Евгений Проворный
«Проспект Краснозвездный и другие»
Содержание:
Кафка в Николаеве
Маленький мальчик
Педагогика и м-я
Романы
Проспект Краснозвездный и другие
Слишком длинный отрывок
Кафка в Николаеве
Было утро, когда Франц Кафка приехал в Николаев. Хорошо прибывать к николаевскому
железнодорожному вокзалу летним утром – еще не жарко, не шумно, воздух тверд и чист.
Франц приехал киевским поездом в 5.45.
Пара заспанных таксистов лениво преградили ему дорогу. Кафка мягким жестом дал
понять, что в их услугах не нуждается. Выйдя на вокзальную площадь, он оглянулся на
здание – серый облупившийся фасад, немытые стекла, слово «Вокзал» над входом.
Кафка сразу поехал на Советскую. Когда охранники в летних кафешках еще помогали
барменам расставлять столики.
Писатель заказал кофе. На украинском языке. Да, так и сказал: «Кави, будь ласка».
Николаевские менты остановили Франца Кафку на одной из улочек. Кажется, это была
Лягина, да – Лягина. На пересечении с Макарова. Был вечер. Он показался им
подозрительным с таким большим саквояжем.
- А-а, - сказал безусый сержант, изучив паспорт писателя. – Ну, вы тут поаккуратнее…
У Франца Кафки был в руках саквояж. Большой коричневый саквояж с рукописями.
«Америка», «Замок»… С ним он присел на лавочку в Каштановом сквере. На аллейках
лавочки стоят одна напротив другой, спрятанные в тени взрослых каштанов. Напротив
сидела николаевская девушка. Обыкновенной николаевской красоты, доступной и
недоступной одновременно.
- Полно-те, сударь, я знаю вас, - сказала, грустно глядя на писателя.
Ответом был его вопросительный взгляд.
- Вы депутат Верховной Рады, - утвердительно сказала, но уже без грусти.
- Я писатель, - молвил робко в ответ.
- Вы депута-а-а-т, - ласково и мечтательно произнесла она.
Маленький мальчик
Я вынимаю свое сердце из груди и кладу в боковой карман. Подхожу к кучке людей на
трамвайной остановке и поочередно плюю каждому в лицо.
- Давай быстрее! – кричу подбегающему старичку, который спешит подставить лицо под
священный плевок.
- У вас нет сердца! – с восхищением бросает мне вслед какая-то дама.
Я поджег книгу. На улице, днем. Проходивший мимо маленький мальчик присел на
корточки возле меня. Мы разговорились и сошлись на том, что книга хорошо горит.
- Я еще принесу, - пообещал он и убежал.
Я тоже ушел и принес еще. Когда мальчик вернулся, костер разгорелся еще больше.
- Здорово! – весело сказал мальчик и подбросил пару новых книг.
Бумага горела. Говорить нам было не о чем. Наконец малыш спросил:
- А что у тебя в кармане?
Я достал прозрачный полиэтиленовый пакетик.
- Что в нем? – опять спросил он.
- Мое сердце, - ответил я и легонько потряс перед ним пакетом.
У меня и у маленького мальчика были общие знакомые – киллеры. Одного звали – Сашка,
другого – Пашка. Однажды, собравшись вчетвером, мы задались вопросом: а что же такое
смерть?
- Это деньги.
- Это деньги.
Так ответили сначала Сашка, потом Пашка.
- Смерть – это свобода, - соригинальничал я.
- А я не знаю, что такое смерть, - сказал маленький мальчик. – Я еще не умирал.
Маленький мальчик спросил у меня:
- А где сейчас твое сердце? В кармане?
- Нет. В груди.
- Тогда давай просто погуляем.
Мы гуляли с маленьким мальчиком по саду. Мальчик нашел жука и взял его в руку.
- А зачем нужен жук?
- М-м… нужен. Природа так решила.
- А если я его раздавлю?
- Совершишь плохой поступок.
Мальчик выпустил жука.
- А человека тоже кто-то может взять в руку и раздавить?
- Да.
- Кто, слон?
- Нет, наверное, Бог.
Маленький мальчик огляделся по сторонам.
Однажды мы выехали за город. Погулять. Уже отошли далеко от дороги, когда маленький
мальчик достал из куртки пистолет.
- Неплохая модель, - сказал я. – Где взял?
- Не важно.
Мальчик взвел курок и направил оружие на меня.
- Э-э! Подожди! Малыш, где твое сердце?
- Вот.
Он вытащил из кармана брюк полиэтиленовый пакетик со своим сердцем.
- Помнишь, ты что-то говорил о Боге? – спросил мальчик.
- Помню.
- Забудь.
И нажал на спусковой крючок.
Педагогика и м-я
Кровать в комнате подперта стопкой книг. Книги - вместо отломавшейся ножки. Мне не
важно, кто в стопке - Толстой ли, Чехов. На кровати Паша с гитарой. Я рядом в кресле.
Мы смотрим телевизор.
Вечер тихий, летний. Окно в комнате открыто. Из него долетают звуки двора: собачьи
торопливые шаги, закрывающаяся калитка.
Завтра начнется чемпионат мира по футболу. Мы уже заполнили таблицу результатами
матчей. В моей версии до финала доходит Нигерия. Паша подчиняется логике и у него в
финале – Бразилия.
Приходя сюда, я снимаю рубашку и вешаю на ключ. Ключ вставлен в замочек
деревянного шкафа, стоящего тут же у окна. Душно. Время от времени я дую себе на
грудь.
Однажды я подглядел в окно, как Паша целуется со своей девушкой. Сплетенные рты,
застывшие в напряжении тел а. Конечно, мне стало неловко. Конечно, я покричал со
двора, чтобы он открыл мне.
Это странная молодость. Мне - 20. Паше - 19. Мы студенты неведомого вуза. Мы
ежеутренне посещаем занятия. Наша учеба это не песня, не стих, даже не анекдот. Это –
бормотание умалишенного, клекот, невнятное рычание, случайные междометия и
отрыжки. Паша написал в блокноте и показал мне: «Работа учителя сегодня опустилась с
уровня призвания до уровня профессии». Или что-то в этом роде. Пафосно и верно. Наши
вузовские преподаватели это оболочки, огромные мыльные пузыри, раскрашенные в
человеческие цвета. Любой неосторожный вопрос взорвет их: «Вы дрочите, Терентий
Павлович?». Ах, конечно, дрочит. Каждую лекцию, каждый семинар все эти Терентии
Павловичи, вывалив свое хозяйство, дрочат, не переставая и возбуждаясь от собственной
речи. Они забывают о нашем существовании, самозабвенно ухватившись за свой
полувосставший член, полузакрыв глаза. Звенит звонок, и остывшее слюноподобное семя,
устремившись в потолок, каплет оттуда на наши головы. Добро пожаловать в
педагогический институт.
Главное, не считать Пашу другом. Иначе он ранит вас. «Подумаешь, быка кинули» -
