По дороге из Детройтского аэропорта в техцентр Джи-эм целевую группу сопровождали вертолеты телекомпаний, освещавших в новостях каждый шаг делегации. Все это напоминало вертолетную слежку за О. Джей Симпсоном, когда 15 лет назад тот пытался уйти от репортеров по лос-анджелесским шоссе, только теперь они преследовали государственных служащих, а не подозреваемых в убийстве звезд. Рэттнер и его коллеги были потрясены происходящим.

Наконец, оставив репортеров за воротами техцентра (находившегося в северо-западной части Детройта), они отправились на деловой обед с руководством компании, за который каждый гость, в соблюдение щепетильных этических правил госслужащих, добросовестно заплатил 11 долларов. А после обеда аэрошоу сменилось автошоу.

Джи-эм выкатила для тест-драйва полный ассортимент своих уже производимых и экспериментальных автомобилей, включая машины на водородных топливных элементах и хваленый «шеви-вольт». Именно так Джи-эм (да и любая другая автокомпания в мире) годами производила впечатление на членов советов директоров, аналитиков с Уолл-стрит и журналистов. Однако на этот раз шоу вышло им боком.

Несмотря на всю шумиху вокруг «вольта» и возлагавшиеся на него надежды, Рэттнер и Блум заключили, что «Дженерал моторс» он ничем не поможет. С такой ожидаемой ценой (37 тысяч долларов) и прогнозом продаж (всего около 10 тысяч машин в следующие три года) «вольт» ничем не мог быть полезен компании, у которой оставалось так мало времени. И чем больше Вагонер расхваливал модель (а делал он это при каждом удобном случае), тем больше Рэттнер и Блум убеждались, что глава Джи-эм совсем далек от реальности.

Вскоре после этого визита Рэттнер провел встречу один на один с Вагонером, на которой сообщил ему, что, помимо оценки производственных и финансовых планов компании, его команда планирует провести и оценку деятельности руководства. После чего спросил Вагонера, как в свете этих планов он оценивает собственные перспективы.

Намек был не слишком тонок, и Вагонер его понял. На этот раз, в отличие от предыдущих публичных заявлений, он ответил, что ради блага «Дженерал моторс» готов, если будет нужно, уйти — хотя считает, что в состоянии посвятить компании еще несколько лет полноценной работы.

Целевая группа в перспективу «нескольких лет» не верила. Рэттнер пришел к выводу, что у «Дженерал моторс», возможно, наихудшее руководство из виденных лично им. Блум сравнил компанию с «Бетлехем стил» — промышленным динозавром, вымершим в 2003 году из-за классического сочетания отставшего от жизни руководства, непомерных долгов, невыгодных профсоюзных контрактов и разорительного соотношения пенсионеров и занятых работников. В общем, тех же проблем, которые имела Джи-эм.

Рэттнер и Блум передали по цепочке через Гейтнера и Саммерса президенту Обаме, что снятие Рика Вагонера с должности исполнительного директора в интересах «Дженерал моторс» и всей Америки. Политических консультантов президента такие новости не порадовали. Они понимали, что за снятие Вагонера Обаму, как члена Демократической партии, ожидает масса критики (больших статей о «ползучем социализме» и заголовков о «национализации Джи-эм»). Однако губительность вагонеровского руководства для компании была уже всем слишком очевидна, и Белый дом все равно дал Рэттнеру добро, даже без особых внутренних дебатов.

Утром в пятницу 27 марта Вагонер, Фриц Хендерсон и финансовый директор Джи-эм Рэй Янг зашли в приемную просторного углового кабинета Рэттнера на первом этаже министерства финансов, через дорогу от Белого дома. Рэттнер знал, что в полдень совет директоров Джи-эм должен был проводить свою еженедельную телеконференцию, и хотел обсудить кое-что с Вагонером до нее. Он попросил Хендерсона с Янгом подняться в конференц-зал на пятом этаже, чтобы переговорить с их боссом с глазу на глаз.

