— Думаю, для вас дети и собаки важнее порядка в саду. А куры, наверное, приносят горы яиц, — сухо заметил Джеймс, и она рассмеялась, отчего в уголках рта появились маленькие ямочки.

— Да, конечно. Но все-таки красивого сада тоже хочется!

— А я бы предпочел ваш сад. У меня никогда не было своего тайного домика, как у Тома и Эмми. Я им завидую.

— А у меня в их возрасте был. Я проводила там многие часы и возвращалась домой вся в грязи и пятнах от травы.

Барни открыл дверь и стоял, пропуская их, с одобрением и даже облегчением на лице. Пейшенс улыбнулась ему.

— Здравствуйте, Барни, — сказала Пейшенс. — Как поживаете?

Он просиял.

— Очень хорошо, мисс, спасибо. Вы хорошо выглядите. Надеюсь, мадам лучше?

— Она спала. Нам придется заехать к ней еще раз попозже. Но врачи не находят ничего слишком серьезного, слава Богу.

— Добрая весть. Давайте сюда ваш пиджак. — Барни помог ей раздеться и аккуратно повесил пиджак себе на руку. — Обед будет на столе через десять минут, сэр. Подать напитки сначала?

— Я сам приготовлю, — сказал Джеймс с легким раздражением. От разговора Пейшенс с Барни у него осталось впечатление направленного против него заговора. Они так говорили о его матери, что становилось ясно: оба считали ее скорый переезд сюда делом решенным. Чья это жизнь? Его или их?

Он провел Пейшенс в гостиную, жестом указал на кресло.

— Что будете пить?

— Только минеральную воду, пожалуйста.

Он не удивился и не стал уговаривать. У Джеймса создалось впечатление, что она вообще мало пьет. За ужином у нее дома он заметил, что Пейшенс лишь пригубила красного вина. Воля у этой девушки была сильнее, чем у любой знакомой ему женщины, включая Фиону.

— Газированной?

Она кивнула, и Джеймс открыл бутылку газированной минеральной воды, налил в высокий стакан и помедлил со льдом в руках, вопросительно глядя на нее.

— Лед?

— Нет, спасибо, от него она делается пресной. Если можно, ломтик лимона.

Он отрезал кружочек и бросил в стакан, потом налил себе джина с тоником, добавил льда. Подав Пейшенс ее стакан, Джеймс сел в кресло напротив.

Она окинула взглядом комнату и остановилась на портрете его отца. Отец тогда был еще молод, но почему-то казалось, что он уже в годах. Художник изобразил его в кабинете, сидящим за покрытым зеленой кожей рабочим столом, за которым теперь каждый день работал Джеймс. На отце была обычная для Сити одежда: серый костюм, серый шелковый галстук, белая крахмальная рубашка. В окне за его спиной виднелись серые городские крыши и серое утреннее небо. От всей картины оставалось впечатление зимы, официальности, скованности.

Пейшенс перевела хмурый взгляд на Джеймса.

— Он всегда был таким холодным, как выглядит здесь?

— Всегда.

Она кивнула, не отводя взгляд, и слегка нахмурилась.

— Вы очень похожи на него.

— Внешне, — согласился он ровным, бесстрастным голосом.

Раньше он боялся, что превратится в копию собственного отца, но теперь был уверен, что этого не произойдет. Могло бы произойти, если бы он не встретил Пейшенс вовремя. Она была как весенний ливень, пролившийся на его жизнь. Он знал, что будет вспоминать их встречу как переломный момент, с которого он изменился до неузнаваемости. Внешне он мог выглядеть прежним, но в душе его пробудилась жизнь, тонкие ростки устремились из темных, ледяных глубин к теплу и свету. Она была дождем, породившим в нем новую жизнь.

Что будет, если она исчезнет из его жизни? Он не хотел даже думать об этом.

Джеймс с трудом сглотнул и приступил прямо к делу:

— Когда моя мать вернется из больницы, что будет с ней дальше? Ей нужна будет сиделка? Для вас это слишком обременительно. Конечно, она могла бы приехать сюда, и я могу нанять медсестру, которая будет заботиться о ней, но захочет ли она этого?

Пейшенс ответила саркастической улыбкой:

— Вы прекрасно знаете, что она хочет быть с вами!

