— Это почему еще?! Я из Барнаула! Я живу в Германии всего несколько лет, это связано с работой, а вот раньше…
— Чем занимался этот Иванов?! — перебил его Виталий, не давая Гершбергу ударится в ностальгические воспоминания. — Был такой же гипнотизер, как и Шрейдер?!
— Вы употребили суть неправильный термин… — начал было Григорий Данилович, преподавательски помахивая в воздухе сигаретой, но Виталий досадливо тряхнул головой.
— Смысл-то правильный?!
— Ну да. Только еще… — Гершберг поморщился, словно от зубной боли, и выражение его глаз стало странным. — Еще он был… как бы это сказать, чтобы вы поняли… Он был снотворцем.
— Кем?! — изумленно спросила Алина, и Гершберг тут же суетливо замахал руками — так, что на нем даже приподнялся плащ.
— Нет, подождите, подождите! Я должен объяснить вам суть… а потом уже переходить к таким серьезным вещам! Я не буду заскакивать вперед! Если уж вам захотелось правды, дайте мне рассказать все правильно!
— Вы упоминали о тестированиях, — Алина невольно перешла на «вы», сама того не заметив. — Вы их делали в тот же день, как…
— Нет, нет, что вы! Это требует времени, это очень кропотливая работа… нужно было ведь точно знать, что отсеять… Это началось с тех самых пор, как были подобраны кандидаты.
— То есть, мы, — уточнила Ольга, потирая колено.
— Вы и еще несколько человек, но они не прошли отбор.
— Вот свезло кому-то! — заметила Кристина, вытягивая свои длинные ноги.
— С тех пор из вашей жизни еженедельно выпадали несколько часов. Вы просто этого не помните.
— Это делал этот… Иванов? — Алина наморщила лоб, пытаясь вспомнить, были ли за эти три месяца в ее жизни какие-то потерянные часы? Но зацепиться было не за что — как недавно выразился Гершберг, на эти часы у нее не было ничего, что стало бы ударом в критическую точку.
— Нет, что вы! Это простая работа! Этим обычно занимался Шрейдер! — в голосе гештальт-терапевта прозвучали презрительные нотки, и она подумала, что покойный врач-гипнолог не пользуется в глазах Гершберга большим авторитетом. — У Кирилла была работа посложнее… М-да.
— Так чего ж этот ваш Шрейдер не смог стереть наш сон?! Все бы было тихо-мирно!
— Только Иванов был способен уничтожить собственную работу.
— Значит, вы заставили нас увидеть некий сон и изучали, что мы будем там вытворять? — Алексей перекинул нож из одной руки в другую, и Гершберг взглянул на него с раздражением искусствоведа, чью речь о мощи и выразительности тициановских полотен прервали репликой о ценах на колбасу.
— Наша группа преследовала не совсем такую цель.
— Ваша группа? — удивился Виталий. — Их там что — несколько было?
— Разумеется. Изучали коллективную и индивидуальную поведенческую психологию. Реакцию на обстоятельства. Мыслительные процессы. Ориентацию и логику. Психические изменения, физиологические и химические реакции мозга… Ведь все, практически, происходило на самом деле… для вас… и наблюдения вполне можно было применять к реальности. Далее… изучали устойчивость созданных личностей, устойчивость созданной реальности, бессознательную материализацию желаний и страхов — того, что не выявило тестирование и мы не смогли отсеять… В этом проекте пересеклось сразу несколько — так было удобней, кроме того… не нужно было создавать по каждому отдельную группу. Это значительно экономило средства… ведь, если говорить откровенно, нехватка финансирования…
— Что?! — возопил Олег, поднимаясь. — Ты хочешь сказать, что ваша кодла затеяла такой сложный и опасный опыт, даже не подкопив бабок?!
— Подождите! — испуганно сказал Гершберг, ойкнул и уронил окурок, обжегший ему пальцы, потом наступил на него ботинком. — Во-первых, мы провели очень тщательную подготовительную работу. Во-вторых, он проводился уже не в первый раз. Даже я, считавшийся новичком, участвовал уже во втором… А до этого их проводили и в Германии, и в других странах, но…
— В Германии?! А чего ж вы сюда-то приперлись?!
— Во-первых, ментальность соотечественников все-таки нам ближе! Во-вторых, — Григорий Данилович криво улыбнулся, — здесь заниматься этим безопасней и гораздо дешевле.
