Снаружи донесся скрежет ключа в замке.

– Надзиратель, – произнесла она, не отводя взгляда от Рико Хэррема. – Дайте нам, пожалуйста, еще несколько минут.

Скрежет прекратился, надзиратель что-то сказал, и она услышала звук удаляющихся шагов.

Адамово яблоко на горле Рико было похоже на маленького пришельца, который дергался вверх-вниз, стараясь выбраться на волю.

– Продолжайте, – сказала Катрина.

– Только после…

– Вот мое предложение. Блузка останется застегнутой. Но я сожму один сосок, и вы увидите, как он набухнет. И если вы расскажете мне что-нибудь интересное…

– Да!

– Если вы шевельнетесь, сделка отменяется. Хорошо?

– Хорошо.

– Итак. Говорите.

– Это я изобразил лицо демона на его груди.

– Здесь? В тюрьме?

Он извлек из-под одеяла лист бумаги.

Катрина двинулась в его сторону.

– Стоп!

Она остановилась и посмотрела на него, потом подняла правую руку, нашла под тонкой тканью лифчика сосок и сжала его большим и указательным пальцем. Попыталась не игнорировать боль, а принять ее. Немного прогнула спину, почувствовала, как кровь приливает к соску и он выступает из-под ткани. Она позволила ему увидеть это. Услышала, как участилось его дыхание.

Он протянул ей бумагу, она подошла и схватила ее, после чего села на стул.

Перед ней был рисунок. Катрина узнала его по описанию надзирателя. Лицо демона, растянутое в стороны, будто в щеках и во лбу у него были крючья. Демон кричал от боли, кричал, чтобы вырваться наружу.

– Мне казалось, что эта татуировка появилась у него за много лет до смерти, – произнесла Катрина.

– Я бы так не сказал.

– Что вы имеете в виду? – спросила Катрина, изучая линии рисунка.

– А то, что она появилась у него после смерти.

Катрина подняла глаза и заметила, что взгляд его все еще прикован к ее блузке.

– Вы сделали ему татуировку после того, как он умер?

– Ты что, плохо слышишь, Катрина? Валентин не умер.

– Но… кто?

– Две пуговицы.

– Что?

– Расстегни две пуговицы.

Она расстегнула три и распахнула блузку, позволив ему увидеть чашечку лифчика с выпирающим из нее соском.

– Юдас… – Голос его осип и стал хриплым. – Я сделал наколку Юдасу. Тот пролежал три дня в чемодане у Валентина. Он просто запер его в чемодане, представляешь?

– Юдаса Юхансена?

– Все подумали, что он сбежал, но это Валентин забил его до смерти и спрятал в чемодан. Никто ведь не станет искать человека в чемодане, правда? Валентин настолько исколошматил его, что даже я сомневался, действительно ли это Юдас. Мясной фарш. Это мог быть кто угодно. Единственное, что более или менее уцелело, – это грудь. На нее-то я и должен был нанести татуировку.

– Юдас Юхансен. Значит, это его труп они нашли.

– Ну вот, я рассказал об этом, и теперь я тоже покойник.

– Но почему он убил Юдаса?

– Валентина здесь ненавидели. Конечно, это потому, что он растлевал маленьких девочек, которым и десяти не исполнилось. Потом тот случай с зубной врачихой. Она многим здесь нравилась. И надзиратели его ненавидели. В общем, с ним обязательно произошел бы несчастный случай, это был вопрос времени. Передоз. Может быть, все выглядело бы как самоубийство. И он решил что-нибудь предпринять.

– Он ведь мог просто сбежать?

– Они бы его нашли. Ему надо было сделать все так, чтобы казалось, что он умер.

– И его товарищ Юдас…

– Пригодился. Валентин не такой, как мы все, Катрина.

Катрина проигнорировала это обобщающее «мы».

– Почему вы хотели рассказать мне это? Вы ведь соучастник.

– Я просто сделал татуировку мертвому мужчине. К тому же вам надо поймать Валентина.

– Зачем?

Красный череп закрыл глаза:

– У меня было много видений в последнее время, Катрина. Он в пути. В пути назад, к живущим. Но сначала ему надо расправиться со своим прошлым. Со всем, что стоит у него на пути. Со всеми, кто знает. А я – один из них. Меня выпустят на следующей неделе. Вы должны поймать его…

– …пока он не поймал вас, – закончила Катрина, пристально глядя на мужчину, сидевшего перед ней.

