– А Шуберт меня ничего про это не спрашивал. Эта тема не может возникнуть в его докладе.
– Во-первых, не только может, но и обязательно возникнет. Шуберт не спрашивал, потому что не было смысла – он же не сможет перепроверить. Он сам напишет, что вы там лоббировали русские проекты, а ты собирала за это деньги на своем офшоре.
– Но это же будет клевета. Совершенно бездоказательная. Это «во-первых». А что «во-вторых»? Я тебя перебила, извини.
– А во-вторых, это нам все равно понадобится, если внутреннее расследование перерастет в уголовное.
– Что?! Как это может быть?
– Как это может быть, я не знаю. И не утверждаю, что есть серьезная вероятность такого поворота. Но ничего нельзя исключать. У Шуберта по прошлой работе самые тесные связи со следственными органами Великобритании, да и многих других стран. У руководства твоего банка – тоже. Сейчас не надо тратить время на размышления, у кого какие мотивы. Сейчас мне надо хорошо понимать фактическую сторону дела.
– Мэтью, этого не может быть! Скажи, что этого не может быть.
– Этого скорее всего не будет. Но я твой адвокат, Варя. Я обязан предвидеть самые плохие варианты. Этого нельзя полностью исключать.
– Мэтт, но ведь для полиции должны быть какие-то основания этим заниматься. А что тут есть? Непонятная жалоба, которую никто в глаза не видел, а в остальном куча грязных предположений Шуберта, под которыми не будет никакой основы. Потому что ее нет, этой основы! Никто не платил мне денег! Если даже предположить, что кто-то скажет иное, это будет всего лишь новая клевета. Ведь фактов нет и быть не может!
– Более того, не видно и мотивов. По крайней мере, у твоего банка. Зачем им нужен такой скандал? Тем не менее, как говорится, надейся на лучшее, готовься к худшему. Ты только знай, что даже это – не конец света. Мы справимся и с этим, если, не дай бог, придется.
– Мэтью, ты меня сейчас просто... Ну ладно, это все эмоции. Между тем я должна тебе еще кое-что рассказать...
– Рассказывай все, что считаешь нужным. Никогда не знаешь, что относится к делу, что нет.
– Ты знаешь... В общем, Мэтт, у меня тут есть друг...
– Друг...
– Ну да. В общем, у меня достаточно близкие отношения с одним человеком. Он из Германии, глава одного представительства... тут, в Лондоне. Он по роду работы иногда контактирует с нашим банком, мы так и познакомились... Ну, вот. Я не знаю, имеет ли это отношение к нашей с тобой работе...
Мэтью впервые за этот разговор поднял голову от своих бумаг и уже с нескрываемым интересом посмотрел на Варю. Школьница в коричневом платье смотрела ему прямо в глаза, слегка смущенно. Не глаза, а глазищи! А он только сейчас заметил...
– Я не знаю пока, имеет ли это отношение к ситуации, но я себе пометил.
– Я как раз сегодня вечером собиралась к нему. Не знаю, как лучше... Мне стоит ему рассказать про эту историю?
Мэтью снова посмотрел на нее с интересом. Интерес был только в глазах. Лицо хранило полную невозмутимость:
– Варя, тут я тебе ничего не могу посоветовать. Ты доверяешь этому человеку?
– Я уже не знаю, кому я доверяю, кому нет.
– Ты сама ответила на свой вопрос. Тогда не рассказывай.
Варя вышла из офиса Мэтью и направилась к метро. Не на свою ветку, а на Северную, которая вела в Белсайз-парк, где жил Рольф. Всю дорогу она размышляла, как ей лучше поступить.
* * *
Варя и Рольф познакомились почти три года назад. Сначала походы по музеям и театрам, прогулки по выходным. Оба были люди одинокие, по крайней мере, в Лондоне, если говорить о Варе. Рольф же был вообще холостяк. Затем начали делать воскресные вылазки по окрестностям Лондона – Блэнем Палас, Оксфорд. А потом пошло-поехало... Длинные уик-энды в деревушках Котсволда, на побережье Корнуэлла. Поездка в Шотландию на день рождения Рольфа.
