Ранним утром 17 мая, отслужив мессу, двинулись к Иконию, показавшемуся некоторым пилигримам не меньше Кёльна. На крестоносное войско с обеих сторон нападали конные отряды турок, оглашая округу боевыми кличами, что, однако, не причиняло вреда Христову воинству. До сражения дело так и не дошло, и первое желание Барбароссы исполнилось без кровопролития: лагерь разбили в саду султана к западу от города, в зверинце, обнесенном стенами и потому пригодном для использования в качестве укрепления. Однако желанного отдыха пилигримы не обрели, поскольку ночью разразилась гроза с проливным дождем, лишившая их сна.

Наутро крестоносное войско заняло позиции у стен города. Барбаросса разделил его на две группы: одна под командованием герцога Фридриха Швабского должна была штурмовать город, а другой под командованием его самого предстояло сражаться с турками, находившимися вне города. Однако еще до того, как был отдан приказ к наступлению, некоторое время настроения колебались между миром и войной. Перед взорами пилигримов предстал старый султан Килич Арслан, выехавший из ворот города с несколькими сотнями всадников. Очевидно, своим вмешательством он хотел предупредить роковое развитие событий. Однако немецкое войско уже двигалось к городу. Султан, будто внезапно осознав опасность, грозившую ему и его спутникам на открытом пространстве, отделявшем друг от друга враждебные стороны, и понимая, что момент для примирения упущен, повернул коня и поскакал обратно в город, укрывшись за его стенами.

Непролазная грязь, в которую превратилась земля после ночного ливня, мешала продвижению Фридриха Швабского, но не останавливала его. На тесном пространстве между рвом и валом завязалась схватка. Натолкнувшись на энергичный отпор со стороны турок и приняв на себя шквал копий, летевших с городской стены, немцы отступили. Но Фридрих Швабский тут же предпринял новую атаку, и на сей раз крестоносцам удалось прорваться через ворота в город вместе с отступавшими турками, с которыми, намертво сцепившись, бились лицом к лицу. Не пришлось даже штурмовать стены. Вскоре был занят весь Иконий. Турки удерживали только цитадель, расположенную на невысоком холме у западной части стены. Помимо султана там нашли убежище и многие горожане с припасами, скотом и ценными вещами.

Тем временем другая часть войска, оставшаяся вместе с императором вне города, оказалась в критическом положении. Под звуки труб и барабанов турецкая конница Кутбеддина широким полукругом устремилась на крестоносцев. Немецкие рыцари противостояли им в непривычном для себя пешем бою. О полном успехе другой группы под командованием Фридриха Швабского они не знали, поскольку опоясавшие город сады не позволяли видеть, что там происходит. Турецкая конница окружила пилигримов со всех сторон, и многим казалось, что все кончено. Священники, надев литургическое облачение, служили мессу, дабы с молитвой на устах принять мученическую смерть. Однако командиры не дрогнули. Бросив клич: «Что же мы медлим, что дрожим? Христос правит, Христос побеждает, Христос повелевает! Наша смерть будет нам наградой! Вперед, Христово воинство! Обретите своей кровью Царство Небесное!», седовласый Барбаросса отдал приказ наступать. Тяжелая конница немцев, выстроившись клином, оттеснила турок. Кутбеддин обратился в бегство. Так была одержана полная победа. В стенах города императора триумфально встречал его сын. Потери турок были велики. Повсюду, где шли бои, громоздились груды убитых. Однако о преследовании вражеской конницы даже и не помышляли. У измученных крестоносцев не осталось сил и на штурм цитадели.