— Вот как, значит? — заметил Виталий с тонкой улыбкой. — А почему именно Волжанск?
— Этого я не знаю. В сущности, это мог быть любой город. Не мегаполис… но любой большой город. Не я его выбирал… Вы поймите еще раз, я не строил программу пребывания вас в той реальности! Я лишь помогал составлять саму реальность! И ваше прошлое… В сущности, вы составили его сами, вас нужно было только подтолкнуть. Потому и проект наш назывался «Ди штуфе дес троймес»!
— Степень мечты?! — негромко произнес Жора, демонстрируя знание немецкого языка. Гершберг кивнул.
— Дурацкое название! — пробурчал Алексей, поигрывая ножом. Алина раздраженно посмотрела на него, собираясь одернуть, чтобы он не мешал Гершбергу, и без того все время путающемуся в своем рассказе, ее взгляд случайно упал на его правую руку, на нож, который он держал забавно, словно шариковую ручку — между средним и указательным пальцем, очень близко к лезвию, поджимая рукоятку снизу большим пальцем, и вдруг она застыла. Гершберг говорил еще что-то, но она уже не слушала — все ее внимание было сконцентрировано на этой руке, на этих пальцах, держащих нож так забавно… Он подняла взгляд на лицо Евсигнеева, опустила на нож, снова на лицо, и снова на руку…
— … Аля?! — ворвался в ее сознание встревоженный голос Виталия. — Что с тобой?
Алина повернула голову и посмотрела на него пустыми глазами, не узнавая… Она и не могла его узнать, ведь Але было всего пять, и она никогда не встречала его прежде, она еще не знала никого из них, и когда ее голова повернулась в прежнем направлении, перед ней была трава — длинные густые сочно-зеленые стебли, казавшиеся огромными, потому что сама Аля была очень маленькой — она сидела в земляной пещерке и смотрела сквозь эти стебли на кровавый ужас в овраге, и ее пальцы комкали раздавленное тельце цветочной куколки. Она смотрела на руку, летающую над располосованной женской шеей — руку, державшую нож так забавно… Она смотрела, как двое с руганью оттаскивают третьего от мертвого тела… Она не видит их лиц — видит только затылки и мотающиеся волосы… и тут третий поворачивает голову, обшаривая все вокруг жутким взглядом, наполненным неким веселым, восторженным безумием, и она видит его лицо… Раньше оно было всего лишь смазанным белым блином… но теперь она видит его лицо. Память может разглаживать черты лиц, но может и прятать их — очень глубоко. Возможно, сложись все иначе, лицо так и осталось бы лежать в этой глубине. Но сейчас она его видит. Это очень молодое лицо — парню от силы лет восемнадцать, время сильно изменило его с тех пор, подернуло сетью морщин, другими стали глаза, и не было уже густых черных волос, но, несмотря на это, лицо ей знакомо. Теперь знакомо.
Удар в критическую точку.
— Ты чего? — осведомился Алексей. Алина медленно встала, не отводя застывшего взгляда от его лица, и было в нем что-то такое, отчего Евсигнеев тоже поднялся и невольно сделал шаг назад, не понимая, почему снова, как недавно во сне, глядя на ту, другую Алину, ощущает эту тревогу, почти панику. Его пальцы машинально крепче сжали рукоять ножа.
— Ты, — ее губы шевельнулись едва-едва — призрачный, невесомый звук. — Это был ты.
— Где я был?! — Евсигнеев чуть пригнулся, в его глазах появилось мучительное напряжение.
— Там… в овраге… Я узнала тебя. Ты и еще двое. И девушка. Это был ты!..
— Что ты несешь?! — пробормотал он, теперь ощущая самый настоящий ужас, и сделал еще один шаг назад, бессознательно поднимая руку с ножом. Олег уже стоял рядом с Алиной, Виталий поднимался со стула, начиная понимать, о чем речь. Гершберг подался вперед — на его лице был искренний профессиональный интерес, в глазах поблескивали восторженные огоньки.
— Бесподобно! — прошептал он.
— Вы думали, что там никого нет… но там… в стенах оврага были пещерки, заросшие густой травой… и я сидела в одной из этих пещерок… Я видела, что ты сделал! — лицо Алины исказилось судорогой. Алексей сглотнул. На его висках и шее вздулись жилы, точно он пытался поднять неимоверную тяжесть.
