Освобожденные заключенные, независимые торговцы и фермеры были единодушны с офицерами, торгующими ромом, в своем стремлении освободиться от деспотичного Блая, который настолько часто пересыпал свою речь неприличными ругательствами, что вызывал возмущение его предшественника губернатора Кинга, когда последний оказывался с ним за одним столом.

Но как бы справедливо ни поступали офицеры, смещая Блая^[46], они совершали акт государственной измены и знали, что будут нести за него ответ в Лондоне. Восьмилетняя ссылка подорвала здоровье Маккартура и вызвала у него приступ страшной тоски по дому. «Дорогие мои, любимые, — писал он из Лондона, — когда я смогу вновь вас увидеть и обнять?»

Маккартура не могли предать суду в Англии за проступок, совершенный в Новом Южном Уэльсе, но он знал, что губернатор Маккуори, сменивший на этом посту Блая, имел указание Государственного секретаря предъявить Маккартуру обвинение в уголовном преступлении, как только он окажется на территории колонии. Так что Маккартур безнадежно застрял в Англии, оставшись без средств к существованию. Он посылал одно за другим отчаянные письма к Элизабет, умоляя перевести все те деньги, которые у нее были.

В то время Маккартур многое узнал о тонкорунной испанской шерсти. Его постоянно мучала нервная депрессия. Время от времени от тщетно пытался добиться от лорда Батерста заверения в том, что обвинения, выдвинутые против него, будут сняты по возвращении в колонию. Единственным светлым пятном, за исключением редких писем от Элизабет, многие из которых были или утеряны, или перехвачены (так однажды в течение двух лет он не получил ни одного), было поступление в Англию во все возрастающих количествах тонкорунной шерсти с его овец. К 1817 г. у Элизабет было около пяти тысяч овец. Она экспортировала больше половины шерсти, производимой колонией.

Это был год, когда Батерст снял наконец свои обвинения и разрешил Маккартуру отплыть в Новый Южный Уэльс вместе с сыновьями Джеймсом и Вильямом, оранжереей и ста двадцатью горшками саженцев оливок, винограда, каперсов, инжира, яблок, орехов, ревеня, жасмина, а также рассады первоцвета и маргариток.

Прибыв на родину, Маккартур немедленно принялся за работу по перестройке фермы, и, по словам его сына Джеймса, «животворящий гений отца превратил ферму в блестящую и просторную резиденцию». Спустя шесть лет о поместьях Кэмден говорили как о самых отличных хозяйствах колонии. На Маккартуров работали сто двадцать три бывших каторжника, которые дважды в день получали чай и сахар. Им также выдавалась одежда и табак. Шерсть Маккартура постоянно пользовалась наибольшим спросом на рынке. Джеймс и Вильям впервые стали мыть овец в реке для очистки шерсти, что привело в дальнейшем к разработке системы очистки и стрижки шерсти, впоследствии принятой по всей Австралии. В 1830 г. Маккартуры снимали шерсть с двенадцати тысяч овец.

Но хозяин стад уже не был прежним. Взрывы лихорадочной энергии сменялись приступами черной меланхолии; в конце жизненного пути он не мог переносить даже присутствия жены и детей… Но уважение и любовь последних к нему были неизменны. Они помнили его как человека, склонного к щедрым порывам, любящего читать вслух произведения классических авторов, принимавшего за свой идеал Сципиона Африканского^[47]. Так, он, подражая последнему, каждое утро мыл холодной водой голову и ноги. В год смерти Маккартура Австралия экспортировала четыре с половиной миллиона фунтов тонкорунной шерсти. В наши дни цифра эта равняется 120 500 млрд. фунтов.

Для города Виндзора, расположенного на равнине Хоксберри, в районе первых постоянных поселений в Австралии, характерна английская атмосфера успокоенности и удовлетворения. Вне сомнения, наличие в городе ряда зданий в георгианском стиле способствует возникновению подобных ощущений. Особняк Маккуори Армс, построенный в год Трафальгарской битвы (1805), — двухэтажное строение, олицетворяющее прочность и элегантность. Здание украшено прелестными ставнями и дверьми из местных пород кедра. Один из дверных молотков выполнен в форме грозди винограда. Больше всего в городе любят показывать здание суда и церковь Св. Матфея, построенные по проекту Фрэнсиса Гринуэя^[48], которого принято считать крупнейшим австралийским архитектором.