Наконец крестоносцы получили в избытке пищу, чистую воду, крышу над головой, а также фураж для лошадей. Помимо продовольственных припасов в укромных местах нашлось много серебра, золота, драгоценных камней и дорогих одежд. Пилигримам достались все сокровища дворца Кутбеддина. Килич Арслан, осажденный крестоносцами в собственной столице, вынужден был вступить в переговоры. Всю вину он возложил на своего сына Кутбеддина. Барбаросса, несмотря на блестящую победу, был не в состоянии диктовать жесткие условия мира, а потому довольствовался соблюдением прежде достигнутых соглашений: возможность закупки всего необходимого по умеренным ценам и безопасное прохождение по территории султаната. Порукой соблюдения условий соглашения должны были служить знатные заложники. Килич Арслан послал богатые дары и 20 заложников, после чего крестоносное войско покинуло город, опять расположившись лагерем в садах близ городских стен, где легче было переносить по-летнему жаркую погоду. В последующие дни немцы запаслись по умеренным ценам всем необходимым, закупив также 6000 лошадей, причем третейские судьи улаживали споры, когда одни жаловались на дороговизну, а другие — на плохую монету.

После победоносной битвы крестоносное войско отдыхало целую неделю, приводя в порядок оружие и снаряжение и откармливая лошадей. Прибывшее из киликийской Армении посольство сообщило, что там с нетерпением ждут императора и его пилигримов. 26 мая крестоносцы, имея при себе сельджукских заложников и проводников, покинули Иконий. Хорошо отдохнувшее и снова оседлавшее коней войско пребывало в победном настроении. Путь в Землю обетованную был открыт. Освобождение Гроба Господня от неверных должно было стать наградой за все лишения. Хотя и эта часть пути проходила не столь гладко, как рассчитывали, всех окрыляла надежда на благополучный исход дела. Проследовали в юго-восточном направлении по старой военной дороге, имевшей большое значение в римские и византийские времена. Опять начались было нападения кочевников, но когда Барбаросса пригрозил казнить заложников, враждебные вылазки почти прекратились.

Войско двигалось по засушливой безлюдной степи. К вечеру 30 мая достигли Ларанды (Карамана), цветущего сельджукского города на границе с Арменией, раскинувшегося в сказочном оазисе. Казалось, остались позади все страшные лишения и опасности. До Армении рукой подать. Турки наконец-то сдержали условия заключенного мира. Не было недостатка в провианте, воде и фураже. Можно было надеяться на следующий день навсегда покинуть степи Центральной Анатолии, в которых крестоносное войско едва не погибло. 1 июня крестоносцы отдыхали в Карамане, пребывая в безмятежном настроении. Тем большего страху на них нагнало землетрясение, случившееся тихой безветренной ночью. Перепуганные пилигримы решили, что земля дрожит от приближающейся несметной турецкой конницы, и схватились за оружие. Убедившись, что врага нет, успокоились и позднее истолковывали этот случай как предзнаменование постигшей их 10 июня беды…

2 июня войско продолжило движение в юго-восточном направлении, туда, где за цепью гор Киликийского Тавра протекает река Салеф, именуемая сейчас Гёксу. Путь от Карамана до гор не представлял труда. Зато движение в горах оказалось сущим мучением. Территория, подвластная сельджукам, осталась позади, поэтому турецкие заложники потребовали их освободить. Но поскольку и после Икония случались нападения кочевников, заложников не отпустили, а стали следить за ними еще пристальнее. Последний этап марша по Анатолии оказался самым тяжелым. Приходилось преодолевать крутые горные подъемы и спуски. Чтобы избежать палящего дневного зноя, многие решили двигаться по ночам, преодолевая в темноте даже крутые склоны. Из-за этого порядок движения нарушился. И сам император был не с основной частью своего войска.

На пути крестоносцев встал очередной горный хребет, на сей раз на киликийской границе поблизости от Селевкии. Там по узкому ущелью стремительно неслась к морю река Салеф. Желая избежать утомительного подъема в горы, а затем опасного крутого спуска, Барбаросса, сопровождаемый небольшим отрядом, предпочел сократить путь, пройдя по берегу реки. В Селевкии, куда он рассчитывал прибыть раньше других, предстояло воссоединиться с остальным войском. Проложенная вдоль берега реки тропинка была почти непроходима. В некоторых местах склоны гор достигали такой крутизны, что лошади могли пройти с большим трудом, а рыцарям приходилось ползти. Июньская жара превращала этот и без того трудный марш в адовы муки. В одном месте тропинка обрывалась, чтобы продолжить свой бег на другом берегу реки. Барбаросса направил свою лошадь в воду. Река была столь глубока, что пришлось преодолевать ее вплавь.