С этого дня и до самой своей смерти Екатерина не снимет печальных траурных одежд. Только два раза она наденет шелк: во время свадьбы своих сыновей – Карла IX и Генриха III. Она поменяет свои символы. Вместо радуги Ириды появится сломанное копье и девиз «Lacrimae hinc, hinc dolor» – «Вот причина моих слез и моей скорби»; или еще – гора негашеной извести со словами: «Ardorem extincta testantur vivere flamma»[7]. «Так она заявляла, – комментировал старинный историк, – что пламя истинной и искренней любви, какую она питала к своему супругу королю, все еще бросало свои искры после того, как угасла жизнь разжигавшего его государя». [98]

Королева погружается в воспоминания как раз в тот момент, когда Франция сосредоточивается, возвращая домой свои гарнизоны и увенчанных славой солдат, теперь растерявших идеалы и силы, готовых отдать свое оружие соперничающим группировкам.

Итальянская авантюра развила во многих стремление рисковать всем – честью и положением во имя смелого начинания. И Екатерина не прошла мимо этого опасного эксперимента: она научилась управлять людьми, хитрить и к своей выгоде использовать их интересы и страсти. С этой точки зрения, ее выгода была огромной. Она великолепно знает всех актеров, ее окружающих. Под очень удобной маской послушной пассивности она в действительности вела игру в пользу Франции в регионе, который более всего был дорог ее сердцу – в ее родной Италии. Отныне она готова играть свою собственную роль, с открытым лицом, перед всем миром. [99]

В соответствии с положениями ордонанса Карла V Франциск II, которому исполнилось пятнадцать с половиной лет, считался совершеннолетним: короли Франции достигали совершеннолетия в четырнадцать лет. Но в действительности он был еще слишком юн, чтобы править. Когда умер его отец, он бросился в объятия своей матери, вручив ей государство и себя самого. Потрясенная внезапной кончиной своего супруга, Екатерина доверила своего сына Гизам – дядьям новой юной королевы Марии Стюарт. Герцог Франсуа де Гиз и его брат – кардинал Карл Лотарингский увезли короля в Лувр. Екатерина поселилась там тоже, хотя по традиции вдовствующая королева Франции должна была в течение сорока дней оставаться там, где находился умерший король.

Первые акты Франциска II были направлены против бывших фаворитов.

Диана была удалена еще во время агонии Генриха II. Ее заставили вернуть драгоценности Короны в соответствии с составленной описью. Герцогиня испугалась: она испросила прощения Екатерины и вручила ей свое имущество и свою жизнь. Королева-мать проявила великодушие. Она ограничилась тем, что запретила Диане и одной из ее дочерей – герцогине де Буйон являться ко двору; но не другой – герцогине д'Омаль – невестке герцога де Гиза. Возможно, в целях сохранения наследства герцога д'Омаля, Гизы не конфисковали у Дианы ее состояние, как она сама сделала это некогда в отношении герцогини д'Этамп. Екатерина удовольствовалась тем, что вынудила бывшую фаворитку продать ей Шенонсо, уступив ей взамен свое владение Шомон. Всех удивила щедрость королевы: ее ревность и презрение к Диане при жизни ее мужа были общеизвестны. [103] Екатерина выжидала, она опасалась влияния могущественных семейных союзов Дианы. Поэтому она ограничилась отставкой герцогини и ее сторонников: так, хранитель печатей, кардинал Жан Бертран, был вынужден уступить свое место канцлеру Оливье. Позже королева сможет выразить свое презрение: отправляясь в сентябре 1562 года на осаду Руана, она проедет мимо Анэ и «не повидается с госпожой де Валантинуа и не войдет в ее дом».

Едва король умер, как Анн де Монморанси был вынужден отдать королевскую печать Гизам. В последние годы царствования своего мужа Екатерина прониклась ненавистью к коннетаблю – главному виновнику Като-Камбрезийского мира, оказавшегося роковым для ее итальянских надежд. Как мы видели, она оказалась на стороне разочарованных, подобно ей, Гизов. Поэтому она приветствовала отставку могущественного вельможи, освобожденного молодым королем от «пребывания и трудов в его свите».

