Моя ладонь ласково легла на гладкую и холодную пластину системы управления. Подушечки пальцев погладили чуткую контрольную схему. Двигатель послушно завелся. Дав ему всласть потарахтеть на холостых оборотах и дождавшись, пока завершится процедура самотестирования, я дал команду тронуться с места. Сзади раздался оглушительный скрежет. От неожиданности я отдернул руку от пульта. Неприятно чувствовать себя дураком. Еще неприятней наглядно убеждаться в своей глупости. Тягач не мог никуда поехать, потому что на буксире у него висел разбитый прицеп с завалившейся на бок станиной от лазерной пушки. Ну почему каждое мое действие обязательно сопровождается целой гроздью неразрешимых трудностей? Почему я не могу просто сесть и поехать?

Отсоединить буксировочные цепи вручную не получилось. Две сцепки погнулись и сплелись намертво.

Жечь металл лазером я посчитал непозволительным расточительством, поэтому пришлось потратить полчаса на поиски инструментов. С помощью зубила, молотка и фомки мне с большим трудом удалось освободить тягач. Потом я долго сидел в кабине, пережидая тягучую волну головной боли. Если в ближайшее время я не доберусь до толкового врача, установленный впопыхах нейроинтерфейс сделает меня инвалидом.

Брезжил рассвет. Тьма уходила, но красная полоса на востоке почему-то не вызывала радости. Наоборот, от нее исходила непонятная, но ясно ощущаемая угроза.

Серое небо будто ухмылялось гигантским окровавленным ртом. В неверном свете прячущегося за горизонта Солнца вся Земля расплылась в зловещем мареве без теней и контрастов. Она обрамляла зыбкой плотью чужеродную кляксу озера. Озеро бурлило и мерцало, будто являло собой самый настоящий провал в иное измерение. Алые и синие полосы перемежались зелеными и желтыми пятнами, над которыми поднимались облачка лазоревого и розового тумана. Пузыри, время от времени надувавшиеся на поверхности, были малиновыми и изумрудными. Иногда они не лопались, а взлетали на полтора-два метра и минуту-другую парили над радужной жижей. Свой курс они выбирали независимо от направления ветра, и за время, пока я наблюдал за ними, несколько пузырей столкнулись. Перед столкновением их скорость увеличивалась, словно они бросались в объятия друг друга и погибали от любовного экстаза, забрызгивая пространство коричнево-сиреневыми каплями.

Я дотронулся до пластины, и за какую-то минуту тягач доставил меня к обломкам разрушенного госпиталя. У машины имелся телепатический интерфейс, но я предпочел стучать подушечками пальцев по появляющимся на пластинке пиктограммам. Такой способ управления хоть и делал движение тягача конвульсивно-дискретным, зато укреплял во мне ощущение надежного физического контакта с механизмами. Мне нужен был такой контакт, чтобы сознание могло хоть как-то привязаться к изменчивой, мало похожей на правду реальности. Я уже собирался покинуть кабину, чтобы вдоволь порыться в мусоре, когда мне померещилось какое-то движение в зеркале заднего обзора. Даже не само движение, а всего лишь его полупрозрачный след на сетчатке глаза. Первым делом я положил руку на лучемет и только после этого медленно повернул голову.

Холмики, ямки, канавки. В складках местности могло спрятаться все что угодно. От одинокого танка до кавалерийского эскадрона. Возможно, мне почудилась тень бродячей собаки или силуэт какого-нибудь другого безобидного существа. Несколько минут я неподвижно впитывал зрачками окружающий мир, пытаясь вычленить из него признаки опасности. В потоках пыльного воздуха шевелился газетный обрывок, зацепившийся за кусок ржавой проволоки, да качались обугленные стебли чудом уцелевшей травы. Жажда макомина победила смутные опасения и заставила меня вылезти из кабины.

Вначале я держал наготове лучемет и поминутно оглядывался, но через некоторое время успокоился, сунул оружие за пояс и начал действовать двумя руками. Вместительный докторский саквояж быстро отыскался под обгоревшим матрасом. Вот только макомин кто-то уже забрал.

— Место! — рявкнул над ухом испуганный мужской голос.