Рольф возил Варю в Германию, показывал свой родной город Гамбург с его удивительной архитектурой, знакомил с друзьями. В Лондоне иногда присоединялся к ужинам с приятелями Вари из Москвы. Иван, конечно, знал, что у Вари есть какой-то поклонник из Германии, но не интересовался им, понимая, что Варя не может столько лет одна ходить в музеи и театры и сидеть одна дома все уик-энды. Иногда Рольф говорил о любви, но Варе казалось, что это лишь дань условности, считается, что женщина всегда ждет от мужчины таких слов. Про себя она могла сказать, пожалуй, лишь то, что она к Рольфу очень хорошо относится. Это только на первый взгляд кажется обыденным, не романтичным, а, если вдуматься, это так много...
Рольф снимал в Лондоне полдома с террасой, рядом с громадным лондонским лесопарком. Варя любила бывать там в выходные, это было почти как на даче, они с Рольфом так и называли его дом – Datscha. На Datsch’е по субботам Варя готовила, потому что рестораны за неделю надоедали. Варина семья в Америке Рольфа особо не интересовала, ему было вполне достаточно, что в Лондоне она рядом. Когда один уезжал куда-то, другой не расстраивался и не тосковал.
Рольф помогал ей учить немецкий, восполнял пробелы в ее понимании политики. Она открывала ему глаза на английскую литературу, с которой тот не был знаком. Они вместе читали немецкие газеты и английские романы. Варя привозила русские фильмы из Москвы и, не считая это тяжкой работой, синхронно переводила ему «Покровские ворота», «Рабу любви», «Иронию судьбы». Рольф смеялся над коммунальным очагом у Покровских ворот, над фразой «Да я за гараж Родину продал...». Из последней поездки в Москву она обещала ему привезти роман «Околоноля» – он откуда-то даже и про это слышал. Но в этой поездке ей было не до книжных лавок.
Рольф был, как сказали бы русские, «правильным и педантичным человеком». Он тщательно заполнял налоговые декларации, сверяя по телефону каждую цифру с налоговой инспекцией Гамбурга. Не мог допустить никакой неточности, не говоря уже о нечестности. Прямой, честный, верный. Варя иногда называла его «моя собака», в нем и правда были надежность, преданность, но и страшное упрямство, готовность внезапно начать лаять. Иногда от голода. Иногда просто чтобы показать, кто на самом деле хозяин. Иногда просто чтобы огрызнуться и лязгнуть зубами. Как истинная собака, он также любил, чтобы его гладили по голове, чесали за ушами, вкусно кормили. Умел и умильно повилять хвостом, когда шкодил. В каком-то смысле Рольф был непознаваем. Мог с удовольствием часами рассказывать о своей жизни, а то вдруг от простого вопроса уходил легко и с улыбочкой: «А зачем тебе это знать?» Например, когда она спрашивала о женщинах в его жизни. В их отношениях не было надрыва, может быть, не было и особого полета, но не было и игры. Эта спокойная, чуть ироничная привязанность друг к другу делалась с каждым месяцем все глубже.
Стоит ли ему все рассказывать? Как объяснить «Собаке», что этот треклятый офшор с его мизерными цифрами она по русскому «а че такого?» как-то упустила записать в их внутреннюю, банковскую «декларацию»? Рольф не сможет этого понять.
«Собака» радостно встречал ее у метро – они не виделись с тех пор, как она уехала в Москву, – вилял хвостом, не от вины, от радости, что видит свою хозяйку. Они пошли ужинать в их обычный ресторан за углом, который называли «наша дачная кантина». Рольф радостно рассказывал ей о своей неделе, о событиях на работе, спрашивал ее про поездку в Москву, а она думала, что ей предстоит прожить снова в очередной раз все ужасы последней недели и разрушить безмятежность мира еще одного близкого человека...
– У меня неприятности, «Собака», – сказала она с виноватой улыбкой.
– Что случилось?
– Давай будем считать, что я тебе доложилась. Чтобы ты потом не кричал на меня: «Почему ты мне сразу не сказала?!» Но мне сегодня неохота про это говорить, ладно? Я так устала в Москве. Давай просто сегодня отдохнем, сегодня пятница, надо только радоваться началу уик-энда. А поговорим про все завтра.
– Ох, ты и шельмочка. Как хочешь. Наверное, не трагично, судя по лицу.
