— Одурманенное тиранами население неспособно оказать сопротивление деструктивной идеологии, насквозь пропитавшей ваше общество. Апатичный и озлобленный народ используется деспотами для сохранения деспотической структуры подавления личности, — Эш неторопливо излагал заранее подготовленные и многократно обкатанные формулировки. — Зомбированных человекоподобных существ вроде вас могут убедить только бомбы. Дрезден, Хиросима, Нагасаки, Рязань, Пекин, Минск, Хабаровск — эти названия вам что-нибудь говорят?

— Хиросима ассоциируется с первой атомной бомбардировкой, — вяло ответил я, мне не хотелось вести осмысленные беседы с дикарем, пусть этим занимаются этнографы.

— А Рязань, Пекин, Минск?

— Очевидно, эти города в вашем мире были уничтожены аналогичным образом.

— Точно. Массовая гибель мирного населения повлекла за собой быструю капитуляцию и соответственно минимизацию жертв. Таким образом, точечное применение тотальных убийств стало благом для освобождаемых народов.

Пожалуй, древние сказочные чудовища, именуемые фашистами, кои, как известно, варили мыло из человеческого жира и делали абажуры из человеческой кожи, побрезговали бы пить из одного писсуара с сержантом Эшем.

— Мы хотим спасти вас, — убежденно поведал Эш.

— От кого? — с абсолютно искренним любопытством спросил я.

— От вашей ужасной идеологии. Вы сами не понимаете, что вы рабы. Миллионы ваших соотечественников гибнут в лагерях смерти, на них ставятся жестокие опыты, их заставляют голыми руками добывать урановую руду. За малейшее несогласие с властями любой из вас может быть расстрелян на месте. Агенты спецслужб убивают вас прямо на улицах. Ваша промышленность неспособна производить ничего хорошего. Вы все бедны и униженны.

— Что за бред? — потрясенно пробормотал я. — Вас обманули. Все, что вы сказали сейчас, — ерунда.

— Может быть, для вас это и ерунда, даже чушь, — легко согласился сержант, слово «чушь» он произнес очень сочно, с любовью. — Ваш мозг травмирован, и вы не можете узреть истину, но следующее поколение, которое родится в вашем мире, будет считать именно так, как я сказал. Мне жаль лично вас. Если вы, подобно последнему динозавру, будете верить, что нет ничего лучше, чем мезозойская эра, то у вас нет будущего. Очнитесь, на дворе четвертичный период. Дует ветер перемен.

Я молчал, размышляя о том, как симпатично будет выглядеть этот сержант с отрезанной головой. Было в этом жестоком мерзавце что-то от несмышленыша, хладнокровно отрывающего крылья у бабочки. Только вот ребенку можно объяснить, что все живое обычно испытывает боль, когда его рвут на куски, и он не будет так делать, а этот кретин обитает внутри замкнутого виртуального мира, где есть место только для его собственной правды. Ему невозможно объяснить, что мир сильно отличается от вбитого в его нейроны ущербного эталона.

— Население вашего мира неспособно сделать правильный выбор. Мы пришли спасти вас, — ласково щебетал сержант. — Ваш разум отравлен. Лично вы, наверное, неплохой человек, потому что не причинили никакого зла своим соотечественникам. Вы не сделали и нам ничего плохого, но, судя по показаниям приборов, вы категорически отвергаете идею присоединения к победителям. Данный факт для меня совершенно непонятен. — Он скорбно скрестил свои удивительно маленькие и пухлые лапки на груди. — Крепость, которую вы продолжаете защищать, пала или падет в ближайшие часы. Нет смысла сопротивляться. Никто не оценит ваш подвиг. Вы должны признать нового сюзерена или погибнуть. Если вы выберете смерть, то это не станет следствием вашей доблести. Вы проявите себя как очень глупый человек, не желающий принять изменившиеся правила игры.

Я почему-то опять тянул с последней самоубийственной атакой. Вроде и руки свободны и рукоять резака отчетливо чувствуется запястьем, но я по-прежнему убеждал себя, что должен дождаться самого-самого подходящего момента для того, чтобы ударить наверняка.

— Вы не хотите слушать меня, но у нас имеется надежный способ быстро добиться понимания, — пообещал Эш.