По образованию Гринуэй был не архитектором, а строителем. Родился он в Манготсфилде вблизи Бристоля. Как строитель Гринвей не преуспел. Разорился, подделал документ, согласно которому клиент якобы задолжал ему пятьсот долларов. В 1813 г. его сослали в Австралию на четырнадцать лет. В это время у власти стоял губернатор Лаклан Маккуори, известный своим хорошим отношением к ссыльным. Он принимал в своем доме освобожденных, назначал их на ответственные посты, часто не считаясь с мнением свободных граждан колонии. Маккуори писал лорду Сидмуту: «Согласно моему принципу, как только заключенный получает свободу, его прошлое не должно использоваться против него, ему нужно предоставить возможность свободного выбора любого положения в обществе, способность занять которое он доказал своим безупречным поведением в течение длительного периода».

В случае с Гринуэем отбросили даже формулу о необходимости «безупречного поведения в течение длительного периода». У Маккуори была мечта превратить грязное, убогое, хаотически построенное поселение ссыльных в бухте Сиднея в просторный, благородный столичный город, достойный окружавшей его прекрасной природы, а также чести и славы Англии. Помочь претворить действительность в мечту могли лишь военные инженеры, которые, хотя и симпатизировали идеям Маккуори о необходимости строительства оборонительных сооружений и жилых домов для ссыльных, тем не менее не обладали нужной подготовкой для создания пышных особняков, прекрасных церквей, величественных зданий, государственных учреждений, хорошо спланированных площадей, парков и бульваров, которые владели воображением губернатора. Не удивительно, что он столь быстро оценил Гринуэя, отделил его от закованных в цепи и поручил работу сначала по строительству маяка, а затем здания в Гайд-Парке для размещения мужчин-ссыльных.

В 1819 г. в день рождения короля на церемонии торжественного открытия казарм Маккуори принял участие в трапезе вместе с пятьюстами восьмьюдесятью девятью заключенными. Подавали говядину, сливовый пудинг и пунш. Заключенные «производили впечатление счастливых и довольных людей и трижды прокричали „ура“, когда мы покидали стол». Губернатор был в таком восторге от красивого, благородного и удобного здания, что даровал Фрэнсису Гринуэю помилование.

Гринуэй построил три церкви, используя труд ссыльных: Св. Джеймса в Сиднее, Св. Луки в Ливерпуле и Св. Матфея в Виндзоре. Отличительная черта его строений — гармоничная, благородная простота линий. Украшательство отсутствует. Хотя работы Гринуэя и не являли собой нового слова в архитектуре, они вполне отвечали поставленной цели — воссоздать в стране противоречий спокойный и приятный стиль архитектуры времен Регентства.

Карьера Гринуэя закончилась в 1832 г. с отъездом из колонии его покровителя, попавшего в опалу и обвиненного в расточительстве, принятии неправильных решений и чрезмерных уступках отпущенным на свободу ссыльным, злоупотреблявшим его доверием. Дж. Т. Бигг, уполномоченный разобраться в деле Маккуори, писал о Гринуэе: «Что ж, если ему разрешить продолжать, то город превзойдет по своей архитектуре Лондон». Но до этого не дошло, Гринуэй, обидчивый, высокомерный, трудный в общении, потеряв покровителя, в скором времени рассорился со своим начальством, а последнее, не теряя времени, уволило его с поста правительственного архитектора. Гринуэй совершенно растерялся и продолжал изводить всех рассказами о своих неприятностях. От голода его спасла жена, с умением руководившая небольшой школой. По иронии судьбы его имущество распродавалось с торгов в тот день, когда в центре Сиднея со всей помпезностью проходила церемония освящения церкви Св. Джеймса. Умер Гринуэй в нищете в 1837 г.