«Мы хотели бы воспользоваться вашим предложением уйти в отставку в интересах „Дженерал моторс“», — сказал Рэттнер, прикрыв дверь. Министерство финансов, являющееся по умолчанию банкиром компании, хотело, чтобы Фриц Хендерсон сменил Вагонера на посту исполнительного директора, а один из внешних директоров стал временно исполняющим обязанности председателя совета директоров.

Вагонер помолчал; казалось, эта новость не слишком его удивила, но все же шокировала. «А от Рона Геттелфингера вы тоже избавитесь?» — наконец спросил он.

Рэттнера эта реакция ошеломила: он ожидал гнева, протеста — в общем, чего угодно, только не такого вопроса, который в очередной раз убеждал его в том, что понятие индивидуальной ответственности главы компании Вагонеру было просто незнакомо.

«Ну, он не на меня работает», — только и пробормотал Рэттнер, конечно же подразумевая: в отличие от вас. Сейчас правительство держало Джи-эм на собственной системе жизнеобеспечения, и Вагонер был загнан в угол.

Затем эти двое мужчин, почти ровесники, проговорили еще несколько минут. Вагонер сказал, что Рэттнер должен знать, насколько трудно управлять «Дженерал моторс». Рэттнер поблагодарил за совет, и Вагонер поднялся на пятый этаж, чтобы рассказать новости Хендерсону и Янгу.

Хендерсон был потрясен. Ему было 50 лет, он родился в семье, работавшей на Джи-эм (отец работал на компанию, а брат работает до сих пор), и сам он всю свою жизнь проработал на Джи-эм. Ребенком он играл с детьми других менеджеров компании. Он был выпускником Университета штата Мичиган, который разве что еще не переименовали в «Академию будущих руководителей Джи-эм». С такой родословной Хендерсону с младых ногтей был обеспечен статус ЧВП, и он прошел несколько высоких постов в компании по всему миру. Хендерсон, конечно, всегда мечтал управлять компанией, но не ожидал, что это случится вот так.

Дав сотрудникам Джи-эм пару минут, чтобы переварить эти новости, Рэттнер, Блум и Гарри Уилсон вошли в зал, чтобы сообщить еще одну, которая должна была огорошить гостей еще больше. План рентабельности Джи-эм от 17 февраля неадекватен, поскольку для спасения компании ему не хватает динамичности и глубины мер. Атмосфера, в которой было сделано это заявление, была спокойной и деловой, а потому происходящее казалось совершенно нереальным. Однако самое нереальное случилось далее.

В полдень Вагонер открыл телеконференцию совета директоров объявлением новостей. Те пришли в ярость. «Совет посторонних», ломавший руки, но не делавший ничего, пока «Дженерал моторс» катилась в нищету, наконец-то выпускал пар.

И злились они не на Вагонера и не на себя (по крайней мере, официально). Злились они на Стива Рэттнера. Никакой госслужащий, даже президент, не имеет права увольнять Вагонера, протестовали они. Уволить его могут только акционеры, а они, директора, представляют интересы акционеров. В совете директоров зрел бунт, и не против исполнительного директора, как бывает обычно, а за него.

После обеда Джордж Фишер позвонил Рэттнеру, дабы засвидетельствовать свое негодование по поводу того, как тот обошелся с Вагонером — человеком, посвятившим всю свою карьеру Джи-эм. Рэттнер же в ответ заметил, что его группа постаралась не унижать самого Фишера и потому позволила ему остаться официальным «ведущим директором» компании. В действительности эта должность лишилась теперь всякого содержания, поскольку председателем совета директоров назначался внешний директор, но сам жест помог задобрить Фишера. По крайней мере, на собраниях совета попечителей Университета Браун баталий не предвиделось.

Позвонил Рэттнеру и юрисконсульт совета директоров Джи-эм, обеспокоенный царившей в совете паникой, и попросил Рэттнера лично переговорить с директорами. Вечером устроили еще одну видеоконференцию, в ходе которой Рэттнер признал, что только директора, а не правительство, имеют право увольнять глав компании… но тут же урезонил их, сказав, что Вагонер и не был уволен: его попросили уйти добровольно. Результат, возможно, был один и тот же, однако с юридической точки зрения действия министерства финансов представали в совсем ином свете. Ведь Вагонер мог и отказаться, а совет мог отклонить его прошение об отставке.