Кунц Гакке пытался найти какие-то следы вокруг места преступления, но бестолковые селяне вытоптали снег, и о такой роскошной улике, как два года назад в монастыре целестинцев близ Антверпена, можно было только мечтать. Тогда, правда, не произошло и преступления, поэтому расследования, как такового, не получилось, тем более, никто не был схвачен. Просто в копилку сведений трибунала попали загадочные факты, а станут они подмогой в дальнейшем, или нет, уверенности никакой не было.

Но сейчас, по крайней мере, преступление было налицо, да не одно: разорванные зверем люди начали появляться полгода назад, причем убийца вроде бы выкладывал ими цепочку по дороге из Антверпена в Монс.

– Ваша милость! Святой отец! – немолодой бородатый староста подталкивал к инквизитору одного из своих селян, узколицего мужичонку в грязноватом тулупе и с топором за поясом. – Вот, говорит, следы нашел.

– Волки там, – рукой безымянный крестьянин указывал направление вглубь леса, – покажу, святой отец, ежели на то ваша воля.

Инквизитор дал знак фамильяру Энрике следовать за ним, и сам двинулся вслед за мужчинами, вызвавшимися проводить следователя Священного Трибунала. Снег под ногами то исчезал, то снова появлялся, причем, по мере углубления в лес, во все возрастающем количестве. Кунц сообразил, что если у деревни хищник или хищники могли обходить снежные островки, то в лесу это уже было неосуществимо.

– Действительно, похоже на волков, – Кунц прекрасно видел следы лап и когтей. Зверей было не менее четырех.

– Один хромой промеж ними, – сказал узколицый селянин. – Глядите, след лапы покалеченной. Он старается вес на нее не переносить, еле отпечатывается лапа-то. Приметная, видать.

– Куда ведет след? – спросил Кунц Гакке. – Не проследили?

– До леса его светлости Филиппа де Линя, – ответил селянин. – Туда я один не ходок – вздернут егеря и разбираться на станут, решат, я промышлять в евонных лесах вознамерился.

– Что ж они, не люди, егеря-то? – презрительно бросил Кунц. – Поведал бы им, что детишек губят по-звериному, небось, и пустили бы тебя в тот лес.

– Что детишки, – пожал плечами узколицый, скривив рот, – мальцы кожную зиму, как мухи, мрут. Эка невидаль – одним больше, одним меньше.

– Почтительней будь! – прикрикнул на земляка запыхавшийся староста, изо рта у которого валил пар. – Энто все ж детская душа, которую мы не оборонили. Святые отцы помочь приехали, а ты вот как! Не серчайте на дурня, ваша милость, у его жена с младенчиком об энтой зиме померли.

– Выделите ему коня, – приказал инквизитор, кивнув на объяснения старосты. – Выезжаем втроем, прямо сейчас, пока еще до темноты есть время.

Коня – не коня, а крепкого мула у кого-то из общины взяли, и теперь узколицый проводник ехал на нем, а Кунц и Энрике на своих добрых верховых – следом. Волки, казалось, задались целью усложнить преследование всевозможными способами. След сначала завел в глубокий овраг, потом в густой ельник, спустился в яр и, наконец, привел к замерзшему озерцу, на которое лошадям ступать было рискованно. Энрике спешился и, связав поводья мула и коней, двинулся в обход озера, а Кунц пошел вслед за проводником напрямик. На противоположном берегу волчьи следы очень скоро обнаружились, но узколицый селянин остановился, пройдя по ним не более пятидесяти туазов.

– Слышишь, святой отец?

– Что это? – в отдалении вроде бы слышалась непонятная возня, и вдруг, ее прорезал человеческий крик, наполненный ужасом.

– Тварь! – Кунц растянулся на снегу, едва уклонившись от широкого замаха топора. Узколицый наступал, легко играя смертоносным оружием. Следующий удар инквизитор остановил гардой наполовину выдвинутой шпаги, но от этого сломавшийся клинок остался в ножнах, а противник совсем уверовал в легкую победу.

– Мастер Иоханн велел тебе кланяться! – крикнул он, занося топор для решительного удара. Было весьма поучительно наблюдать на то, как рот нападающего селянина еще выговаривает победную фразу, в то время как его глаза округляются, узрев пистолет, который Кунц Гакке наконец-то достал из-под плаща.

