Сначала на месте гибели Александра была построена небольшая часовня, и лишь потом на этом же месте был возведен храм во имя Спаса Нерукотворного. Отметим, что это был первый памятник, сооруженный в память русских солдат и офицеров, павших на Бородинском поле.

В 1820 году церковь была освящена архиепископом Августином, а 26 августа, в годовщину Бородинского сражения, в нише, справа от иконостаса была помещена икона Спаса Нерукотворного. Слева от входа, над символической могилой генерала поставили белый мраморный крест с надписью у подножия: «Помяни, Господи, во Царствии Твоем Александра, на брани убиенного».

И потянулись сюда люди. В основном это были вдовы, хотевшие помолиться за своих убитых в Бородинском сражении мужей. Да и сама Маргарита Михайловна стала все больше и больше времени проводить в этом скорбном для нее месте. Она и после смерти мужа хотела оставаться с ним неразлучной.

В это время у Маргариты была лишь одна сила, призывающая ее к жизни, – их с Александром маленький сын Николенька.

Среди реликвий, которые бережно хранятся сейчас в Спасо-Бородинском монастыре, есть написанная девятилетним Николаем Тучковым записка: «Маменька! Жизнь моей жизни! Если бы я мог показать Вам свое сердце, то Вы увидели бы начертанное на нем Ваше имя!»

Но Судьба уже уготовила несчастной женщине еще один удар: в 1826 году умер от скарлатины пятнадцатилетний Николенька. Не стало ее единственного и горячо любимого сына, в котором с каждым месяцем все явственнее проступали черты Александра. Маргарита Михайловна так гордилась им. Недавно его приняли в Пажеский корпус. Казалось, жизнь налаживается, время залечивает раны…

И что самое ужасное – консилиум врачей не нашел состояние ребенка опасным, «один из докторов головой ручался за выздоровление». А уже следующей ночью Николеньки не стало…

1826 год стал для Маргариты Михайловны роковым.

По делу декабристов в Сибирь на каторгу пошел ее младший брат Михаил.

В 1823 году он стал полковником, связался с декабристами, вступил в Союз благоденствия и Северное общество. А кончилось все тем, что его осудили на восемь лет каторги. Вместе с ним последовала в Забайкалье и его жена Елизавета Петровна (урожденная Коновницына).

Но и это еще было не все – не выдержав испытания, умерла мать Маргариты Михайловны.

«В 1826 году, – свидетельствует С. Н. Глинка, – умер сын Маргариты Михайловны, и я сопровождал ее на Бородинское поле для отдания последнего долга юноше. Не могу изъяснить того чувства, которое глубоко навсегда запало в мою душу, когда в первый раз после 1812 года въехал я на равнины Бородинские: мне казалось, что каждый поворот колеса попирает прах тысячи жертв. Вся отшельническая жизнь вдовы и матери заключалась в стенах храма. Войдя в него, вы увидите на левой стороне памятник, воздвигнутый супругу: в средине сияет образ Божией Матери, бывший с А. А. Тучковым во всех походах, а направо – гробница юного его сына с надписью, в которую перешла вся жизнь вдовы-матери: “Се аз Господи!”»

После похорон сына под сводами Спаса Нерукотворного, в склепе храма, ничто уже не держало ее в миру, и все сосредоточилось для нее на Бородинской земле.

Когда ее спросили, как она смогла вынести весь ужас своего положения, Маргарита Михайловна ответила: «Я никогда не думала о том, что здесь со мной будет, а только о том, что уже было. Бывшее здесь слишком сроднилось со мной. Сперва я очень занята была постройкой церкви, для себя же поставила малый домик в виде сторожки, куда приезжала только на время, чтобы наблюдать за работами. Со мной жила одна добрая старушка, которая хотя и была чужда нам по вере и племени, однако посвятила себя совершенно нашему семейству».

Этой доброй старушкой была, судя по всему, гувернантка ее покойного сына Тереза Бувье[4].

