Что-то адвокаты не идут. Долго их ещё ждать? Сыграю ка на гитаре. За окном стало темно. Я разыгрался, а адвокатов не видать. Тихонький стук в дверь. Ага, пришли. Наконец-то. Как принять? Сразу в торец? А если пригласили свидетелей? Запустить в купе и выпытать всё, что знают. А затем, что делать?
Осторожно приоткрываю дверь. Мужик в форме.
— Разрешите войти, Ваше сиятельство?
— Вы кто? Проводник?
— Нет, Ваше сиятельство. Я жандарм.
— Вы принесли ужин вместо проводника?
По виду жандарм смутился.
— Не извольте беспокоиться, Ваше сиятельство. Я распоряжусь и ужин сейчас же принесут.
Как у них с едой строго. Прямо святая корова Индии.
— Прошу прощения, господин жандарм. Можно я сам распоряжусь, если, конечно, такое возможно.
— Пожалуйста, Ваше сиятельство, распоряжайтесь.
Жандармский офицер подозвал, по всей видимости, рядового жандарма. Я спросил, запомнит ли посыльный то, чего я наговорю? Дал денег и велел сдачу оставить себе, опять таки, если это не противоречит службе. Оказывается не противоречит.
Наконец жандармский рядовой удалился и я пригласить офицера в купе.
Жандармский офицер представился Алексеем Тихоновичем. Просил любить и жаловать. В ответ представился и я. Оказывается, в поезде происходят странные дела. Проводник одного из вагонов опознал в пассажирах мошенников, коих разыскивает полиция. По телеграфу, не доверяя начальнику поезда, вызвал жандармов. Преступники арестованы и дают показания.
Из допроса выяснилось, что преступники намеревались выманить из некого князя, под угрозой дуэли, небольшую сумму денег. Поскольку в вагоне едет только один князь, то Алексей Тихонович решился побеспокоить спросить о подробностях. Я чистосердечно покаялся в том, что проводник, будучи в нетрезвом состоянии, бормотал о дуэли всякую ересь. Но, мне нужна конкретная пища и проводник, получив хорошего леща улетел, я так думаю, в ресторан. Что-то давно мерзавец не идёт, наверное, пока не проспится не придёт.
Алексей Тихонович, удивил меня сообщением, что проводник никогда не придёт, так как зарезан ножом. Вот, как? Удивился я и добавил, что до сего дня не думал, что за пьянство на рабочем месте теперь убивают. Хотя, новые веяния, в обеспечении трезвости народонаселения нашей многострадальной родины, лично у меня вызывает уважение, если не больше.
Алексей Тихонович спросил, что может быть больше? Ну, например, восторг, ответствовал я. Наконец официант из ресторана, под конвоем жандарма, принёс искомую пищу. Заработав, вместо чаевых выговор, удалился с весьма недовольным видом. Он не получил пинка, только из за присутствия Алексея Тихоновича, о чём я не замедлил сообщить жандарму. И даже добавил, что не чувствую уважения к бездельникам, которые даже за деньги, еле передвигают ноги.
Предложил жандарму разделить трапезу. Тот слегка удивившись, сообщил, что у них, у жандармов, не принято есть, пока не поели подчинённые. Я обвинил жандарма в наивности и привёл в пример цвет носа подчинённого. Жандарм слегка увял и заявил, что не собирается меня объедать. Я спросил, не значит ли отказ, того обстоятельства, что я арестован? Он смутился, сказав, «а в этом смысле» и приступил к совместной трапезе.
Разговор во время еды, уж не знаю, что это, обед или ужин? Когда я задал этот вопрос жандарму, он ответил, что это пожалуй, ранний завтрак. Вот это да! Восхитился я. Чем вызван мой восторг? Спросил жандарм. Да, поиграл немного на гитаре, а уже сутки прошли. Каналья проводник, раньше хоть еду носил и мне удавалось следить за временем. А теперь, хоть волком вой. Как проследить за тем, который час?
— Кстати, очень кстати, Вы вспомнили о волках. Что Вы можете сказать о них?
— Многоуважаемый Алексей Тихонович! Я не могу сказать о волках ничего.
Такое моё заявление вызвало некоторое недоумение со стороны жандарма.
— Как же так, Виктор Александрович, все офицеры наперебой говорят о волках. Спорят, кто и сколько убил волков. Его высокопревосходительство очень хвалит офицеров за то как они отстояли себя и семьи.
