Я выпрямился.

Андрей застонал, привстал на локте, зажал нос тряпочной куклой, как платком. Посмотрел куда-то в потолок и покачал головой. Видимо, жест предназначался тем, кто за нами наблюдал: не вмешиваться, все под контролем. А может, он просто пытался остановить кровь.

— Сначала Дэн. Теперь Отто, — выдавил я сквозь зубы. — Назови причину, почему мне не убить тебя прямо сейчас.

— Я твой единственный друг, — прогундосил Кузнецов, поднял на меня глаза, и я отпрянул, обожженный его взглядом. — Антипова убил не я. И у меня есть доказательства. — Он поискал глазами Влада: — Подтверди.

— Он говорит правду, — тихо откликнулся Влад. — Он поставил ловушку, «огонька» на замочную скважину, и Дэна ударило током, когда он засунул ключ. Но умер он не от этого. От удара тонким лезвием в ухо — в подъезде его ждал киллер. Крови было немного, Димка ошибся насчет разрыва перепонки… Он, наверное, назвал бы правильную причину смерти, если бы у нас было еще немного времени…

— У него ведь наверняка были враги, а? — невесело спросил Кузнецов.

Накатили немота и равнодушие. Что-то важное в моей жизни сейчас рушилось, но мне было все равно. Кузнецов убрал Пахома от лица, но не торопился подходить к Отто. Постоял, моргая, ощупывая кровоточащий нос. Потом резко шагнул ко мне:

— Что ты сделал? Что ты сделал со мной? Сейчас?

— Нос сломал, если ничего не путаю.

— Еще? Был силовой импульс? Опять твои наркозные инъекции?

— Нет.

Кузнецов повелительно просигналил Владу одними глазами: узнай! Влад несмело спросил меня:

— Можно?

— Валяй, мне все равно.

Он осторожно просканил меня и донес:

— Был удар. Было желание сделать больно. Была еще… тошнота. — Влад поморщился, не умея подобрать верное слово для того, что он открыл в моей памяти. — И… Да, пожалуй, это можно назвать силовым импульсом. Только… бесцельным. Вроде как дверь пнуть или тарелку разгрохать. Вот… как-то так.

— У тебя это в первый раз? — Кузнецов ткнул мне в грудь головой куклы.

— Нет, бывало раньше, только… как бы сказать-то… в легкой форме. На концертах бывало частенько. Я думал, у всех магов случается. Как будто объелся. Не сунешь два пальца в глотку — не полегчает. Я же почти не показывал фокусов на сцене; все работали, выкладывались, а я нет. Вот, сбрасывал силу впустую.

— И это случалось под конец выступления?

— Да. Обычно.

— Черт, если бы я знал раньше… А я-то ломал голову, к чему третий силовой импульс…

— Сегодня ночью тоже было, — вспомнил я. — И тоже сильно.

— В присутствии Замалтдинова?

— Точно. На Жабьем Дворе.

Кузнецов закусил губу и прикрыл глаза:

— То есть ты совершенно не отдавал себе отчета?

— Нет.

— Замалтдинов потерял дар, — с нарастающим изумлением прошептал Влад. — Казанский танк сломался!

— Я-то думал, причина в том, что ему досталось битой по темечку, — пробормотал Кузнецов, — Ан нет, не в бите дело…

Он помолчал, глядя на меня. Так смотрят родители на нашкодившего ребенка, раздумывая: то ли дать ремня, то ли приголубить и простить?.. Потом покачал головой:

— Черт с ним. Легко пришло — легко ушло. Delete, delete, delete…

Кузнецов поднял руку, точно собираясь посмотреть время, но часов на привычном месте не было. Он чертыхнулся.

— Ладно, и так знаю, что времени нет. Самолет из Москвы уже вылетел. Нам надо покончить с этим прежде, чем он приземлится. Просыпайся, Пахом, к тебе посетители.

Кузнецов брезгливо посмотрел на окровавленную куклу. Я машинально вытащил из кармана носовой платок и сунул ему. Но Андрей только отмахнулся, отстегнул Отто одну руку и надел на нее перчаточного пупса. Отступил на пару шагов.

Рука Отто вздрогнула и зашевелилась отдельно от тела.

Я похолодел. Было полное ощущение, что я присутствую на сеансе некромантии. Эффект усиливали кровавые разводы на игрушечном теле Пахома. В какой-то момент я пожалел, что настоял на этом визите.

