— Nasone.
— Назоне? — переспросил я.
— Si, nasone, — подтвердил продавец и, видя, что я не понимаю, провел рукой в воздухе большую дугу от носа. Видя, что я так ничего и не понял, он снова показал на площадку и с досадой сморкнулся.
Лёка Ж. оглянулась туда, куда продавец все время махал рукой, и догадалась:
— Это он про колонку говорит. Видишь, там колонка…
Я обернулся и действительно увидел колонку в виде серого столбца с наклоненным отростком трубы у верха.
— А нос тут при чем? — спросил я.
— Наверное, они называют колонку носищем — из нее так же течет, — сказала Лёка Ж. и шмыгнула.
Продавец изрек, что синьорина не только bella, красивая, но и intelligente, смышленая. Мы поблагодарили его за помощь, распрощались и пошли к «носищу».
— Слышал, как он меня назвал? — сказала Лёка Ж., умывшись. — А ты меня на улице бросаешь! Не делай так больше никогда.
— Хорошо, не буду, — пообещал я, вздохнув, и предложил вернуться домой, чтобы Лёка Ж. могла привести себя в порядок.
— А что, я так ужасна? — Она схватилась за свою сумочку и быстро вытащила зеркальце.
— Нет, ты прекрасна, — сказал я. — Но без грима…
— Без макияжа, — поправила Лёка Ж., рассматривая себя в зеркальце. — Да бог с ним, присядем вон на ту лавочку, и я по-быстрому…
Лёка Ж. действительно по-быстрому уложилась минут в сорок. Завершив священнодействие над своим лицом, она внимательно оглядела меня и пришла к выводу, что мне тоже не мешает привести себя в порядок.
— Ты хочешь, чтобы я тоже накрасился? — испугался я. Конечно, теперь, когда я так виноват…
— Нет, краситься не надо, — успокоила меня Лёка Ж. — Но переодеться не мешает. Вечером.
— А что будет вечером? — насторожился я. И Лёка Ж. объяснила, что вечером мы пойдем в ночной клуб «Муккассассина». Гарик сказал ей, что это отличный клуб для тех, кто хочет познакомиться с традициями и обычаями местного населения. Там собираются знойные мачо с демоническим взглядом и бугристыми мускулами…
— Ты только послушай: «Муккассассина»… — произнесла Лёка Ж., подражая Гарику.
— По-моему, это что-то неприличное, — недовольно заметил я.
— Это «корова-убийца» по-нашему, — пояснила Лёка Ж.
Она хотела что-то еще рассказать о клубе с таким странным названием, но я напомнил, что мы собирались в Колизей, и, взяв ее за руку, повел в нужном направлении.
По пути к Колизею нам встретился небольшой продуктовый рынок, вытянувшийся на полквартала. Лёка Ж. забыла о том, куда шла, начала носиться от прилавка к прилавку и восхищенно читать мне ценники вслух:
— Хлеб — 2 евро за килограмм! Молоко 1 евро 38 центов за литр! Свежая рыба — 6 евро за килофамм! Яйца куриные — 1 евро 5 центов за шесть штук! Колбаса — 6 евро 36 центов за килограмм! Прошутто — 7 евро 90 центов. Моцарелла — 5 евро 90 центов! Творог — 6 евро! Сыр «Горгонзола» — 7 евро 5 центов!
На мой взгляд, рыночные продукты были не так уж и дешевы. Но поскольку Лёка Ж. была теперь маниакально увлечена идеей экономии, то она, разумеется, сравнивала с ценами ресторанных блюд. Подсчитав, Лёка Ж. быстро сделала вывод, что купить килограмм моцареллы или прошутто выгоднее, чем пообедать в ресторане. С этим, конечно, не поспоришь. Но Лёка Ж. требовала, чтобы мы немедленно скупили всё, пока столь дешевые продукты не разобрали. Я предложил зайти на обратном пути.
— Ты что, издеваешься? — возмутилась Лёка Ж. — Ты когда-нибудь видел, чтобы этот рынок работал? Мы застали его открытым в первый раз в жизни и, может быть, в последний. Он, может, вообще раз в месяц функционирует. Спроси у этого симпатичного продавца колбас, когда он работает.
— Как же я спрошу, если слов таких не знаю! — ответил я.
— Ты же умный. Придумай что-нибудь, — потребовала Лёка Ж.
