Естественно, я ей не позвонил. Однако через несколько дней я опять застал ее танцующей вокруг мешка. Инга улыбнулась и помахала мне перчаткой. Я снова разулыбался как подросток, которому первый раз удалось закадрить девушку, и тут же схлопотал мощнейшую подачу от Зайбулаевича.

— Э-э-э, родной, ты чего, да? — возмутился мой тренер. — Хватит о дэвках думат! Сначала работа, потом дэвки, да!

— Извините, Абдул-Меджид Зайбулаевич. — Я потер отекшую скулу. — Больше не буду.

— Болше нэ буду! — передразнил он. — Нравится дэвка, иди познакомся. Нэ нравится — нэ смотри, да.

— Да знакомы мы уже.

— Э-э-э-э! — расплылся тренер. — Тогда бэги лед к морда прикладывай и на ужин дэвка зови! Не дэвочка, пэрсик! Какой взгляд, а? Нэ глаза — лазэры. Хватит на сэгодня — назанимались.

Отмокая в душе после тренировки, я продолжал борьбу с собой. А вдруг Инга — это действительно тот шанс, который выпадает раз в столетие? Вдруг вот оно, мое маленькое счастье, не зависящее от картины мира, от революций-хренолюций, от бандитов, милиции или КГБ?

И тут меня накрыло: я остро ощутил, что мир стал узким и давящим, маленьким и тесным, как лифт, — моя квартирка-кишка, подвальный боксерский зал, паранойя как норма жизни… Спокойствие, которое подарили мне занятия спортом, оказалось кратковременным. Встречи с красивой девушкой хватило, чтобы понять, насколько все плохо. Снова стало страшно, почти как в тот день, когда ребята играли в догонялки с неизвестными на черном «мерседесе».

Пока цирк работал, казалось, что последствия нашей подрывной деятельности — это далекое будущее. Казалось, есть время подготовить себя к тому моменту, когда наш революционно-магический рычаг найдет свою точку опоры и мир перевернется. Я никогда — никогда! — не пел в унисон с остальной братией «даешь революцию прямо щас». Я боялся их оголтелого энтузиазма. Но сама идея всегда была мне симпатична. Все по-честному: родился магом — колдуй. Но сам момент переворота, момент начала лавины, обвала, эпидемии, цепной реакции… его я хотел бы максимально оттянуть. Я вдруг отчетливо осознал, что в последние три года у меня совершенно не было времени толком задуматься о том, что будет между суетливым (гастроли, беготня, суета, долгие телефонные переговоры, планы, сметы, заметки) настоящим и большим светлым (все люди маги, все маги братья!) будущим. Я никогда не пытался представить, в какой момент суетное сегодня станет счастливым послезавтра. А завтра-то что? Я представил себе это завтра и понял, что, во-первых, оно наступит уже скоро, а во-вторых, оно вряд ли — ой, вряд ли! — закончится титром «хеппи энд». Если, конечно, никто не перепишет сценарий.

Было тоскливо от того, что нельзя поговорить с Отто. Было страшно за ребят. Аза Венди было страшно вдвойне — если ее жизнь поломает необратимо, кончится наш цирк и начнется театр трагедии.

А, гори оно! В конце концов, должно и у меня в жизни быть что-то помимо постоянной тревоги и изматывающих физических упражнений?..

Решено. Я вышел из душа, вытерся, оделся. Осмотрел свое отражение в зеркале. Н-да… морда стала совершенно уголовной, еще синяк этот, от тренера полученный. Но в целом… наплевать, как говорится, что я небрит…

Полчаса спустя мы сидели в приятной забегаловке со стеклянными стенами, ели сасими, пили саке. Саке я никогда не любил, потому на ходу переколдовывал его в нашу родную сорокаградусную.

— Любишь аниме? — спросила Инга.

— Если честно, не особо. Миядзаки люблю.

После ее вопроса я наконец сообразил, откуда у нее эта странная прическа и любовь к японской кухне.

— Миядзаки — попса. — Она вздохнула разочарованно. — Миядзаки все любят.

— Его любят, потому что он гений. — Я улыбнулся, — Если честно, то я кроме него из всего японского кинематографа помню только Такеши Китано и Акиру Куросаву.

Инга хихикнула:

— А как же Тосиро Мифунэ? — И добавила, старательно копируя лающе-хриплую японскую манеру: — «Вакари-мас-ка, Андзин-сан?»[12]

Мы оба засмеялись.

