— А зачем нам сельское хозяйство? — спросил он очень тихо, как-то даже испуганно.

— Да потому, что должен же хоть кто-нибудь в России о нем заботиться! — убежденно продолжал Храповицкий. — Почему бы нам в нашей огромной губернии не создать островок подлинного капитализма? Например, по голландскому образцу.

— Что ты имеешь в виду? — Лисецкий смотрел на моего шефа как завороженный.

Храповицкий, наоборот, отвернулся к столу и принялся выбирать шар.

— Я имею в виду, что пора производить сельхозпродукцию не хуже, чем в Европе, — объяснял Храповицкий. — Попробую девятый в дальнюю. Для этого, конечно, нужны импортные комбайны, импортные трактора, короче, вся необходимая техника. — Он замолчал, целясь. Лисецкий покорно ждал, затаив дыхание. Храповицкий ударил и забил.

— Замена имеющейся техники и ее обслуживание потребует создание станций, которые будут обеспечивать комплектующими, — вновь заговорил он, выцеливая следующий шар. — Потом не забывайте об удобрениях. Наши тут не подойдут. Ну, и коровы. — Он опять ударил, но на сей раз мимо. — Слишком тонко! — вздохнул он. — Да. Коров тоже придется закупать за рубежом. Строить настоящие коровники. Конечно, это гигантский проект! Зато каков будет результат! У меня, впрочем, тут все изложено.

Он подошел к портфелю, неприметно стоявшему в углу, и достал оттуда ворох документов — результат лихорадочного двухнедельного труда наших трех отделов.

— То есть ты предлагаешь закупать все это на деньги области? По завышенным ценам? — Опасаясь, что Храповицкий спятил, Лисецкий выражался с несвойственной ему прямотой.

— Фу, как грубо, — поморщился Храповицкий. — Разве я мог бы предложить вам такое? Цены должны быть абсолютно реальные. На этот счет мы будем особенно придирчивы. Никакая проверка не подкопается. Идея — в другом. Вся техника и прочие железки составят не более тридцати процентов от стоимости проекта. Ведь тут понадобятся серьезные научные изыскания. Настоящая работа. Поэтому семьдесят процентов мы будем совершенно законно перечислять нашим зарубежным партнерам за маркетинг и, прошу прощения, за матерные слова, инжиниринг и консалтинг. Плюс ко всему, колхозам мы будем отдавать комбайны не даром, а в лизинг. Через Николашин банк. И зарабатывать еще и на этом. Правда, живых денег у них нет. Так что придется забирать зерном.

До Лисецкого все еще не доходило.

— А кто эти наши зарубежные партнеры? — выдохнул он боязливо.

— Мы сами. — Храповицкий закончил раунд прямым в челюсть. Лисецкий был повержен.

Походкой чемпиона Храповицкий проследовал к дивану, сел напротив губернатора и развалился.

Повисла долгая пауза. Храповицкий, не спеша, налил себе вина и отпил. Лисецкий замотал головой, будто отгоняя наваждение.

— То есть сами у себя. — Он пытался сосредоточиться. — Признаюсь, не до конца…

— Вот схемы, — начал выкладывать на стол бумаги Храповицкий. — Вот расчеты по налогам. Разумеется, тут не должно быть никаких упрощений. Мы перечисляем деньги одной фирме, та заказывает исследования у другой. И так далее. Все чисто. Мы нигде не светимся. Деньги, в конце концов, ложатся на наши счета за рубежом. При этом они практически не прослеживаются.

К губернатору стал возвращаться дар речи.

— С ума сойти! — повторял он. — С ума сойти! А главное — все законно. Да мы на всю страну раструбим! Мы президента привезем! В Сибири сдохнут от зависти! А если это через губернскую думу провести, ты представляешь, о каких деньгах речь идет?! Да мы треть областного бюджета на это выделим. Ежегодно! Это же сотни миллионов!

Он сорвался с места и бросился обнимать Храповицкого.

— А ты берешься все это организовать? — вдруг остановившись, обеспокоенно спросил он.

— Уже организовано, — снисходительно улыбнулся Храповицкий.

Это было бесстыдным враньем, но сейчас это не имело значения.

— Ну, Володя, я даже не знаю, что и сказать! — Лисецкий только что не прыгал от восторга. — Гений!

