Он замолчал, и я ещё раз спросил:

– И что дальше?

– А дальше я повернулся и пошёл назад. Сначала в комнату с креслом, затем налево, потом направо, прямо, ещё одна комната – и я выхожу в зал. Потом как-то на автомате прохожу сквозь толпу до своего места, ну, до того, где мы были с Русалкой сначала, и начинаю танцевать.

– Танцевать?

– Ну да. И тут вдруг – ррраз! – и я вижу перед собой Русалку. И – ну, по крайней мере, у меня в воспоминании сейчас – возвращается звук. Я чувствую пот, текущий по шее, толчки людей вокруг меня. Как будто всё вернулось назад. Как будто – и, знаете, я так и подумал – всё это просто галлюцинация была, а я никогда и не уходил с этого места. Я так и решил тогда.

– И вы не говорили с Русалкой об этом? Не спрашивали у неё ничего?

– Нет… ничего не спрашивал. Ни разу с ней об этом не говорил. Зачем? Это же моя галлюцинация.

– А в углу на танцполе действительно есть дверь?

– Действительно есть, – он кивнул головой, – она ведёт в кладовку. Крохотную такую. Я на следующий день пришёл, ещё до открытия, залез туда, внимательно осмотрел всё. Кладовка. Цементные стены. Шмотки какие-то свалены. Никакой комнаты, никаких новых дверей. Я тогда подумал: «Ого меня штырит!» – и не ходил танцевать пару месяцев. Потом, правда, всё вернулось на круги своя. Но я уже никогда не пытался больше Русалку догнать.

– Думаете, это как-то связано? То, что вы пытались догнать Русалку, и это ваше… видение?

– Не знаю, связано или нет, мне неинтересно. Но я больше за ней не гонялся, и никогда ничего такого больше со мной не происходило.

– А Русалка ничего не спросила: например, куда вы пропали на пару месяцев?

Он усмехнулся:

– Забавно, что вы спросили. Она ничего не спрашивала, но, когда увидела меня в следующий раз, сказала: «А я уж думала, тебя тростниковые волки сожрали».

– Тростниковые волки?

– Да, тростниковые волки.

– Вы правильно услышали? Странная какая-то фраза. В клубе всегда шум стоит, вы могли…

– Нет, я совершенно точно правильно услышал. И я запомнил её именно потому, что фраза была такой странной. Но обсуждать с ней я ничего не стал. Вот и всё. Это всё, что я знаю. – Он задумался, затем снова усмехнулся. – Знаете, я никогда этого раньше никому не рассказывал. Вот вам первым. – Он посмотрел на меня, затем на Вербу и снова на меня.

– Я это ценю, – сказал я, достал из бумажника ещё одну банкноту и положил на стол. – Вам больше нечего рассказать?

– Уверен, что нечего, – он покачал головой, – если вы про Русалку спрашиваете. Может, вы ещё что-то знать хотите? У меня полно классных партнёрш было. С таким тарифом, как у вас… – Он подхватил со стола купюру и засунул её в карман. – …Я готов хоть всю ночь вам истории рассказывать.

– Спасибо, – сказал я и переглянулся с Вербой, – но больше меня ничего не интересует.

Мы снова вышли в грохот, и я уверенно направился к выходу из клуба. Краем глаза я заметил дверь в углу, о которой говорил Рыжий, но если там кладовка, идти туда незачем. Забавно, но почему-то у меня не возникло ни малейших сомнений в честности Рыжего – может быть, потому, что его история каким-то невероятным образом перекликалась с моим видением – пятнами света и нитями, уходящими в небо.

Когда мы подошли к выходу из зала, я обернулся, ещё раз посмотрел на портрет над головой у диджея и вдруг понял, кто на нём изображён, – это был Максвелл, такой же точно портрет висел у нас в школе в кабинете физики. Пока я в последний раз окидывал клуб взглядом, Верба подскочила к официанту на два слова, видимо, по поводу заказа и тут же снова увязалась за мной. Мы вышли из клуба вместе.

Холодный воздух действовал отрезвляюще. Небо было ясным, и те участки улицы, где не было фонарей, освещались полной луной. Я отошёл от толпы у входа в ночной клуб и остановился у поворота в переулок. Верба стояла возле меня.

– Ну что? – спросила она.

– Что?

– Нашли то, что искали?

