Раздражение Наполеона из-за невозможности вернуть Александра в лоно тесного союза очевидно прослеживается в личном письме, написанном им царю 6 апреля. «Результатом моих военных приготовлений станет наращивание войск Вашим Величеством. Когда же известия об их действиях достигнут меня здесь, мне придется собрать еще больше войск – и все из ничего!» – писал он. Оба государя следовали по этакой взаимной спирали недоверия и политики силы, каковая сильно затрудняла для них возможность придти к договорному урегулированию. Как признавал Наполеон позднее, они поставили себя «в положение двух размахивающих кулаками задир, которые, не имея желания драться, пытаются запугать друг друга»{86}.

Вечером 25 марта 1811 г., наблюдая за ночным небом из импровизированной обсерватории в Вивье, Оноре Фложерг заметил комету в ныне несуществующем созвездии «Корабль Арго». Астроном видел ее вновь на следующий день и начал следить за движением кометы. Она находилась внизу на юге, но перемещалась в северном направлении и становилась ярче. 11 апреля ее засек Жан-Луи Понс в Марселе, а 12 мая – Уильям Дж. Бёрчелл в Кейптауне. Скоро комета стала видима невооруженным глазом, а к концу осени она сияла в ночном небе всюду от Лиссабона до Москвы. Люди глазели на нее, многие с простым любопытством, но другие усматривали в ней дурное предзнаменование{87}.

Причем, похоже, такие чувства росли, чем дальше тем больше на восток Европы. «Созерцая яркую комету 1811 г., – вспоминал приходской священник, – люди в Литве готовились к сверхъестественным событиям». Другой житель данной области не мог забыть, как все встали из-за обеденного стола и пошли глазеть на комету, а потом говорили о «голоде, пожарах, войне и кровопролитии». В России многие связывали комету с настоящей напастью в виде пожаров, опустошавших страну летом и осенью, и слепой испуг охватывал людей, видевших сияние. «Я помню, как пристально смотрел в небо на нее безлунной осенней ночью, и как меня охватывал детский страх, – писал сын русского помещика. – Ее длинный и яркий хвост, который, казалось, вздымался на волнах с движением ветра и словно бы подскакивал время от времени, наполнил меня таким ужасом, что в следующие дни я не смотрел вверх на небо по ночам до тех пор, пока комета не исчезла».

В Санкт-Петербурге даже сам царь Александр был очарован феноменом и обсуждал происходившее в небе с Джоном Куинси Адамсом, тогдашним американским послом при его дворе. Император России уверял, будто в комете его интересует чисто научный аспект и смеялся над теми суеверными душами, которые видели в явлении предвестника катаклизмов и военных бедствий{88}.

Однако царь либо хитрил, либо обманывал себя, ибо механизмы войны уже начали вращаться, причем колеса крутились во все нараставшем темпе, так что ни Наполеону, ни Александру не представлялось возможным остановить кручение иначе как ценой собственного падения. Наблюдая за развитием событий из Вены, Меттерних не сомневался: «высшая борьба» между «старым режимом» и революционными замыслами Наполеона (как называл это австрийский канцлер) сделалась неминуемой. «Кончит ли он триумфом или крушением, в любом случае положение в Европе никогда не будет прежним, – делился Меттерних опасениями с кайзером 28 декабря 1811 г. – Ужасные времена, к сожалению, наступают для нас из-за непростительного поведения России»{89}.

«Я далеко не простился с надеждами на мирное урегулирование, – писал Наполеон брату, Жерому, 27 января 1812 г. – Но коль скоро в отношении меня избран неподобающий способ вести переговоры во главе сильных и многочисленных войск, честь моя требует также вести переговоры во главе сильной и многочисленной армии. Я не желаю открывать враждебные действия, но хочу поставить себя в должное положение для их отражения»{90}. Посему ему предстояло выставить в поле войско сообразной численности, способное запугать Александра или, если последнее не удастся, заставить его подчиниться за счет быстрого и сокрушительного удара. В подготовке присутствовал признак спешки, ибо императору французов приходилось считаться с шансом нанесения первого удара русскими в любой момент. К счастью, начинать приходилось не с нуля.