И все же, признаем, было очень тяжело. Страдания порой казались ей совершенно невыносимыми. Плюс ко всему – однообразие, один день похожий на другой, и ничего, кроме служб, молитв, рукоделия и чтения. «Вот и вся жизнь! – написала она одной из своих подруг. – Скучно жить – страшно умереть. Вот предмет для размышления».

«Так продолжалось до тех пор, пока к ней не приехал митрополит Филарет – святитель редких человеческих достоинств. Он сумел внушить Маргарите мысль, что она ведет жизнь нехристианскую, что ее боль – лишь частичка общей боли: ведь кругом столько горя, столько таких же, как она, вдов, сирот и несчастных людей, и нужно отдать себя служению им, страждущим».

Так Маргарита Михайловна отдалась главному делу всей своей последующей жизни – устройству нового женского монастыря, где, лишившись самых близких людей, она решила навсегда поселиться.

А ведь первоначально у нее не было замысла создавать монастырь. «Она приютила старика Горленко, а в дальнейшем собиралась открыть богадельню для инвалидов – ветеранов Отечественной войны 1812 года. Помимо Бувье у Тучковой была горничная из Дерпта[5], лютеранка, которая затем крестилась в православие и постриглась под именем Деввора. Но каждый день к сторожке приходили нищие, и Маргарита Михайловна никому не отказывала в помощи. Молва о “доброй барыне” распространялась по округе очень быстро».

Женщины собирались к ней по-разному. Например, однажды во время поездки верхом она встретила телегу, на которой везли стонавшую женщину. Кучер пояснил, что муж ее, пьяница, постоянно избивает ее и двух дочерей. Маргарита Михайловна взяла женщину с дочерьми к себе и построила для них домик. Вскоре вокруг стали появляться новые домики, в которых начали селиться девицы и вдовы, желавшие молитвенной тишины.

Постепенно маленький дом вдовы генерала Тучкова стал центром целой колонии, где жили женщины, искавшие утешения и понимания среди таких же – несчастных и обездоленных войной. Шли и крестьяне из соседних деревень – кто за советом, кто за духовной помощью.

А затем Маргарита Михайловна освободила всех крестьян в своем тульском имении: она дала им «права вольных хлебопашцев с тем, чтобы они платили по две тысячи ассигнациями в год». Кроме того, она продала половину имения в Ярославской губернии за 20 000 рублей. Полученные от продажи средства пошли на содержание общины.

Но жили все равно очень бедно, однако Маргарита Михайловна была бодра: «Господь не оставит, да и нам ли жаловаться? Трапеза не затейлива, а зато каков хор!»

В 1833 году, по ходатайству митрополита Филарета Московского (Дроздова), поселение было зарегистрировано как Спасо-Бородинская община, а точнее – «Спасо-Бородинское богоугодное общежитие для 20 женщин».

Желая преобразовать свою общину, устроенную на месте гибели мужа, в монастырь, Маргарита Михайловна «подала на Высочайшее имя прошение от 6 декабря 1836 года о дозволении ввести в Спасо-Бородинском общежитии монашеское пострижение. Вместе с этим Тучкова ходатайствовала, чтобы ей позволено было обратить свою пенсию, состоявшую из 1800 рублей в год, навсегда в пользу обители. На эти просьбы Тучковой было по Высочайшему повелению объявлено, что к исполнению желания ее препятствий не будет, если Святейший Синод представит о том доклад на Высочайшее утверждение. По этому Высочайшему указанию Тучкова обратилась со своею просьбой в Святейший Синод. <…>

Порядок, введенный в общежитии, и призрение общиною больных и беспомощных были причиною того, что количественный состав общежительниц вскоре далеко превзошел первоначально предположенную цифру, так что в 1837 году сестер вместо 20 было уже 56. В этом году начали возводить в общине ограду и на ней предполагали выстроить каменную колокольню».

Вскоре сама Маргарита Михайловна приняла малое пострижение и стала инокиней Меланией. «Обряд проходил в Троице-Сергиевой лавре. Митрополит Филарет дал ей на счастье свою рясу и келейную камилавку[6]».

В 1838 году община была преобразована в Спасо-Бородинский общежительный монастырь 2-го класса.