— Послушай, если уж ты такая япономанка, то почему бокс? Почему айкидо каким-нибудь не займешься?

— Занимаюсь! — заявила она с гордостью. — У меня черный пояс.

— Врешь, в айкидо нет системы поясов.

— Вру, — рассмеялась Инга. — Пробовала айкидо — не понравилось. И оригами пробовала, — зажмурилась она. — И бонсаи выращивать… Единственное, в чем я достигла успехов, так это… в чайной… церемонии, — закончила она почти шепотом, качнувшись вперед и приблизившись на недопустимое для первого свидания расстояние. Я перестал жевать.

— Инга.

— А? — взлетели ресницы.

— Тебя очень напугает тесное жилье закоренелого холостяка? Ну… Приготовишь чай по всем правилам и…

— Предлагаешь поехать к тебе? Я уж думала, никогда смелости не хватит.

…У нее оказались проколоты соски…

— Выпьешь чего-нибудь?

— Соку бы, — она потянулась, — мм… апельсинового. И покурить.

— Легко! — Я сходил на кухню, налил два стакана воды и наколдовал соку. Апельсинового. Свежевыжатого.

— Класс! — с чувством сказала Инга, облизывая губы. — А покурить у тебя что? Неужели сигара?

— Ну ты прямо телепат!

Потом мы лежали и курили тот самый «Преферидос № 2», который задарил мне Дэн. Было хорошо.

— Артем, а ты давно боксом занимаешься?

— Дай прикину. Почти полтора месяца, а что?

— У тебя талант, — сказала она очень серьезно, — не бросай. Плюнь на все остальное.

— Подумаю. — Я улыбнулся. — А у тебя правда хороший левый свинг. Если еще ноги подтянешь…

— Грубая, наглая лесть! — Она засмеялась. — Мне не быть Лейлой Али, да я и не стремлюсь — у боксерш ужасные фигуры.

— А чем ты занимаешься, кстати? Ну, помимо чайных церемоний?

— Я-то? Я специалист по связям с общественностью. Ненавижу эту формулировку — идиотская, абстрактная и может означать кого угодно: от начальника отдела до технички… Стоп, ты что, на визитку не глянул даже? Вот же… — Она не сыскана подходящего эпитета, даже на японском. — Дай покурю.

Инга затянулась пару раз, выпустила дым через ноздри. А потом отложила ситару на край пепельницы и поцеловала меня. Мягко, легко, воздушно — так целуют, когда прощаются.

— Извини, Артем…

Я уже понял, что сейчас произойдет — я все-таки немного провидец.

— Извини. Ты хороший парень, ты мне очень нравишься. И именно поэтому я сейчас встану и уйду. Сиката га наи[13].

— Я знаю. — Я сказал это спокойно, но уже чувствовал, как мои кишки наматываются на обжигающе холодную кочергу. Невыносимо хотелось плакать.

— Ничего ты не знаешь, придурок, — крикнула Инга, торопливо, неуклюже одеваясь. — Выброси мою визитку и не звони мне никогда! Забудь, что мы встречались. И молись, — она отчетливо и горько всхлипнула, — чтоб повторная встреча не состоялась.

Когда она ушла, я встал с постели, прошел на кухню и залпом всадил полный стакан трансмутированной водки. Без толку.

Еще через пару дней, которые я посвятил самокопанию, загнавшему меня в преддепрессивное состояние, рутина снова была разбавлена. Я собирался к Дэну (он придумал подарить другу на день рождения золотой унитаз — тут-то и понадобился я) и выскочил в магазин прикупить шоколаду и фруктов к выпивке. Только я перешагнул порог магазина, как снаружи ахнул гром и сразу зашумел ливень. Нетипичный феномен для конца сентября. Зонта с собой, естественно, не было, а бежать под проливным дождем, хоть и всего сотню метров, желания не возникало. Так что я сбавил темп, надеясь, что пока я неторопливо прогуливаюсь с корзиной вдоль полок, гроза кончится.

Пошел в витрине с журналами, полистал желтые газетенки, профессионально уже вычисляя, для каких материалов поводом послужили отголоски наших выступлений, потом положил обратно весь этот мусор и добавил к содержимому корзины свежие номера «Комсомольцев» и «Комсомолки». Потянулся за «Коммерсантом».