Помощник сержанта неожиданно обхватил меня за плечи и швырнул на пол. Затылок пронзила ослепляющая боль от удара чем-то твердым. Перед глазами поплыли круги. Второй удар пришелся по уху и частично по зубам. Рот наполнился соленой кровью. Что-то в этом роде я и ждал с того самого момента, когда понял, что попал в плен. Дикари не могут иначе. После третьего удара я отключился. Сознание вернулось ко мне почти сразу, но не целиком, а как-то ступенчато, рывками.

Вначале я увидел амбала. Глаза б мои на него не смотрели! Потом в поле зрения проявился шприц, который он выдергивал из моего бедра. До чего же отсталая у них медицина. Шприц выглядел в точности, как в старых еще плоских фильмах: стеклянная трубка с рисками и металлический поршень. Спустя секунду я различил кровожадную ухмылку Эша и только после этого начал понимать слова.

— Больно?

— Зачем же по голове-то бить? — Я с трудом поднялся с пола и тяжело опустился на табурет.

— Больно, — с сочувствием кивнул Эш, в руках он вертел мой лазерный резак. — Это только начало. Из-за своей тупости вы еще не догадались, что сегодня у вас великий день. Вы всю жизнь были рабом, и только сейчас у вас появился шанс стать свободным человеком, полноценным членом демократического общества. Наш мир милостив и терпим к людям, имеющим мнение, отличное от привычного для нас. Общечеловеческие ценности заставляют нас быть гуманными, даже тогда, когда нам не очень хочется быть гуманными.

Когда он сказал эту фразу, у меня возникло ощущение, что передо мной сидит робот. Причем робот довольно примитивной конструкции с усеченной логикой и собранный на самых медленных процессорах.

Эш сделал величественный жест левой рукой, и на столе перед ним появилось стереоизображение старенького компьютерного монитора.

— Это детектор лжи, — пояснил он.

Я едва не расхохотался. Сдержаться стоило некоторого усилия, но лицо у меня заметно перекривилось. Эш посмотрел на меня с такой брезгливостью, будто я в его присутствии сожрал собственные испражнения.

— Это идеальная, никогда не ошибающаяся модель фирмы «Эпл». Я повторяю, — отчеканил сержант, лицо которого слегка одеревенело от осознания собственной значимости, — у вас есть шанс пойти на сотрудничество с нами и стать полноценным членом нового свободного общества. У вас есть шанс занять высокое положение и под нашим руководством повести ваших заблудших соотечественников к свободе. Вы согласны? Да или нет?

На прямой вопрос следует отвечать прямо и честно.

— Нет, спасибо, — я помотал головой. — Прикипел душой к родной тирании.

— Как хотите. — Эш пожал плечами с таким видом, будто другого ответа от меня и не ждал. — Подождем, пока подействует инъекция.

— Что вы мне вкололи?

— Эликсир. Эликсир любви. Любовь — страшное оружие, которым можно победить любое зло. Вы сейчас все сами поймете. — Эш приблизил запястье к глазам и очень долго смотрел на наручные часы, будто не совсем понимал, что означают цифры на светящемся экранчике.

«А может, убить его?» — подумал я с неожиданной нежностью и окинул дознавателя оценивающим взглядом. Мне представилось, как я слегка сдвинусь влево, выброшу перед собой правую руку. Вот мой указательный палец со сладострастным всхлипом входит в глазницу сержанта. Кровь брызжет во все стороны, по щеке стекает глаз. Эш верещит от боли, а я с хохотом верчу пальцем внутри его головы, ломая тонкие косточки и пытаясь добраться до мозга.

Сержант удивленно приподнял бровь. Я облизал пересохшие губы. Эш отскочил к стенке, и тяжелая ладонь его помощника легла мне на плечо. Похоже, что хваленый эликсир подействовал как-то не так. Может быть, название «эликсир любви» не совсем точно характеризует действие этого препарата? Эш еще раз посмотрел на часы и тихо спросил:

— Вы готовы?

— Смотря к чему, — процедил я сквозь зубы.

— Вы ничего не чувствуете? — Эш озабоченно потер переносицу.

— В смысле? Что я должен почувствовать? — Я почти пожалел своего врага, уж очень несчастным он сейчас выглядел.