Радовало, что кричали по-русски, а на рукаве куртки, снятой мною с мертвого водителя, весьма удачно красовалась эмблема Транспортного Космического флота с профилем космонавта Гречко. Благодаря этой этикетке Меня не перепутают с местными.

— Какими судьбами? — я постарался говорить как Можно дружелюбнее.

— Руки верх поднимать. Очень быстро.

За моей спиной послышались осторожные шаги двух человек. Позор на мои седины. Как я мог их прозевать?

— Представьтесь, — попросил я.

— Обойдешься без церемоний, комми. — В мою левую лопатку уперся ствол.

Слово «комми» было произнесено с надрывом. Чувствовалось, что у моего собеседника палец так и дрожал на курке. Случайное неверное движение, и мои мучения закончатся навсегда. Я слегка повернул голову. Их было трое, а не двое. Еще один стоял на некотором отдалении. Все облачены в одинаковую незнакомую мне форму. Все вооружены. Враги! Первым со сломанной шеей упал тот, кто посмел приставить оружие к спине гражданина Солнечной Системы. И да будет так всегда!

Второй успел выстрелить, но мои рефлексы оказались лучше, чем у него. Тело выгнулось, обтекая застывший в воздухе раскаленный луч. Меткий выстрел из «Спартака» разорвал гада пополам. Он нелепо взбрыкнул ногами и распался на две неравные части. Когда я повернулся лицом к третьему, тот уже стоял на коленях и тряс над головой широко растопыренными пальцами. Нож, кобура и лучемет были аккуратно сложены рядом. Я прикинул, сколько времени ему понадобилось, чтобы разоружиться, и сглотнул загустевшую слюну. Получалось, что он мог гарантированно прикончить меня два-три раза. Если бы не трусость, то сейчас не я, а он праздновал бы победу.

— Имя?! — мой рык прозвучал так грозно, что вызвал уважение даже у меня самого, пленника же он поверг в панический ужас, сопроводившийся непроизвольной дефекацией.

— Джеки, — пролепетал он и дернулся, будто я его ударил.

Продолжать беседу не хотелось. Нормальные люди редко беседуют с предметами вроде этой куклы, похожей на субстанцию, запах которой распространяли его штаны.

— Фамилия?!

— Колбаса, — тихие слова сложно было расслышать из-за громких всхлипов.

— Как?!! Говори разборчивее!!! — Я легонько стукнул его носком ботинка по лбу.

Не чтобы унизить или сделать больно, а чтобы привести в чувство, не пачкая рук.

— Колбаса, — прошептал он и расплакался. — Фамилия такая.

Мальчишка! Кого они посылают на войну? Небось, гребут всех подряд. Минимум подготовки — и в бой. Пушечное мясо из вчерашних школьников. Мой пленник рыдал от страха и позора, стараясь сделать это как можно тише и незаметнее, чтобы не вызвать моего раздражения. Мне не было его жалко. Некоторые люди рождаются рабами, и коленопреклоненная поза их нормальное состояние. Впрочем, причинять ему вред я не собирался. Никто и никогда не заставит меня воевать с безоружными. Я поднял кобуру, собрал оружие и зашагал к госпитальным обломкам. Кобуру я прицепил себе на пояс, а трофейные лучеметы в полном соответствии с местной традицией оказались настроенным на биополя владельцев, поэтому я забросил их в самую большую кучу мусора и через минуту уже забыл о неприятном инциденте и о его выжившем участнике.

Боль требовала макомина. Макомин нужно было искать. Боль мешала поискам и требовала макомина. Заколдованный круг. Прокусив себе губу и оросив язык кровью, я заставил себя сосредоточиться и действовать.

Приоритетным местом для мародерства были выбраны санитарные антигравы. Во-первых, мне там один раз уже повезло, а во-вторых, за их обгоревшими титановыми бортами несложно было спрятать спину. Юнец не отважится напасть, но ведь мы с ним не одни в этом гадостном мирке. Кроме меня здесь могут быть и другие хищники. В первом антиграве не нашлось ничего, кроме трухи, пепла и обугленного собачьего скелета. Салон полностью выгорел, медицинский саквояж отсутствовал. В следующем пожара не было, и я поначалу понадеялся на хорошую поживу. Тщательнейший обыск, проведенный с воистину жандармским усердием, не увенчался ничем. Кто-то уже забрал все медикаменты.