Храповицкий скромно улыбнулся.

Когда губернатор, забыв о бильярде, побежал одеваться, чтобы поскорее сообщить радостную весть Николаше, Храповицкий остановил меня в дверях.

— С меня тридцатка! — торопливо прошептал он.

— Полтинник больше! — ответил я так же.

— Я таких наглецов, как ты, еще не видел! — не повышая голоса, возмутился Храповицкий.

— В зеркало посмотри, — посоветовал я.

— Володя, ты отвезешь меня домой? — раздался радостный голос губернатора. — Мне хотелось бы еще кое-что обсудить дорогой.

Кажется, он боялся оставлять Храповицкого, чтобы тот не передумал.

По моим подсчетам, добраться до дома Лисецкого они должны были за полчаса. Поэтому минут через сорок я позвонил на мобильный телефон Храповицкого.

— И двадцать пять тысяч, пожалуйста, пришли завтра, — велел я строго. — А то у меня с деньгами проблемы.

— А ты не?.. — задохнулся Храповицкий, но закончить ему я не дал.

— Нет! — твердо оборвал его я. — Никогда! Не уйду от тебя и не брошу одного! Хотя Гозданкеры и приглашали. У них после Николаши теплое местечко освободилось.

— Скотина! — сказал Храповицкий. — Шантажист. — И положил трубку.

2

По телефону мне сообщили, что Ирина Сергеевна Хасанова сможет принять меня в шесть. В том же самом офисе, где я когда-то внимал грандиозным планам ее мужа.

Я прибыл без пяти минут шесть. Как воспитанный человек. Между прочим, из другого города.

Как выяснилось, воспитанным человеком я прикидывался зря. Этого не требовалось. На месте ее не оказалось.

Мой визит был предпринят по инициативе Храповицкого, который решил, что прошедших недель вполне хватило вдове для завершения траура. Тем более, что не особенно-то она скорбела. Во всяком случае, до кабинета Храповицкого ее стонов не доносилось. Поэтому он велел мне обсудить с ней возможность приобретения злосчастных акций азотного комбината. Цену при этом мне рекомендовано было называть минимальную. Пятьсот тысяч долларов, и ни копейкой больше.

Признаться, я был рад поводу ее увидеть. Я часто думал о ней в эти дни. В ее глазах, то теплых, темно-серых, то по-кошачьи остро вспыхивающих, в точеной хрупкости ее капризного лица, в неожиданно резких взмахах узкой руки, — во всем этом было что-то непередаваемо дерзкое. Опасное. И эта ощущаемая мною опасность кружила мне голову, как высота.

Конечно, деловая встреча и жесткие условия, которые мне предстояло озвучить, не сулили романтического продолжения. Но я почти всегда предчувствовал, какого рода отношения у меня сложатся с женщиной: мимолетные или долгие. На сей раз к моей радости примешивалась легкая тоска. Это означало, что все может обернуться серьезно, и мое природное свободолюбие заранее сопротивлялось гнету.

Протомившись в приемной минут сорок, я подумал, что шеф не одобрит дальнейшего ожидания. В конце концов, являясь представителем империи, я должен был заботиться о престиже. Храповицкого, Виктора и Васиного. Ответственность меня давила.

Слева от меня, на диване, ерзала и нервно теребила замок сумочки девушка лет двадцати с затравленным хорошеньким личиком. Она часто принималась украдкой плакать, промокая покрасневшие глаза мятым носовым платком. Потом она подкрашивалась и пудрилась. И снова плакала.

Кстати, секретарша в офисе сменилась. Вместо пышногрудой девицы теперь здесь восседала негостеприимная пожилая гражданка, которая бросала на меня такие уничижительные взгляды, словно я пришел наниматься на работу. Причем, на ее место. Разумеется, чаю мне не полагалось. Как возможному конкуренту. И вообще.

Наконец дверь открылась. Слезоточивая девушка торопливо вскочила. Я остался сидеть и закинул ногу на ногу. Мне не хотелось показывать Ирине своего нетерпения. Но вместо Хасановой в приемной появился Рукавишников. Он увидел меня и удивленно вскинул брови.

— А что, хозяйки еще нет? — недовольно осведомился он. — Мы с ней договаривались на половину седьмого.