Пальцы Отто внутри куклы расправились, и Пахом потянулся, встряхнул головой, оживая, как бывало всякий раз, когда они выступали на публике.

— Позвольте… представить… Пахома… Правда… у него не все дома. Он не то, что мы… с вами, он всегда говорит стихами… — услышал я голос Отто. Он говорил, дыша со свистом, голосом лунатика: почти неразборчиво и без всякого выражения. Это был зачин выступления, и я знал, что он произнесет дальше. А дальше была реплика Пахома.

— О, как я рад здесь видеть вас, друзья! Вы ждали и дождались — вот он я! — неожиданно резво заверещал Пахом лилипутским фальцетом. Отто не дрогнул, только рука в перчатке заметалась вправо-влево, будто в нее вселилось что-то потустороннее. Голос шел откуда-то из-под опущенной головы, и он был живой, осмысленный, совершенно «пахомовский».

Сделалось душно.

— Здесь столько собралось людей хороших! Кому я нравлюсь — хлопайте в ладоши!

На этом месте всегда кто-нибудь хлопал. У Отто не было реплики, заготовленной на случай тишины.

Но на сей раз никто не поддержал болтливую куклу. Я оцепенело стоял в шаге от Отто, мечтая об одном: чтобы все это оказалось сном, который я забуду, едва открыв глаза.

Отто снова придушенно задышал:

— Аплодисменты… нынче… в дефиците. Пахом привык к другому… извините… И потому не снизойдет до слов… покуда… не услышит он… хлопков…

Пахом сложил тонкие ручки на груди и обиженно отвернулся, задрав нос.

— Что с ним? — спросил я.

— Я не специалист, Артем, но, похоже, у твоего друга расщепление… или раздвоение личности, — ответил он мрачно. — Возможно, мои ребята случайно сорвали у него в голове какую-то печать, а гораздо вероятнее, что ее там и не было, он просто давно психически болен. В общем, случилось то, что случилось: Пахом есть, Отто нет.

Отто по-прежнему молчал, Пахом глядел в сторону.

Первым нерешительно зааплодировал Влад. Следом подключился и Кузнецов. Я поддался воле стадного инстинкта и тоже несколько раз стукнул в ладоши.

Пахом радостно раскинул ручки:

— Спасибо, я признателен до слез! (Кукла по очереди отвесила каждому из нас шутовской поклон и отерла ручками нарисованные глаза). Что ж, можете задать мне свой вопрос.

— Я хочу говорить с Отто.

Пахом встрепенулся, завертел головкой туда-сюда:

— Я прежде слышал это имя где-то… А-а, моя жирная подпорка — вот кто это! Безмозглая, бесчувственная туша! И вы ее, а не меня хотите слушать?! — Пахом почти завизжал, взбрыкнув тряпочными конечностями. Потом, остановившись, он наставил на меня ручку: — Дружище, вы, как видно, идиот, раз не смекнули, кто здесь кукловод!

— Ты хочешь сказать, что он воспринимает себя как… как куклу? — тихо спросил я Кузнецова.

— Не оскорбляй нашего собеседника, — значительно произнес он, скосив глаза на Пахома. — Обидится — совсем перестанет разговаривать. Кем бы он себя ни воспринимал, — добавил Кузнецов, понизив голос, — он пытается объяснить, что жертва манипуляций может не осознавать себя таковой. Вот взять тебя — ведь ты был уверен, что все решения принимаешь сам, так? А на самом деле тебя направляли. Вас всех направляли. К каждому Пахом грамотно подобрал свой ключик: для тебя это была дружба, для Лицедея — покровительство, для Факела — наставничество, для Бэтмена, Суфлера и Клоуна — авторитет, а Венди он цинично влюбил в себя. И каждый из вас делал для него свою работу.

— Ложь, — сказал я, делая шаг к выходу.

— Нет, не ложь, — послышался надорванный голос Влада. — Он собрал нас всех специально… устроил кастинг… ему нужна была команда с хорошей психологической совместимостью, чтобы… чтобы мы продержались вместе как можно дольше. А Венди он держал крепче всех. Ведь нас было семеро, а она одна, и любой… чтобы она не выбрала кого-нибудь из нас, и это не разрушило цирк, он… он…

— Он подогревал ее надежду, — тихо закончил Кузнецов.

— Какая уж тут совместимость, — буркнул я, вспомнив наши с Венди перепалки. — Мы с ней друг друга только что живьем не ели.