Правомерно осуждая проявления трусости, растерянности, паники, добровольную сдачу в плен, руководство страны одновременно ориентировало командно-политический и рядовой состав на огульную оценку действий всех, кто оказался в плену даже в беспомощном состоянии. Отбросив принцип презумпции невиновности, оно заранее признавало таких командиров и бойцов трусами и предателями, которых «надо уничтожать», а их семьи — преследовать.
С декабря 1941 г., согласно постановлению ГКО, бойцы и командиры, оказавшиеся в плену или в окружении, утрачивали юридический статус военнослужащих и именовались впредь «бывшими военнослужащими Красной Армии», тем самым ставились вне рядов Вооруженных Сил со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями. Если они, пересекая линию фронта, выходили к своим или их задерживали при освобождении ранее оккупированной территории, то всех направляли сначала на сборно-пересыльные пункты, а затем в специальные лагеря для выявления изменников, шпионов и диверсантов.
Кто возьмется оспорить необходимость такой работы, тем более в военное время? Но дело в том, что к людям, которые в подавляющем большинстве не совершили каких-либо преступлений, изначально относились как к изменникам и шпионам.
По мере того, как Красная Армия продвигалась на запад, поток возвращающихся в Советский Союз стал нарастать. По подсчетам Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, созданной при Президенте РФ, по завершении репатриации на 1 декабря 1946 г. было зарегистрировано более 1,8 млн. военнопленных и почти 3,6 млн. гражданских лиц, всего — свыше 5,4 млн. человек{185}. НКВД, НКГБ и военная контрразведка
«Смерш» пропускали их через спецлагеря и проверочно-фильтрационные лагеря. Вина была установлена лишь у части этого «спецконтингента». Поэтому более 1,2 млн. человек были направлены в РККА. В специальные же лагеря НКВД были переведены те (более 600 тыс. человек), в отношении которых существовали обоснованные подозрения в измене, сотрудничестве с фашистскими властями, шпионско-диверсионной деятельности и т.п. Проверки выливались в приговоры военных трибуналов или постановления особых совещаний. Но даже если проверка в конце концов завершалась для человека удачно и на него не обнаруживалось никакого компрометирующего материала, «чистым» он не считался. Дополнительная и длительная проверка органами НКВД и НКГБ продолжалась еще долгие годы по месту жительства. Людей ограничивали в выборе профессии, запрещали проживать в больших городах и т д. А средствами пропаганды власть навязывала общественному мнению убежденность в том, что с теми кто вернулся из плена или из немецкой неволи, надо быть настороже.
Коллаборационизм
Морально и юридически было оправдано уголовное преследование лишь небольшой части военнопленных и репатриантов — коллаборационистов. К их числу относились те, кто вступил в ряды германской армии и полицейские формирования, а также советские граждане, работавшие на предприятиях и в учреждениях оккупационной администрации.
Что заставляло людей служить врагу, а то и воевать на его стороне? Причины были разными: малодушие, желание выжить, стремление получить в руки оружие, чтобы затем, улучив момент, бежать к партизанам или через линию фронта. Конечно, среди этих людей имелась и значительная прослойка антисоветски настроенных граждан — раскулаченные, уголовники, националисты, ранее репрессированные и даже — как ни парадоксально — бывшие функционеры коммунистической партии.
Наиболее явным проявлением коллаборационизма являлась служба граждан СССР в германской армии и полицейских формированиях. Русские части в немецкой армии разделялись на четыре основные категории: «восточные, добровольческие» формирования, части Русской освободительной армии (РОА) — «власовцы», строительные батальоны организации Тодта и так называемые «хиви» (в переводе с немецкого буквально — «готовые помочь») — вспомогательные отряды при воинских частях и комендатурах.
В подавляющем большинстве строевые части несли охранную, караульную и этапно-заградительную службу в немецком оперативном тылу. Лица, служившие в этих формированиях, запятнали себя участием в различных карательных акциях. Они участвовали в боях против партизан и Красной Армии, против войск наших союзников по антигитлеровской коалиции, против участников движения Сопротивления, охраняли немецкие коммуникации и лагеря смерти, уничтожали мирное население.
Этим занимались созданные в 1943—1945 гг. «добровольческие» соединения: 15-й «казачий» корпус, «Вооруженные силы Комитета освобождения народов России (КОНР)», 162-я «тюркская» дивизия, 599-я «русская» бригада, «Казачий стан» Даманова, а также сформированные из бывших советских граждан 14-я дивизия СС «Галичина», 15-я и 16-я «латышские» дивизии СС, 20-я «эстонская» дивизия СС, 30-я «белорусская» дивизия СС. Существовали также специальные калмыцкие и крымско-татарские формирования.
Пожалуй, самую большую известность приобрела так называемая Русская освободительная армия, к созданию которой гитлеровцы приступили в начале 1943 г. Во главе РОА встал бывший генерал-лейтенант АА. Власов, до сдачи в плен — командующий 2-й ударной армией Волховского фронта. Перейдя в июле 1942 г. на сторону врага, Власов призвал всех русских людей подниматься на борьбу «против Сталина и его клики, за построение новой России без большевиков и капиталистов». Это позволило ему привлечь в ряды РОА немало противников большевистской власти. Однако среди «власовцев» далеко не все были настроены антисоветски. Многие военнопленные шли на службу к Власову умышленно, надеясь спастись от голодной смерти и при первой же возможности бежать, чтобы вновь встать в ряды борцов против фашистов. Не случайно уже со второй половины 1943 г. наблюдался массовый переход солдат РОА на сторону партизан.
«Обстановка непрочности власти оккупантов, — докладывал 20 октября 1943 г. начальник Ленинградского штаба партизанского движения М.Н. Никитин военному совету Волховского фронта, — неверие в нее все больше и больше охватывает "добровольческие" части противника из военнопленных, русских полицейских и других прислужников немцев, вследствие чего разложение в их рядах начинает принимать массовый характер. Целыми подразделениями они, убивая немцев, уходят в леса или к партизанам, принося с собой вооружение и боеприпасы»{186}.
В литературе нередко говорят об 1 млн. советских людей, служивших в вермахте. Однако, как установлено Комиссией при Президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий, в различных «добровольческих» формированиях находились не более 165—170 тыс. человек, или от 4,0 до 4,2% от общего числа попавших в плен{187}.
Многие военнопленные, находившиеся на службе в специальных немецких формированиях, а также «власовцы» были задержаны в ходе боев или после капитуляции Германии. Советским спецслужбам удалось довольно быстро выявить командные кадры РОА, активных карателей, изменников Родины. Их дела рассматривались, как правило, внесудебными органами — «тройками», состоявшими из представителей НКВД, НКГБ и «Смерш», а также Особым совещанием при НКВД. Большинство активных участников и организаторов немецких военных формирований из числа советских военнопленных были приговорены к смертной казни, каторжным работам, длительным срокам заключения в тюрьмах или лагерях.
В частности, возмездие настигло тех, кто был повинен в аресте и гибели членов краснодонской подпольной организации «Молодая гвардия» — предателей Г. Почепцова, В. Громова и М. Кулешова. До поры до времени удавалось скрываться еще двум преступникам — В. Подтынному, который, дезертировав из Красной Армии, поступил на службу в немецкую полицию и лично руководил арестом молодогвардейцев, и его подручному И. Мельникову. Но и они через два десятка лет были разоблачены и приговорены судом к высшей мере наказания.