— Причём же тут я, глубокоуважаемый Алексей Тихонович?
— Ну, как же, все как один хвалятся. Число убитых ими волков превышает несколько сотен как такое возможно? По-моему, господа офицеры выпили и им кажется всё больше и больше волков. Чем больше выпьют, тем больше им кажется.
— Так, я всё таки, здесь причём? Если я трезвый то, что должен сказать?
— Ну, хоть что-то скажите, Виктор Александрович.
— Прямо не знаю. Ну, были волки, господа офицеры стреляли. И потом все пошли их добивать и даже я пошёл.
— Почему даже Виктор Александрович?
— Что даже?
— Вы, Виктор Александрович, сказали «даже я пошёл».
— Ну.
— Почему, Вы сказали «даже»?
— Я так сказал?
— Виктор Александрович, Вы так сказали, я слышал это собственными ушами.
— Ну, если Вы так утверждаете, то по-видимому могу с этим согласиться. Пусть будет, что я сказал, что сказал. И что из этого будет следовать? Я не пойму Вас, Алексей Трифонович. Что хотите?
— Это просто, Виктор Александрович. Вы сказали, что даже Вы пошли. Что Вы этим даже хотели сказать?
— Ничего не хотел. Даже не уверен, что сказал даже.
Вот прикопался, Шерлок Холмс недорезанный. Поморочу тебе голову этим «даже». Сам выкопаешь себе яму.
— По моему, это Вы, уважаемый Алексей Трифонович, сказали «даже». Уж, совсем не пойму, зачем Вы перекладываете на меня. Ей богу, не пойму, какой смысл Вы вложили в это слово?
— Прошу прощения, Виктор Александрович, но когда мы с Вами начинали разговор, Вы сказали слово «даже». Вы помните?
— Очень может быть, уважаемый Алексей Триангулиевич. Я, честно говоря, не слежу за каждым своим словом, не взыщите. Если Вы, уважаемый Алексей Талгатович, заявите на суде, что я так сказал, то безусловно, я от Ваших слов отказываться не буду. Даже больше того, только из уважения к Вам, любезный господин Алексей Тукованович, я могу согласиться, что действительно я слово произнёс. Но, только для того, чтобы прекратить нашу дальнейшую дискуссию по этому вопросу. Я, так понял, что Вас больше интересует не само слово, а смысл коий я вложил в него. Не помню, я уже даже и забыл, о чём мы с Вами так мило беседовали.
Жандарм, вроде, с уважением посмотрел на меня. Не ожидал он подобных перлов от замухрышки, тощего и длинного сопляка? То, что перед ним замухрышка, не вызывало ни каких сомнений, так как я нарядился в повреждённый и стиранозаштопаный костюм, который проводник успел вернуть после починки и глажки.
Наконец, видимо, приняв какое-то решение он заговорил снова.
— Господа офицеры утверждают…
Я нагло перебил.
— Прошу прощения за то, что перебиваю, Вас уважаемый Алексей Трипонтович, но меня совершенно не интересует, что говорят господа офицеры. Если это возможно, пожалуйста не упоминайте в разговоре о господах офицерах.
Жандарм недоумённо на меня посмотрел и заявил.
— Дело в том, что в некоторых случаях буду вынужден упоминать о них.
— Пожалуйста, пожалуйста, только прошу не злоупотреблять этим словом. Не больше того. Я весь во внимании.
Пожевав губами как бы настраиваясь на новый лад, снова к допросу.
— Дело в том, что мы недосчитались некоторых пассажиров. Например не обнаружен некий жандармский офицер, кое кто из обслуги поезда. Возможно пропали несколько пассажиров. Что Вы можете рассказать об пожаре в поезде и последующих событиях.
— А почему собственно Вы расспрашиваете меня? В поезде было множество пассажиров, многие из них офицеры, то есть люди неоднократно рисковавшие жизнью. Они лучше могут описать случившееся. Если говорить обо мне, то я совершенно выпал из жизни. Какие-то обрывки воспоминаний, совершенно между собой не связанные. Помню, например, что укладываюсь спать. Вдруг приходят люди, поднимают меня, забирают вещи и мы идём укладываться спать в другом месте. Наверно я сильно напугался и с перепугу пошёл тыкать палкой туши убитых волков. Причём совершенно не помню, было ли это в действительности или только приснилось.