— Вы в этом уверены? Подумайте. Если она переедет сюда, она будет одна весь день, пока я на работе, а у меня еще и постоянные встречи по вечерам. Я ужинаю вне дома с друзьями и клиентами по нескольку раз в неделю, прибавьте к этому приглашения на уикенды и деловые поездки. Она нечасто будет меня видеть, понимаете?

Хмурясь, Пейшенс медленно произнесла:

— Я понимаю, но она будет жить в своем собственном доме.

— Вы не боитесь, что ей будет недоставать Лавинии, Джо и других? Мне показалось, что матери хорошо с вами, не говоря уже о детях. Все это создает атмосферу семейной жизни. — Он сделал глоток джина. Взгляд упал на портрет отца, и брови Джеймса сошлись в одну линию. — Она никогда не была счастлива здесь. Я не могу запереть ее тут, пока не буду уверен, что она хочет именно этого.

Пейшенс задумчиво покусывала нижнюю губу.

— Мне это не приходило в голову. Возможно, вы правы. Ей нравится общество в моем доме. Она хорошо ладит с Лавинией и любит детей. Что ж, ответ очевиден. Спросите ее саму. Она единственная, кто знает, чего ей хочется на самом деле.

Он кивнул.

— Когда? Подождать, пока ее выпишут, или спросить сегодня?

— Я думаю, лучше будет подождать, пока она вполне оправится после приступа. Вы согласны?

— Менее всего я хочу волновать ее, — произнес он в тот самый момент, когда вошел Барни сообщить, что обед подан.

Пейшенс с интересом осматривала большую столовую с мебелью красного дерева, толстым ковром и красными бархатными шторами. На обеденном столе в свете люстры блистали серебро и хрусталь. В центре стояла круглая ваза с весенними цветами. Приборы Барни поставил друг против друга, чтобы обедающим было удобно разговаривать через стол.

Он тут же принес холодную закуску: дольки светлой зеленовато-желтой дыни, переложенные ломтиками авокадо, а поверх этого веера — маленькие креветки и земляника. Пейшенс и Джеймс с удовольствием съели прохладные фрукты.

Энид превзошла себя в живописности блюд. За фруктовым салатом последовало суфле из сыра и шпината, поданное с зеленым салатом. Барни принес шоколадный мусс к пудингу, и Пейшенс была в восторге.

— Никогда не ела ничего подобного, — сказала она Барни. — Легкий, как воздух. Мне пришлось съесть поскорее, не то мусс улетел бы с тарелки.

— Передай Энид, что она волшебница, — поддержал Джеймс. — Как можно было приготовить этот дивный обед за такое короткое время?

— Ну, мусс у нее был готов, а вот все остальное действительно экспромт.

— Никогда не ела таких вкусностей. Я должна буду сходить и пожать ей руку.

— Уверен, она рада будет познакомиться с вами, мисс. — Барни принес поднос с кофе. — Вы будете пить здесь или в гостиной?

— В гостиной, — решил Джеймс и направился туда, понимая, что так Барни будет удобнее убрать со стола.

Барни отнес в гостиную серебряный поднос, поставил его на низкий столик, налил две чашечки кофе, предложил сахар и сливки и вышел.

Пейшенс обвела глазами комнату и нахмурилась, будто что-то ее раздражало.

— Что теперь? — нетерпеливо спросил Джеймс, хмурясь в ответ.

Она изобразила невинность в карих глазах.

— Что?

— Мне уже знакомо это выражение вашего лица. Что вам не нравится в комнате?

— Я думала не о ней, а о столовой.

— И что же с ней?

— Викторианская, — твердо заявила она. — Прямо как сцена из фильма по какому-нибудь роману — тяжелое темное дерево и масса красного бархата. Я бы задохнулась, если бы пришлось жить среди такой мебели.

— В каком же доме хотели бы жить вы?

— Больше всего мне нравится мой собственный.

Он посмотрел в свою чашку.

— Тем не менее в один прекрасный день вы выйдете замуж и должны будете переехать.

— До этого еще далеко. Я обещала детям, что мы не покинем наш старый дом, пока все они не вырастут. Я не могу нарушить обещание.

— Значит, если вы выйдете замуж…

— Мужу придется жить с нами.

Она потянулась за кофейником, чтобы налить себе еще кофе, но Джеймс опередил ее, поднял массивный серебряный кофейник и налил ей.