После заключения мирного договора в Тильзите некоторое количество французских солдат осталось в великом герцогстве Варшавском, тогда как происходила там и организация местных войск, плюс к тому – гарнизоны в таких ключевых крепостях Пруссии, как Данциг, Глогау, Штеттин и Кюстрин. После войны с Австрией в 1809 г. Наполеон поставил также гарнизоны в Дюссельдорфе, Ханау, Фульде, Ганновере, Магдебурге, Байройте, Зальцбурге и Ратисбоне (Регенсбурге). В мае 1810 г. он усилил дислоцированные на немецкой земле формирования и создал Armée d’Allemagne (Армию Германии) под командованием маршала Даву.

Осенью 1810 г., после начала наращивания русскими войск на границе великого герцогства Варшавского, Наполеон продолжил процесс упрочения своего военного присутствия в регионе. Кроме того он дал старт передислокации ближе к Германии расположенных во Франции частей и соединений, сосредоточив артиллерийские парки в Страсбурге, Меце, Везеле и Ла-Фере, а также начал выводить отборные части из Испании.

Весной 1811 г., опасаясь вторжения русских в пределы великого герцогства Варшавского, Наполеон приказал полякам мобилизовать 50 000 чел. Ранее он уже дал распоряжение своему приемному сыну, вице-королю Италии Евгению де Богарне, перевести на военное положение Армию Италии. Теперь император французов проинструктировал брата Жерома и прочих монархов из союзнического лагеря пополнять и готовить к действиям войска Вестфалии, Вюртемберга, Баварии, Бадена и прочих германских государств. Для противодействия России он намеревался собрать войско численностью полмиллиона человек и приступил к широкомасштабному призыву на военную службу во Франции, а жандармы его бросились прочесывать сельскую местность в поисках десятков тысяч дезертиров и уклонистов, которые периодически сбегали со своих мест под знаменами и возвращались к крестьянскому быту. Их ловили и возвращали обратно в войска, куда гнали и тысячи новобранцев.

Французская армия делилась на дивизии, которые обычно состояли из четырех полков. Пехотный полк в нормальных условиях насчитывал около 3800 чел., в том числе сто офицеров[28]. Он включал пять батальонов, один из которых (5-й) всегда находился в полковом депо.[29]. В батальон входили шесть рот: одна гренадерская, одна вольтижерская (voltigeurs) и четыре фузилерные[30]. В роте по штату полагалось иметь 140 чел., включая двух мальчиков-барабанщиков, командовал ротой капитан, которому помогали один лейтенант, один суб-лейтенант, старший сержант и дюжина сержантов и капралов[31]. Чтобы разумнее разместить поступающие пополнения, Наполеон учредил в ряде существовавших полков дополнительный, шестой батальон, что довело количество действующих батальонов до пяти[32]. Новобранцев распределяли по старым батальонам, но также и группировали в составе новых, где их подкрепляли небольшими группами испытанных ветеранов.

Наполеон лично занимался всеми мелочами. В его переписке касательно данного вопроса обнаруживается поразительное множество доказательств хорошего знания состояния каждой бригады, полка и батальона, мест их дислокации, районов предстоящего выдвижения, командиров частей, потребного им пополнения и источников и сроков его поступления. Маловажных деталей для императора французов не существовало. От него не ускользали никакие моменты, будь то надписи на знаменах и эмблемах, калибр и качество оружия и амуниции, количество лошадей и типы потребных снабженческих фур. Чтобы обеспечить средства переправы через множество рек, которые встретятся на пути, император сформировал в Данциге мостовой обоз, укомплектованный понтонами и прочим необходимым имуществом.