– Сложно сказать, – я пожал плечами, – но что-то новое узнал, это точно.

– Будете искать дальше? – Она прищурилась.

– Ну… тоже сложно сказать.

– Да бросьте! Это же так интересно! Искать пропавшего мертвеца в потусторонних комнатах! Вы обещали взять меня с собой!

Я удивлённо вскинул брови:

– Я обещал рассказать вам, почему кампанолог интересуется судьбой Русалки. И то исключительно в случае, если вы будете себя хорошо вести.

– А я хорошо себя веду! Я ещё ни разу не сказала слово «хуй» за целый вечер! Нет, правда, я могу помогать. Вам же понадобится доктор Ватсон? Я очень полезная. Я могу искать… что угодно практически. Я раньше была журналистом. Нет, серьёзно, вот засуньте иголку в стог сена – и я найду!

В мои планы, конечно, не входила попутчица, но в мои планы вообще многое раньше не входило. У меня из головы всё не шли слова Караима о помощнице.

– Ладно, я дам вам одно тестовое задание.

– Какое? Иголка в стоге сена?

– Почти что. У вас дома есть Интернет?

– У меня дома сколько угодно Интернета. У меня его просто тонны дома свалены.

– Вот поройтесь в нём и поищите сволосочетание… – Я запнулся.

– Хорошая оговорка, – вставила она.

– Сло-во-со-че-та-ние, – проговорил я по слогам, – «тростниковые волки». Всё, что сможете найти. А завтра встретимся утром, только не очень рано, и расскажете мне о результатах.

– Есть, шеф! – Она смешно отдала мне честь.

– К пустой голове руку не прикладывают, – автоматически сказал я.

– Что значит «к пустой голове»? У меня голова наполнена множеством полезных сведений. Например, я знаю, как звали подругу Фет-Фрумоса.

– В смысле, честь надо отдавать в головном уборе. Запишите номер моего мобильного.

Я продиктовал ей номер, и она вбила его в память телефона.

– Всё, – сказал я. И суровым военным голосом добавил: – Можете быть свободны.

– Так точно, – сказала она, снова приложила к голове руку, но спохватилась и опустила её вниз со смущённой улыбкой.

Я повернулся и пошёл назад, в гостиницу.

Девушка на рецепции приятно улыбнулась мне, но я прошёл мимо, не сказав ни слова.

В фойе возле кресел стояли те же самые девушки, которых я дважды видел днём. Стоя они производили совсем иное впечатление: они были высокими, статными, с какими-то властными взглядами. Одна из них перегородила мне дорогу и, когда я попытался пройти мимо, приблизила губы к моему уху:

– Молодой человек не желает отдохнуть?

– Нет, спасибо, – грубовато буркнул я, подумав, что молодой человек желает поспать.

В лифте я облокотился о стену и прикрыл глаза. «Сволосочетание», – подумал я. Последний раз я начал заговариваться к концу второго месяца пребывания в ИВС. Засыпая на ходу, я добрел до своего номера, вошёл внутрь, разделся, побросав одежду на пол, и залез под душ. Затем вышел в комнату и поднял с пола часы. Было начало второго.

Чертовски долгий день, даже для меня. Я забрался в постель, выключил свет и мгновенно заснул.

Меня разбудил телефонный звонок. Я открыл глаза и посмотрел в окно: уже был день. Часы в телефоне показывали 11.00.

– Да? – спросонья сказал я в трубку.

– Доброе утро! – бодрым голосом сказала Верба. – Я не слишком рано? Думала сначала в десять позвонить, но не решилась.

– Нормально… мне как раз пора вставать.

Расчётное время в гостинице – 12 часов, так что действительно пора было собираться.

– Отлично! Ну что, я перешерстила весь Интернет. Все несколько тонн, что свалены у меня дома. И готова отчитаться. Где встречаемся?

– Не знаю… Вы местная, предлагайте.

Она назвала кафе. Я открыл сумку, стоявшую возле кровати, выудил оттуда блокнот с карандашом и записал название и адрес. Это было где-то в центре.

– Хорошо, – сказал я, – я буду там минут через сорок пять.

– Здорово! Жду. Журнал «Огонёк» в руках держать или вы меня узнаете?

– Узнаю, – сказал я и подумал, что такую грудь я не пропущу, даже если Верба попытается от меня спрятаться.