— Вы отдали меня ему… — хрипло прошептала она. — Вы отдали меня ему и даже этого не поняли.

В бессильной ярости Алина еще раз ударила по стене ногой, и стена вдруг просела, и она провалилась в удушливую тьму, но тут же вскочила. Конечно же, ведь раньше здесь была дверь! Только вот этого бесконечного коридора раньше здесь не было.

Раздумывать было некогда — в отверстие уже скользили первые ряды паучьей гвардии, просовывалась хищно оскаленная собачья морда с капающей с клыков красной слюной, к ней тянулись слепые сомнамбулические руки, и, развернувшись, Алина побежала вперед.

Коридор петлял и изгибался бесчисленными поворотами, то и дело попадались развилки. Алина сворачивала, не думая — думать было некогда, они не отставали, они уже бежали, и она слышала за своей спиной топот, шелест лапок, шипение, грохот и глухой рык.

«Мне нужно проснуться! — в отчаянье думала она, цепляясь руками за стены, чтобы не упасть. — Мне нужно проснуться! Он должен отвлечься, чтобы я проснулась! Но как, как?!»

Внезапно пол расступился под ее ногами, и Алина с криком полетела вниз. Больно ударившись обо что-то твердое и холодное, она охнула, потом, не поднимая головы, прислушалась. Было тихо, и звуки преследования больше не доносились до нее — лишь что-то потрескивало и сильно пахло жженым. Еще одна реальность? Еще одна ловушка? Интересно, она уже сошла с ума, или пока еще на подходе?

Алина со стоном приподняла голову и увидела, что лежит у подножья широкой мраморной лестницы. За ее спиной была темнота, впереди же, там, куда вела лестница, виднелся странный прыгающий свет и что-то ослепительно сверкало.

С трудом поднявшись, Алина начала подниматься, держась за холодные перила, и когда ее нога коснулась последней ступеньки, она, не выдержав, изумленно вздохнула при виде того, что открылось ее глазам.

Зал был огромным, роскошным, со сверкающими полами, вишневыми драпировками и легкими вишневыми занавесями, которые медленно колыхались словно бы сами по себе — вишневый шелк лениво струился вдоль стен, и стены эти были увешаны огромными, в два человеческих роста, тяжелыми зеркалами в золотистых рамах необычайной красоты. Никакой мебели в зале не было, а странный качающийся свет исходил от сотен, тысяч свечей — на небольших мраморных полочках стояло множество тяжелых шести-, восьмии двенадцатисвечных канделябров, упиравшихся в мрамор хищными львиными и птичьими золотыми лапами, и чуть покачивающиеся сонмы ярких огоньков слепили глаза.

Алина медленно пошла вдоль стен, потом остановилась и посмотрела в одно из зеркал, и из серебристых глубин на нее взглянула жалкая окровавленная фигурка в грязном костюме с мокрыми, прилипшими к плечам волосами и дрожащими губами. В зеленовато-карих глазах бился полубезумный ужас, пальцы свисающих рук нервно подергивались. Неожиданно ей захотелось расколотить это зеркало вдребезги — расколотить вдребезги все зеркала в этом зале, чтобы не видеть этой жалкой фигурки, прожившей сотни миров, возомнившей себя чем-то значительным и, в результате, оставшейся ни с чем. Ей никого не спасти, никого не найти, Лешка забрал их всех. В принципе, он уже забрал и ее.

Она протянула к зеркалу руку, и глаза отражения вдруг вспыхнули изумрудной зеленью, и волосы стянулись в тугие медно-рыжие локоны, и лицо изменилось совершенно, и теперь из зеркала на нее смотрела Оксана… или Алина из сна… из сна, который был множество снов назад… Отражение насмешливо улыбнулось ей, хотя губы самой Алины остались неподвижными. Взвизгнув, Алина отшатнулась, потом пробежала несколько метров, и тут ее взгляд наткнулся на одно из зеркал, и она снова остановилась. Потом медленно подошла к нему, изумленно глядя в стекло. Оно ничего не отражало — оно открывало, и Алина увидела гладь озера, и берег, поросший ирисами, и машину, косо стоящую за деревьями, а на берегу, на расстеленном покрывале сидели молодая женщина и маленькая девочка. Они ели бутерброды и смеялись, и рядом с девочкой валялся пушистый игрушечный цыпленок, а чуть в стороне на стволе поваленного дерева сидел Виталий, курил и улыбался, глядя на них.