То есть она смотрела на точку в воздухе перед его лбом. Потому что ей казалось, что именно здесь, в этой точке, и происходила та сцена, о которой поведал Рико, – сцена с нанесением татуировки на трехдневный труп. И картина эта была такой тревожной, что Катрина ничего вокруг себя не замечала, не слышала и не видела. Пока не почувствовала, как ей на шею упала капелька влаги. Она услышала его тихий хрип и перевела взгляд ниже. Вскочила со стула и, спотыкаясь, пошла к двери, ощущая, как к горлу подступает тошнота.

Антон Миттет проснулся.

Сердце его бешено колотилось, он судорожно глотал воздух.

Антон растерянно поморгал, пытаясь сфокусировать взгляд.

Он посмотрел на покрашенную белой краской стену коридора перед собой. Он все так же сидел на стуле, прислонившись затылком к стене. Антон заснул. Заснул на работе.

Такого раньше с ним не случалось. Он поднял левую руку. Казалось, она весит килограммов двадцать. И почему сердце бьется так сильно, словно он пробежал половину марафонской дистанции?

Он взглянул на часы. Пятнадцать минут двенадцатого. Он проспал больше часа! Как это могло произойти? Антон почувствовал, как успокаивается сердце. Наверное, все из-за стресса последних недель. Дежурства, отсутствие режима. Лаура и Мона.

А что его разбудило? Еще один звук?

Он прислушался.

Ничего. Только звенящая тишина. И смутное воспоминание о том, что мозг зарегистрировал нечто показавшееся ему тревожным, навевающее воспоминания о том, как он спал в их доме у реки в Драммене. По реке прямо под его окнами проносились лодки с грохочущими моторами, однако мозг их не регистрировал. Но стоило только скрипнуть двери в спальню, как Антон уже подскакивал. Лаура утверждала, что это началось после драмменского дела, после того как они нашли у реки юного Рене Калснеса.

Он закрыл глаза и снова распахнул их. Господи, да он же чуть опять не заснул! Антон поднялся, но его так замутило, что он был вынужден сесть обратно. Поморгал. Чертов туман, он словно окутывал все органы чувств Антона.

Он посмотрел вниз, на пустой стаканчик из-под кофе, стоявший у стула. Надо бы сходить и сделать себе двойной эспрессо. Нет, черт, капсулы же кончились. Тогда надо позвонить Моне и попросить принести ему чашечку, она ведь скоро должна зайти к пациенту. Он достал телефон. Ее номер был записан как «ГАМЛЕМ КОНТАКТ НАЦБОЛЬНИЦА». Эта была мера предосторожности на случай, если Лаура захочет проверить список разговоров в его мобильном и обнаружит частые беседы с этим номером. Текстовые сообщения он, конечно, стирал сразу после прочтения. Антон уже собирался нажать кнопку вызова, когда его мозгу удалось идентифицировать это.

Посторонний звук. Скрип двери в спальню.

Тишина.

Неправильным было отсутствие звука.

Не было писка. Звука машины, регистрирующей удары сердца.

Антон вскочил на ноги, пошатываясь, добрался до двери палаты и распахнул ее, пытаясь отогнать тошноту. Потом уставился на зеленый монитор машины. На плоскую мертвую линию, тянущуюся через весь экран.

Антон подбежал к койке и посмотрел на бледное лицо пациента.

Он слышал, как по коридору в его сторону кто-то бежит. Наверное, у дежурного сработала сигнализация, когда машина перестала отсчитывать удары сердца. Антон автоматически опустил руку на лоб мужчины. Теплый. И все же Антон повидал достаточно трупов в своей жизни, чтобы отбросить сомнения. Пациент был мертв.

Похороны пациента прошли быстро и организованно, людей проводить его пришло немного. Священник даже не пытался сказать, что мужчину, лежащего в гробу, очень любили, что он прожил достойную подражания жизнь и заслуживает попадания в рай. Он сразу перешел к разговорам об Иисусе, который, по его утверждению, присудил всем грешникам walk-over[25].