Но Анисья упрямая. Вот что значит сибирский характер! Во второй раз ей все же удалось выступить. В третий – произвести на комиссию впечатление. В четвертый она дошла до последнего тура, но там все же срезалась, и на пятый раз все повторилось. В театральное училище поступает много блатных, и конкурс там всегда огромный. Анисье с ее внешностью невероятно трудно пробиться. Была бы она хотя бы худенькая. Клоунессы всегда востребованы. Но кому нужна безобразная толстая клоунесса с угрями? Похудеть Анисья не может, у нее нарушен обмен веществ. Отсюда и угри. Косметолог, к которому она обратилась по моей рекомендации, сказала, что проблема ее не снаружи, а внутри. Да хоть жидким золотом обмажься – толку не будет. И нужно пройти серьезное обследование, сдать кучу анализов, на что у Анисьи нет ни времени, ни денег.

– Если бы я была такая, как вы, Зинаида Андреевна, я бы уже стала кинозвездой, – говорит мне она. – Какая же вы красавица!

Несмотря на то что я такая красавица, мысль стать кинозвездой ни разу не приходила мне в голову. Поскольку муж богат, среди моих знакомых есть парочка киноактеров и даже киноактрис. Пообщавшись с ними, я поняла, что это очень зависимые люди. Они все глубоко несчастны, особенно в те дни, когда молчит их телефон. А когда он звонит не переставая, они с ужасом думают о том, что после светлой полосы начнется черная, и если сейчас телефон не замолкает, то потом он замолчит навеки. Поэтому они хватаются за любую работу, даже самую неблагодарную. А после жалуются на жизнь и без конца оправдываются, что, мол, плохого кино не бывает, а есть непонятливые зрители. Артисты – издерганные, насквозь больные люди, крайне чувствительные к критике. Мне их искренне жаль, и я такой быть не хочу.

Анисье я искренне советую стать поваром, она замечательно готовит. Но она каждый год упорно поступает в театральное училище. В этом году в предпоследний раз, потому что скоро ей исполнится двадцать пять. Кажется, на дневное туда только до двадцати пяти лет можно поступать.

Поскольку я к Анисье очень добра, в ее преданности я не сомневаюсь. Когда муж сослал меня в Москву, я нарочно оставила Анисью на Новой Риге шпионить за Анжелой. Что она исправно и делает. Но теперь ей предстоит задачка посложнее.

Выслушав мой план, Анисья сказала:

– А что? Очень даже!

Ее отношения с моим мужем никакие. Он ее просто не замечает, как не замечает прислугу в принципе. Пусть даже она поет, как Шаляпин, и пишет картины, как Левитан. Это ее проблемы. Пусть поет, пока моет пол, лишь бы пол был чистым. Поэтому Иван Иваныча Анисье не жалко. К тому же я обещала ей много денег и протекцию при поступлении в театральное училище. Ведь это ей предстоит звонить моему мужу и пугать его до смерти. У нее яркий драматический талант, я уверена, что она справится.

– Твоя задача вывести ее за ворота, – сказала я Анисье. – И передать с рук на руки похитителям.

– Как же я ее уговорю? – заволновалась Анисья.

– О господи! Скажи, что на лужайке сразу за двухметровым забором выросли белые грибы! И что на Рублевке последний писк моды варить из них суп! Только собирать их обязательно надо своими руками, в этом-то и фишка. И на Новой Риге Анжела сразу станет законодательницей мод, надо только поскорее собрать эти самые грибы, пока другие ее не опередили. Тебе только надо сказать: «Ах, какие миленькие грибочки, и все, как один, – белые!» Она такая тупая, что поверит.

– Да, это так, – вздохнула Анисья. – Анжела Зафировна умом не блещет.

– Что?! Какая она тебе Зафировна?!

– Это Иван Иваныч велел ее так называть. По имени-отчеству. Уважительно чтоб.

– Ах вот до чего дошло! Надо срочно от него избавляться, а то он и свою собаку велит звать по имени-отчеству. Кстати, это моя собака, но он так испугался, что я оставлю ей наследство, что запрещает нам видеться, сволочь! Но ничего, я ему это припомню! Кстати, ты не знаешь, кто приходил к нему в палату под видом Смерти?

– Не поняла? – испуганно заморгала Анисья.

– Я не верю в то, что у него была всего лишь галлюцинация. У меня есть враг, и враг этот очень даже неглуп. Кто бы это мог быть? Смерть, часом, была не мулатка?

