофон замолчал. Терпения — ноль. Как у тебя. Ты поваляйся там еще чуток, я все-таки добью начатое дело. Только не шевелись, мебель испортишь. Если хочешь, могу намотать на швабру мокрую тряпку и заодно пол под диваном протереть. Сей…час… Вот он, голубчик! Ир, упрямый! Весь в тебя. Явился не запылился оттуда, откуда не ждали. За фикус улетел. Это хорошо. Не буду пол протирать.

Наташка потерла мобильник о мою ногу в спортивной брючине и положила его на диван, уверяя, что ему там будет весьма комфортно. Со мной ей пришлось повозиться дольше, чем с телефоном. Я никак не могла встать на ноги — болел бок, место приложения столика.

— Кто ж знал, что тебе хуже, чем твоему аппарату? — сетовала Наташка. — Но на тебе синяки заживут, как на моей собаке, причем бесплатно — попробуй отыскать у Деньки хоть один, а мобильник от них мигом загнется.

— Кто звонил? — проканючила я, потирая больные ребра.

— На! Любуйся. Мне такое окончание номера неизвестно, — Наташка сунула телефон почти к моему носу.

— Иван Романович перестал играть в прятки! — обрадовалась я, забыв про боль. — О-о-очень интересно. Ну-ка, соединимся, узнаем, действительно ли он собирался прислать за нами машину. Либо обругает за недоверие, либо похвалит за бдительность.

Иван Романович сразу начал ругаться, только на другую тему — почему не отвечаем на звонки. Я сразу решила перевести разговор в нужное — деловое русло:

— Некогда было отвечать, собирались на встречу с тобой. Твой водитель вот-вот за нами прибудет.

В трубке послышалось то ли бульканье, то ли квохтанье. Кажется, Иван Романович закашлялся.

— Я… ско…ро буду! Ни…кому не… открывать, на звонки не… отвечать.

— Так ты же адреса не знаешь!

— Знаю, вы же мне при первой встрече паспорта предъявляли. Все, позвоню от подъезда.

— Придется ждать, — тоскливо посмотрев на ясное небо, украшенное звездочками тюлевой занавески, вздохнула Наташка. — А могли бы провести это время с пользой — например, скатать в больницу к Серегину. Пора выводить его на чистую воду. А оттуда целевым назначением в следственный изолятор. Валерка пришел в себя, переведен в общую палату. Состояние удовлетворительное. Как у основной части больных. Можешь мне поверить, не один год в этой системе проработала. Из удовлетворительного состояния некоторые быстренько переходят в разряд покойников. Оно удовлетворяет всех, кроме самих больных. Ну сама подумай, какая тут может быть уравниловка? Один еле с кровати сползает, другому койка вообще не нужна — носится, как молодой лось, пытаясь заигрывать с медсестрами.

С Тамаркой намного сложнее. Куда она делась со своим «удовлетворительным» состоянием, непонятно. Ни в одном московском стационаре ее нет. Может, в области? Или сведения в центральной справочной неточные?

Я прислушалась к самой себе, оценив свое состояние на три порядка выше удовлетворительного, и, глядя на подругу, постучала мобильником по лбу. Не очень сильно. Жест доброй воли, призванный подстегнуть Наташкину сообразительность. Она подстегнулась, но подруга выдала мне совсем не то, что я ожидала: оказывается, в мобильнике мозгов нет, в силу чего он продемонстрированным мной способом с другими абонентами меня ни за какие деньги не соединит. В данном случае мне предпочтительнее работать не головой, а руками. Ими легче кнопочки нажимать.

— Кто бы мог подумать! — коротко восхитилась я. И вернулась к жене Кириллова: — Неужели мы были правы? История с госпитализацией Тамары Васильевны — миф? Вот и разбери тут, кто из них — она или ее доченька — организовали «подметное письмо». Ничего, допросим Попова. С пристрастием. Именно он уверял, что Тамарку увезли на «скорой». Не прокатиться же. И кажется, пока нам не стоит тревожить Серегина. Да! Кстати… Я по какому поводу пыталась тебе достучаться мобильником: у тебя должен сохраниться номер телефона его сына. Ты же на днях с его помощью связывалась с Валерием Павловичем. До того, как он сам себя потерял в своем сознании. Надо позвонить сыну, сделать вид, что ты ничего не знаешь о происшествии в аэропорту, и разведать, удачно ли господин Серегин приземлился в заданном районе посадки после своего перелета. Подчеркиваю: я не имею в виду аэропортовский туалет. Вот только дождемся Попова.

— Ирка-а-а… Ума — палата! Реанимационная.

Очень непривычно было видеть участкового инспектора в штатском. Надо же! Невозможно отличить от простых нормальных граждан. Впрочем, не совсем нормальных. Иван Романович где-то основательно вывозил не совсем дешевые джинсы. Грязь, масляные пятна и два выдранных клока наводили на мысли о подработке участкового где-нибудь на выгрузке вагонов. В свободное от основной работы время.

У Наташки на этот счет имелось особое мнение.

— Ты что, в целях конспирации штанами с бомжом махнулся? — ужаснулась она.

— Машина сломалась, — коротко пояснил он. — Можно умыться?

— Всегда пожалста! Следуйте за мной.

Провожая Ивана Романовича в ванную, отзывчивая Наташка попутно предложила мне расстараться и одолжить «вываленному в грязи участковому» Димкину одежду. Я тут же перевела стрелки на шмотки Бориса. Не от жадности. Просто в Димкиных участковый совсем потеряется. Зачем ему джинсы, доходящие до подмышек? Заодно подруге следовало захватить телефонный номер сына Серегина. Все по пути.

— Да не надо мне ничего! — слабо возмутился из ванной Попов. — Рубашка с внешней стороны чистая, я ее снимал, а джинсы… До дома доеду — выкину.

— Ну да, — подмигнув, прошептала подруга, — дальше без штанов пойдет. Главное, незаметно в лифт залететь. Без посторонних.

Иван Романович покинул ванную довольно оперативно — за пару минут умылся, причесался, пришел в себя. И был очень удивлен нашим караулом у двери. Но не растерялся. Его насмешливое «благодарю за службу!» невольно заставило нас вытянуться по стойке смирно. В результате Наташка разозлилась и заявила Ивану, что терпеть не может, когда ею манипулируют.

— А какая у тебя машина? — поспешно влезла я. Еще не хватала конфликта между соратниками.

— Нормальная. Я вас, между прочим, чаем поил.

— Специально! — огрызнулась Наташка. — Чтобы было чем потом попрекать. Ир, поставь ему чайник. Или тебе кипяточку с собой в дорогу налить?