Когда бывшие советники были отстранены от должностей, пришлось создавать новое правительство. Как и Екатерина, Гизы совершенно не собирались делить королевскую власть с их возможными соперниками – принцами крови. Стремясь обезопасить себя, король создал свой личный Совет из тридцати человек. В него вошли: королева; три брата короля, самому старшему из которых было девять лет; принцы крови – потомки Робера де Клермона, шестого сына Святого Людовика, умершего в 1318 году: Антуан де Бурбон, король Наваррский, принц Конде, герцог де Монпансье, принц де Ла Рош-сюр-Йон; иностранные принцы – союзники королевской семьи, живущие в Париже: герцог Савойский, герцог Лотарингский, князь Феррары; живущие при дворе кардиналы – обладатели высоких должностей и, наконец, сторонники Гизов и королевы-матери – Мишель де Л'Опиталь, Жан де Морвилье, Шарль де Марийяк, Жан де Монлюк, Андре дю Мортье, Жан д'Авансон, Луи де Лансак, Никола де Пельве и Сурди, бывший духовник Франциска I. В таком многочисленном окружении «принцы крови оказались как бы придавленными, несмотря на все их протесты». [104]

Этот Совет был фиктивным органом. За все время правления Франциска II полностью он был созван только в августе 1560 по случаю ассамблеи в Фонтенбло, куда были также приглашены рыцари королевского ордена.

Заботы матери семейства вынудили Екатерину заняться политической деятельностью. Уже давно ее беспокоило будущее юного короля и его шести сестер и братьев. Франциск II всегда был очень болезненным. Еще в детстве у него были частые головокружения, он не мог сморкаться, его левое ухо «заменяло ему нос». Его резкость, властность и раздражительность были следствием его физических страданий: он пытался усмирить свои неврозы, отправляясь надолго на охоту в Солонь, Перш, Венсеннский лес. Как раз накануне одной из таких прогулок он простудился в Орлеане, в ноябре 1560 года, и началась его ужасная семнадцатидневная агония, когда за ухом у него образовалась опухоль, а гной вытекал через барабанную перепонку и рот. Рядом с ним была юная королева Шотландии Мария Стюарт – старше его на два года, воспитанная вместе с королевскими детьми, образованная и говорящая на латыни «как королевский чтец», музыкантша, прелестная молодая девушка, худая и бледная, часто болевшая, плохо переносившая тягостные аудиенции и церемонии. Ее свекровь была с ней весьма обходительна. Она заставляла ее занимать почетное место. Она дарила ей свои собственные драгоценности – «самые красивые и самые большие жемчужины, какие только существуют на свете». Но некоторые высказывания молодой королевы, если, впрочем, они соответствуют истине, назвавшей Екатерину «флорентийской торговкой», и, в любом случае, некоторое презрение к семейству Медичи, которое Мария разделяла с правящей герцогиней де Гиз – Анной д'Эсте, никак не могли способствовать возникновению глубокой симпатии между двумя королевами. Но «врачи очень рано сказали, что у нее не будет детей».

Вполне вероятно, что именно в это время в замке Шомон Екатерина предавалась беседам с волшебным зеркалом. Об этом факте сообщают многие летописцы того времени. «По словам маршальши де Рец, – рассказывает Симон [105] Гулар, – королева Екатерина Медичи, желавшая знать судьбу своих детей и имена их преемников, увидела их в зеркале, где появилось отражение зала, по которому каждый из них сделал кругов столько, сколько лет ему суждено было царствовать». Этьен Паскье тоже передает эту колдовскую сцену. Екатерина увидела в зеркале, как сначала Франциск I сделал один круг по залу, потом Карл IX обошел его четырнадцать раз, а Генрих III – пятнадцать. Затем явился герцог де Гиз, прошедший сквозь зеркало «подобно молнии». «Потом показался принц Наваррский, сделал двадцать два круга и тотчас исчез». Истинное или ложное, это сообщение полностью подтверждает беспокойство и неуверенность королевы-матери в завтрашнем дне.