— Господи… — прошептала Алина, потом изо всей силы ударила кулаком по толстому стеклу и закричала: — Виталик! Виталик, проснись!

Но никто не услышал ее голоса. Виталий выбросил окурок, потянулся, сел на покрывало рядом с женщиной и девочкой, и ребенок немедленно забрался ему на колени и начал с жаром что-то рассказывать. Алина закусила губу, почти прижимаясь носом к холодному стеклу. Она уже поняла, что рядом с Виталием сидит его сестра Даша с дочкой. Конечно, он счастлив там. Имеет ли она право отнимать у него этот сон? Не лучше ли будет оставить его в покое, и пусть смотрит свой сон до конца жизни?

Смотря, какой длины будет эта жизнь!

Алина схватила с полочки один из канделябров и, застонав от напряжения, метнула его в зеркало. Канделябр с грохотом ударился о стекло и обрушился на пол, горящие свечи веером разлетелись во все стороны, одна обожгла ей руку. Алина поспешно загасила их, потом взглянула на зеркало и, не выдержав, застонала от разочарования — на стекле не было даже царапины. Она набросилась на зеркало и неистово заколотила в него кулаками, сбивая их в кровь.

— Виталий, проснись! Проснись, бога ради! Он убьет тебя! Он уже тебя убивает! Проснись! Почему ты меня не слышишь?! Виталий!!!

Плача от бессилия, она сползла на пол, и ее ладонь со скрипом проехалась по холодному стеклу. Алина ударила по нему еще раз, потом вскочила и заметалась по залу.

Она нашла остальных — среди десятков зеркал она нашла их всех, она звала их по имени и разбивала руки об окна в их миры, но никто не услышал ее и не повернул головы, и Алина могла только с отчаяньем смотреть, как Петр вместе с сыном сидят на берегу речки, забросив удочки, как Жора величественно прохаживается среди собственных картин под руку с хорошенькой брюнеткой, как Олег мчится по дороге в ярко-красном «ягуаре», как Ольга ходит по залу собственного клуба, раздавая указания, и вокруг нее вьются крепко сложенные молодые люди, как Алексей одну за одной опрокидывает стопочки в шумной компании друзей, как Марина в роскошном аметистовом наряде, прекрасная и золотоволосая, царит на какой-то вечеринке, окруженная поклонниками. Никто не слышал ее криков — или не хотел слышать.

— Мечты! — с отчаянной яростью прошептала Алина, глядя на свои окровавленные руки. — Конечно, заветные желания… Вы разбежались по своим заветным желаниям и сразу же обо всем забыли! Он был прав! Он был прав с самого начала! Мне не стоило возвращаться. Почему я больше ничего не могу сделать? Почему я не могу управлять этим сном? Что это за место?

Повернувшись, она медленно побрела к тому зеркалу, в котором видела Виталия. Если бы ей удалось хотя бы пробраться к нему… Может, даже, заплатив за это волей и памятью. Странно, почему Лешка до сих пор не появился? Может, он не знает, где она? Ничего, рано или поздно он появится, и тогда она попросит отправить ее в эту реальность. Он ей не откажет, он будет только рад. Все, хватит! У нее больше нет сил. У нее больше ничего нет.

Виталий, сидевший на покрывале с Галей на руках, вздрогнул и поднял голову — на мгновение ему показалось, что он услышал чей-то голос, выкрикивавший его имя. Голос был очень знакомым, и он принадлежал…

Он украдкой посмотрел на Дашу, но лицо сестры было безмятежным — она ничего не слышала. Наверное, ему показалось.

И внезапно он вспомнил голос. Он не помнил лица, да это было и не так уж важно, ведь и в первый раз, давным-давно, он вначале услышал голос, а не увидел лицо, — голос, который хотелось слушать снова и снова, голос, который настойчиво просил, чтобы его помнили, и ведь он сам просил о том же…

Виталий снова взглянул на сестру и вдруг осознал, что никак не может сидеть здесь с ней на берегу озера, потому что Даша умерла много лет назад, и Гали здесь тоже быть не может, потому что она никогда не существовала… по-тому что все это — лишь иллюзия, сладкая, но иллюзия, и едва он об этом подумал, как его правую руку пронзила острая боль, и он поспешно отвернулся, с трудом сдержав вскрик. Потом осторожно спустил Галю с коленей и встал — так, чтобы они не видели его лица.