Я придумал. Показал рукой на левое запястье, намекая на часы, сказал «иль темпо» и добавил «лаворарэ». Продавец задумался. В буквальном переводе то, что я сказал, означало: «время работать». Похоже на приказ. Что крайне возмутительно, учитывая нелюбовь римлян к труду любого рода. Продавец внимательно меня изучал, и в его взгляде появлялась открытая неприязнь. Я решил, что наверное, лучше сделать ноги. Но тут его осенило, и он дал нужный ответ: «alle due ore».
Я поблагодарил продавца и сказал Лёке Ж., что все в порядке, можем двигать дальше.
— Что значит — все в порядке? — спросила она с подозрением. — Что тебе продавец-то сказал?
Я честно сообщил, что рынок закрывается в два часа. Лучше бы соврал…
— В два часа дня? — удивилась Лёка Ж. — Сева, уже час по-местному! Мы должны купить всё немедленно.
— И пойдем со всем этим скарбом гулять? — спросил я. Лёка Ж. твердо кивнула. — Хорошо, но с одним условием — все продукты ты понесешь сама.
— Я не могу. Я же девочка! — В Лёке Ж. проснулось природное кокетство.
Если так пойдет и дальше, то скоро она станет грудным младенцем… Я предложил компромисс: мы купим продуктов на завтрак, потом сделаем привал где-нибудь у Колизея и всё съедим, чтобы не нести дальше. Лёка Ж. согласилась. В принципе, ничего другого ей не оставалось. Хоть я сегодня и нашкодил, мое чувство вины совсем не безгранично.
Мы купили молоко, моцареллу, прошутто, чиабатту. И напоследок заглянули в милый ларек с винными бочками, где вино разливали по полуторалитровым пластиковым бутылкам — 2 евро за литр. Поспешившей к нам продавщице мы, как смогли, объяснили, что хотим сухое «вайн бьянко». Она с удивлением поинтересовалась, откуда явились носители такого странного диалекта, и, узнав, что из России, сразу ткнула пальцем в самую большую бочку, приговаривая: «Вэри-вэри стронг». Видимо, ей объяснили, что русские пьют только такое — чем ближе к водке, тем лучше.
Я отрицательно помотал головой и попросил «нон вэри стронг, перфаворэ». Продавщица удивилась еще сильнее, завела нас внутрь и показала на другую бочку, заверив, что это «molto gustoso», то есть очень вкусно.
— Не сомневаюсь, — сказал я, — за такую цену-то!
— Сева, в тебе мало оптимизма, — ответила мне Лёка Ж. и широко улыбнулась продавщице. — Си. Грация.
— Лёка, сколько раз тебе повторять: не грация, а грациэ, — назидательно сказал я, когда продавщица отправилась к бочке с вином.
— А в чем разница? — спросила Лёка Ж. с недоумением.
Как можно доступнее я разъяснил: разница в том, что grazia — это «грация», «изящество» и т. д., а grazie — это «спасибо», «благодарю». Гласные в итальянском имеют огромное значение! Скажешь парню amica, и он обидится. Потому что amica — это «подруга». А «друг» — это amico. Так что все гласные нужно произносить очень четко…
Лёка Ж. кивнула, но, по-моему, никаких выводов из урока итальянского не сделала.
Продавщица тем временем налила нам вина, подошла к кассе и, не выпуская бутылку из рук, попросила: «Uscite fuori». Что это означает, я понятия не имел. «Аут», — настаивала продавщица, кивая в сторону выхода. Она что, нас выгоняет?
— Она хочет, чтобы мы вышли, потому что у нее здесь касса, — объяснила Лёка Ж. и хмыкнула. — Тоже мне, языковед-любитель…
Нахваливая вино и перечисляя его достоинства, продавщица по-прежнему не расставалась с бутылкой. Она отдала алкоголь только тогда, когда получила деньги. Предусмотрительная…
— Спешел фор рашенс, — сказала она, протягивая карточку, на которой было написано ручкой: «5 %».
Затем продавщица объяснила Лёке Ж. — меня, видимо, в качестве собеседника она больше не рассматривала — в следующий раз, когда будем у нее что-нибудь покупать, получим скидку в 5 процентов. Лёка Ж. пообещала обязательно прийти и, расцеловавшись с любезной продавщицей, потянула меня к Колизею.
Однако рынок оказался не последним препятствием, которое нам предстояло преодолеть по пути к заветным руинам. Каким-то волшебным образом в наш маршрут все-таки затесался обувной магазин. Лёка Ж., конечно же, попыталась затащить меня внутрь, но после посещения виа Национале это было выше моих сил. Чтобы не возникло очередных сцен, я хитро закурил и не выпускал дымящуюся сигарету из руки на тот случай, если Лёка Ж. выглянет из магазина и возобновит свои попытки. Она не выглядывала.