– У Анжелы З… г-м-м… на такое фантазии не хватит.

– Так-то оно так, – я тяжело вздохнула. – Но у нее ведь есть родственники.

– Они с Иван Иванычем познакомились уже после того, как он выписался из больницы. Вы ж знаете.

– Ладно, разберемся. Ты мне лучше скажи, кто бы мог ее похитить и держать неделю взаперти?

– Есть такие люди, – коротко вздохнула Анисья. – Коля и Толя.

– Ты с ума сошла!..

Это была моя первая реакция, и, как потом оказалось, совершенно правильная. Мне следовало отказаться от моего плана сразу, как только Анисья вымолвила заветное: «Коля-и-Толя». Но я думала только об отрубленной руке абстрактной мулатки, причем уже мертвой. Это-то меня и отвлекло. «Коля-и-Толя» стали началом моего конца.

Краткое пояснение. Коля и Толя – местные жители. Назвать их, согласно «Сказке о мертвой царевне», богатырями у меня просто язык не повернется. Они не богатыри – они пигмеи. Гномы, причем в самом плохом смысле этого слова, у них крохотный гномий мозг, куда помещается лишь одна мысль: о выпивке. Или «где-добыть-спиртное». Знак вопроса уже не помещается, поэтому фраза звучит утвердительно. «Где-добыть-спиртное, где-добыть-спиртное…» И так до бесконечности, словно заезженная пластинка, ни о чем другом они думать не могут. Словарный запас у них еще меньше, чем у Анжелы, любой разговор они начинают с фразы:

– Э… Выпить есть?

Ею же и заканчивают.

Причем водка для них деликатес, они с трудом добывают денег даже на табуретовку. Отраву, которую они покупают у бабки Маши, можно добыть разве что из древесных опилок, ничто съедобное так не выглядит и уж тем более не пахнет. Табуретовка и есть. Анисья как-то приносила мне, показывала:

– Зинаида Андреевна, можно этим протирать лампы в вашем солярии? Говорят, что самогон не хуже спирта. А у меня он как раз закончился. И дешево.

Я понюхала и чуть в обморок не упала. И категорически запретила Анисье ходить к бабке Маше за самогоном. Пусть берет у нее настойки из трав, маринованные опята, березовые веники и т. д. Но только не эту отраву.

Откуда взялись Коля-и-Толя? Там, где сейчас красуются особняки элиты, раньше были подмосковные деревни. Деревня всегда первична, из таких вот деревень и вырастают города, нынешние мегаполисы, а жить за МКАДом вошло в моду, когда Москва превратилась в клоаку. Когда там стало нечем дышать и не протолкнуться от людей и машин. Тогда-то элита Москвы и стала наступать на деревню, выгрызая у местных жителей лучшие куски земли. В качестве компенсации им предложили работу. Так же, как и по всей стране, в каждом отдельно взятом подмосковном поселке с громким названием соседствуют роскошь и нищета, кипят вселенские страсти, люди разных сословий раздираемы ненавистью друг к другу, хотя внешне все выглядит пристойно. Местных все оттесняют и оттесняют, но они цепляются за каждый клочок земли и иной раз не хотят продавать свои сотки за баснословные деньги просто из упрямства.

Новая Рига еще не так освоена, как пресловутая Рублевка. Земли здесь много, пока хватает всем. На Коли-и-Толину халупу никто покамест не позарился, да и, боюсь, что купить ее нельзя. Никаких документов на дом и на землю у братьев нет. Их избушка стоит почти в самом лесу, там столько комаров, сколько у человека нет крови. Просто Коля-и-Толя к их укусам нечувствительны, да и комары не очень уважают табуретовку, которая течет в жилах братьев. Кроме них, в этом месте вряд ли кто выживет, если только спилить деревья и всерьез заняться выкорчевкой пней, но кому охота с этим возиться, когда вокруг пустые поля? Сейчас осень, поэтому за Анжелу я спокойна. Ее даже комары не покусают.

Коля и Толя никогда нигде не работали, они перебиваются халтурой. В приличные дома их на порог не пускают, доверяют разве что вырыть сточную канаву или выгребную яму, чтобы проложить канализацию для прислуги. Причем я уверена, что родились братья нормальными, у них по две руки, по две ноги и, как ни странно, две головы, по одной на каждого. Почему они спились вместо того, чтобы стать достойными людьми? А почему люди вообще спиваются? От скуки. Из-за слабоволия. Вследствие лени.