Торопливо, стоя на колене, инквизитор перезарядил оружие, предусмотрительно вытащенное из седельной кобуры и взятое с собой, потом схватил топор и побежал в ту сторону, откуда прозвучал крик. Выстрел оцарапал его плечо, но Кунц даже не обратил на это внимания. Двое голых мужчин и двое волков неслись на него. Меткий выстрел Кунца отбросил прыгнувшего хищника, инквизитор, бросив пистолет, в развороте зарубил топором человека, пытавшегося ткнуть в него шпагой, и кинжалом пронзил третьего, в руке у которого дымился разряженный пистолет Энрике.

– Иоханн! Стой, тварь! – закричал Кунц вслед последнему волку, который удирал в лес, заметно прихрамывая. Тот, однако, даже не обернулся и вскоре исчез среди деревьев. Тело Энрике со следами рваных ран лежало рядом с загрызенными лошадьми и мулом.

Шпага тоже оказалась ненадолго трофеем оборотней: кастилец даже не успел ее обнажить, занятый лошадьми, когда волки неожиданно набросились на него. Кунц бережно вложил шпагу своего фамильяра в ножны, потом закрыл ему глаза и прочел молитву. Зарядив оба пистолета, Кунц Гакке отцепил от перевязи свое сломанное оружие, пристегнул на его место шпагу Энрике и двинулся по следу хромого волка.

Иоханн де Тилли был старше Феликса на те же два года, на которые тот превосходил десятилетнего Ламораля де Линя. Если в обычные будни замка Белей Ламораль, освобождаясь от занятий с домашними преподавателями, видел в юном ван Бролине старшего товарища по играм, то в дни визитов семьи графа Тилли пухленький наследник де Линь бегал за Иоханном, как собачонка за хозяином.

Сам Феликс тоже волей-неволей попадал под обаяние этого энергичного, порывистого юноши, который, будучи старшим, одновременно казался прирожденным лидером мальчишеских забав. Как и Феликс, Иоханн в прошедшем году распрощался со школой, и теперь выбирал между военной и духовной карьерой. Де Тилли были одним из старейших аристократических семейств католической Фландрии, и понятно, что в играх Иоханн изображал герцога Альбу, строя крестьянских мальчишек в подобие знаменитой терции, а Ламораль был его адъютантом и заместителем. Соответственно, Феликсу приходилось изображать командующего протестантской армией, он в шляпе с желтым пером (оранжевого не нашлось) старался командовать крестьянскими увальнями, представляя себя графом Людвигом Нассау, которого когда-то видел вблизи.

Снежный залп имперской терции угодил в линию обороняющихся реформатов, и с криками «За короля!» пикинеры, вооруженные деревянными палками, атаковали подопечных Феликса, которые тут же сломали строй и пустились наутек. Для католических крестьянских детей Валлонии сражаться против короля-католика было так же дико, как и для их родителей – поддерживать восставшие провинции севера. Защищаясь, Феликс заскочил на высокий сугроб и тут же соскользнул с него, оказавшись один против нескольких вражеских «солдат», которые тут же ткнули в него деревянные «пики». Вперед выступил Иоханн де Тилли с украшенным драгоценными камнями длинным кинжалом в руке:

– Сдавайтесь, сударь, – молвил он, приставляя кинжал к горлу Феликса. – Правосудие католического государя бывает милостиво к раскаявшимся еретикам.

– Мы победили, сдавайся, сдавайся! – подпрыгивал рядом толстенький Ламораль де Линь в теплых одежках.

– Примите мою шпагу, герцог, – протянул деревянный меч эфесом вперед ван Бролин. Ламораль оттолкнул кинжал Иоханна и обнял Феликса, помогая ему встать. – Пойдемте в замок, а то у меня пальцы замерзли.

Де Тилли с кинжалом и трофейным мечом в руках поднялся на возвышение, обороняемое прежде Феликсом и его мальчишками.

– Солдаты, ко мне! – зычным голосом крикнул Иоханн. Ван Бролин всегда удивлялся луженой глотке графского сынка, способного часами выкрикивать команды в любую погоду, и при этом даже не особенно уставать. – Сегодня мы одержали славную победу!