Поскольку размеры собственно французского торгового флота, несмотря на громадный рост морской торговли, остались небольшими, трудно было убедить общество в строительстве крупного военного флота. Поэтому раз за разом Морское министерство Франции при реализации кораблестроительных программ натыкалось на стену непонимания и откровенной вражды не только короля и его фаворитов или фавориток[5], но и крупных промышленников и предпринимателей, которые совершенно не понимали, зачем нужны эти траты.

Дополнительной проблемой было и то, что само правительство шарахалось из стороны в сторону, иногда в корне меняя концепцию развития флота. Впрочем, это не было бы критично, если бы не очередная эскалация отношений с Англией.

После Войны за испанское наследство и Франция, и Англия оказались на грани государственного банкротства. Британия, бюджет которой в то время составлял 4 миллиона фунтов стерлингов, имела внешний долг в 50 миллионов фунтов, то есть проела свой бюджет на 12 лет вперед. К 1710 году истощение от войны достигло предела: в результате цепи политических интриг партия тори во главе с лордом Генри Сент-Джоном, виконтом Болингброком и герцогом Робертом Харли сумела отстранить от власти партию вигов, лидерами которой была чета герцогов Мальборо. После смены правительства Англия предложила Франции подписать мир.

Сразу же по приходу к власти тори выдвинули проект погашения государственного долга страны. Суть состояла в следующем – Харли предлагал включить в мирный договор пункт об асьенто (ввозе чернокожих рабов на территорию испанской Америки) для Англии и о праве на торговлю с испанскими колониями. Эту привилегию должна была получить вновь учреждаемая акционерная компания, которая взамен возьмет на себя ответственность по срочным или уже просроченным долгам правительства на сумму 10 миллионов фунтов стерлингов. Правительство, в свою очередь, должно согласится выплачивать компании шесть процентов годовых – итого 600 тысяч фунтов в год (точная цифра – 576 534 фунта).

В апреле 1713 года в Утрехте был подписан мирный договор. Англия получила асьенто на 30 лет и право на заход – navio de permiso – одного торгового судна в год на ярмарку в Порто-Белло на побережье Панамы. Ежегодная квота на ввоз рабов составляла 4800 мужчин (единицей исчисления был pieza de India – раб-мужчина без физических дефектов ростом не менее 58 дюймов. Женщина обычно засчитывалась как 0,8 pieza). Это было далеко от тех радужных перспектив, какие воображались Роберту Харли. Ему к тому же не удалось учредить банк для обслуживания реструктурированного долга – по уставу Банка Англии, он единственный пользовался правом эмиссии. Тем не менее сделка казалась взаимовыгодной. «Компания Южных морей» (так назвали новую компанию) выпустила акции, обеспеченные ее соглашением с правительством. К тому же никто не сомневался, что компании удастся наладить контрабандную торговлю: испанская промышленность, особенно в условиях войны, просто не справлялась со снабжением колоний.

Почти сразу же после основания компании, 27 июня 1714 года герцог Харли был вынужден уйти в отставку. 1 августа скончалась королева Анна, трон Англии перешел к ганноверскому курфюрсту Георгу (об этом мы расскажем чуть позже). К власти опять пришли виги, лордом-казначеем страны стал Роберт Уолпол. Болингброк и Харли были объявлены государственными изменниками – их подозревали в сепаратном заключении Утрехтского мира в пользу Франции, а также в тайных сношениях с сыном Якова II – Джеймсом Стюартом, или Старшим Претендентом[6].

Однако детище тори – «Компания Южных морей» – никуда не исчезло. Первое судно с «живым товаром» отправилось в Порто-Белло лишь в 1717 году. Годом позже англо-испанские отношения испортились, но работорговля шла весьма успешно (по сравнению с предыдущими ее обладателями – испанцами и французами). Компания полностью выбирала свою квоту (до этого чаще всего обладатель асьенто не справлялся с подобной задачей из-за высокой смертности «живого товара»). Как свидетельствуют документы, за 25 лет невольничьи корабли компании совершили 96 плаваний через Атлантику и доставили в Новый Свет около 30 тысяч рабов (в 1718–1719 и 1726–1727 годах деятельность англичан была приостановлена). Смертность в пути была по тогдашним меркам низкой – 11 процентов. Четверть доходов от работорговли поступала на цивильный лист королевы – эти средства шли на содержание двора. И все же главным бизнесом компании были не реальные торговые операции, а биржевая игра. Как чисто финансовая корпорация компания процветала. Ее бумаги пользовались спросом. Директора искали способ расширить сферу деятельности. В 1719 году компания предложила правительству взять на себя более половины национального долга Британии (30 981 712 фунтов стерлингов) под 5 процентов годовых до 1727 года и 4 процента в последующие годы.

К этому времени «Компания Южных морей» уже была крупнейшим кредитором правительства: из общей суммы долга в 50 миллионов фунтов на ее долю приходилось 11,7 миллиона, 3,4 – на долю Банка Англии и 3,2 – на долю Британской Ост-Индской компании.

Банк Англии вступил в конкуренцию и внес в парламент равноценный проект. Тогда компания повысила свое предложение на 7,5 миллиона фунтов. Еще миллион и 300 тысяч, как утверждалось, пошли на взятки высоким должностным лицам. Энтузиастом предложения компании был, в частности, канцлер Казначейства Джон Айлэби. Но решающую роль сыграло намерение компании обменять срочные и бессрочные долговые обязательства правительства на свои акции. Компания взяла на себя платежи по 85 процентам срочных и 80 бессрочных рент-аннуитетов. Это было расценено как манна небесная, ведь стоимость просроченных бумаг была практически нулевой!

Дебаты в парламенте в феврале 1720 года окончились словесной дуэлью между Джоном Айлэби и Робертом Уолполом, который поддерживал предложение Банка Англии. Чарльз Маккей в своей книге «Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы» излагает речь Уолпола так: «Господин Уолпол сказал, что этот план поощряет “опасную практику биржевых спекуляций и отвлечет нацию от торговли и промышленности. Он вызовет опасный соблазн завлечь и разорить легковерных, принеся их сбережения в жертву перспективе иллюзорного богатства. Основной принцип этого проекта – первостатейное зло; он призван искусственно повысить цену акций за счет возбуждения и поддержания массового слепого ажиотажа, а также за счет обещаний выплат дивидендов от фондов, недостаточных для этого в принципе”. С воодушевлением пророка он добавил, что если этот план удастся реализовать, директора компании станут в правительстве хозяевами, сформируют в королевстве новую и самовластную аристократию и возьмут под свой контроль решения законодательной власти. Если же он потерпит фиаско, в чем Уолпол был убежден, страну ожидают массовые беспорядки и разорение».

Как показало время, Уолпол был полностью прав. Но его трезвый голос потонул в волне эйфории, накрывшей Британские острова. Пока обсуждался закон, председатель правления сэр Джон Блант развернул мощную рекламную компанию. Лондон наполнился самыми фантастическими слухами о грядущем процветании компании. Говорили о готовящемся соглашении о свободной торговле с испанскими колониями, о том, что компания получает концессию на разработку серебряных копей Потоси в Боливии – самого богатого месторождения мира, о привилегии на торговлю кошенилью, даже о собственной чеканке денег в испанской Америке!

В результате предложение компании было принято, пробил ее звездный час. Акции нового транша стали предметом ажиотажного спроса. 100-фунтовая акция, стоившая в январе 128 фунтов, в феврале продавалась за 175, в марте – за 330, в конце мая – за 550. Рост котировок обеспечивался притоком все новых средств. Это была классическая пирамида.