Таможенник, возглавлявший гезов, пал от удара Кунца, и в этот момент совсем юный мальчишка сбоку атаковал инквизитора длинным ножом. И летела уже сталь в шею не успевающему защититься святому отцу, как шпага Бертрама Роша рубящим ударом лишила мальчишку оружия вместе с кистью руки. Зажимая хлещущую кровью культю, паренек рухнул на пол, а остальные нападавшие, наконец, бросились в бегство, давя друг друга у выхода. Еще двух или трех закололи прямо в дверях, а затем разгоряченные боем стражники погнались за убегавшими.

– Спасибо, брат, – Кунц улыбнулся компаньону. – В который уже раз ты выручаешь мою жизнь.

– Возможно, такова моя миссия в этой юдоли страданий, – Бертрам вытер свой клинок мягкой шапочкой, упавшей с головы раненого. Затем встал на колено перед ним. – Не желаешь ли исповедаться, сын мой? Царствие Небесное открыто для раскаявшихся в грехах.

– Да, святой отец, молю вас, – отчаяние и страх смертный затуманивали глаза паренька. Сколько таких напуганных глаз уже видел отец Бертрам? Тысячу? Пять тысяч?

– Скажи, за спасение чьей души надлежит мне молить Господа нашего, Иисуса Христа?

– Меня зовут Райнхард Сконтеве, – начал мальчишка.

– Не сын ли ты трактирщика Робера Сконтеве из Гронингена? – припомнил отец Бертрам.

– Да, это мой отец, – прошептал молодой гёз. – Он ничего не знает о том, что я ушел из дома. Он не давал мне разрешения, он бы никогда не позволил мне стать гёзом. Не делайте ему ничего.

– Ваша милость, я могу перетянуть ему руку, скорее всего он выживет, – Карл, палач трибунала инквизиции, неплохо разбирался не только в увечьях, но и в способах исцеления. Он почтительно склонил голову, ожидая решения Кунца.

– Тише, – поморщился председатель трибунала, – сейчас юноша уйдет с миром, его душа спасется. Не хочешь ли ты, Карл, вернуть с полпути еретика, отступника и врага короны? Займись-ка другими ранеными.

Преклонивший колени перед умирающим, компаньон не прислушивался к шепоту за своей спиной.

– Не беспокойся, сын мой, – сказал Бертрам Рош сыну трактирщика, – нам известен твой отец, добрый католик. Продолжай исповедь.

Вокруг Антверпена давно уже вырубили все леса, и метаморфы приспособились охотиться на землях монастыря целестинцев, расположенного в полулье от городских стен. Изрядно поужинав кроликами, расплодившимися в монастырских огородах, темная пантера и ее пятнистый детеныш не спеша вылизались, после чего перемахнули монастырскую ограду, чтобы возвратиться в город. Снег, обильно шедший накануне, прекратил выпадать, сменившись морозом, и сами метаморфы видели, что следы, оставляемые ими на белом, могут их выдать.

Но что они могли поделать с этим?

Наутро, вместо того, чтобы идти в школу, юный ван Бролин помчался мимо дома Гильдий, вдоль канала Ваппер, свернул у церкви Святого Якова и по узким ступенькам взбежал на городскую стену. Это место было расположено ближе всего к целестинскому монастырю, и Феликс хотел понаблюдать, не привлекут ли кого-нибудь непривычные следы на снегу между городом и обителью. Вскоре он уже жалел, что променял занятия в натопленном классе на хождение взад-вперед по продуваемой холодным ветром куртине. Прошел час, мальчик сильно продрог и собрался уже покинуть свой наблюдательный пост, как на дороге показался отряд испанских пикинеров. Одетые слишком легко, в тонкие сапоги и оборванные плащи, с нелепыми в морозную погоду кабассетами на головах, воины короля Филиппа производили настолько жалкое впечатление, что впору было им посочувствовать. Однако Феликс всегда помнил, какого низкого мнения был о вояках его покойный отец, а солдаты герцога Альбы, о которых по Нижним Землям ходила самая дурная слава, только усиливали неприязнь молодого ван Бролина к сословию военных. Вскоре солдаты скрылись за бастионом, а из обители выехали какие-то монахи на мулах и потрусили не в Антверпен, а куда-то по западной дороге, в сторону Зеландии.

Мир так велик, думал десятилетний ван Бролин, подпрыгивая и растирая нос замерзающими ладонями в зимних перчатках, я, наверное, беспримерно глуп, если думаю, что могу предугадать в нем хоть что-то. Кто все эти люди, бредущие или едущие верхом вдоль стен? У каждого из них своя судьба, свои стечения обстоятельств, которые в такой морозный день заставили их покинуть обогретые дома, казармы или кельи, чтобы с неведомыми целями привести их сюда, под стены города. Ведет ли их долг, или привычка, или стремление заработать немного монет, все они определенно умнее мальчика, который точно ничего не добьется, а только отморозит пальцы, если будет продолжать здесь стоять. Колокол Святого Иакова пробил еще один час, и окончательно разуверившийся в осмысленности сегодняшнего прогула, Феликс вернулся домой, по пути попросив хлопотавшую внизу тетку налить ему чашку горячего молока.

Естественно, он не мог знать, что путь от Антверпена до замка Соубург и возвращение назад займет у монахов намного больше времени, чем достанет у него сил выдержать на холодной крепостной стене. Услышав рассказ о странных следах на снегу, Кунц Гакке кликнул фамильяра, баска Маноло, и наказал ему разыскать пропадающего невесть где отца Бертрама, с тем, чтобы на рассвете отряд был готов выступить.

Спустившись в подвал замка, инквизитор велел стражникам открыть камеру, в которой на грязной соломе лежал седой узник, одетый в одну лишь длинную накидку из грубой мешковины. Руки заключенного были прикованы цепью к стальному кольцу в стене таким образом, чтобы он не мог дотянуться до собственного лица. Причиной этому был стальной шар во рту несчастного, державшийся на двойном кожаном ремешке, закрепленном вокруг головы. Скованные за спиной руки не позволяли заключенному извлечь изо рта кляп.

– Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь, Иоханн, – инквизитор, одетый по-дорожному, присел на корточках и расслабил кожаные ремни, на которых держался всунутый в рот стальной шар. – Ты сожалеешь, что тебя не сожгли, потому что, хоть это и неприятно, зато куда быстрее заканчивается, чем нынешнее мучение, которому нет конца. Я прав?

С этими словами Кунц рукой в кожаной перчатке освободил узнику рот и откинул кляп на ремешках под ноги стражнику. Некоторое время скованный человек ощупывал языком остатки зубов, десны и нёбо. Потом, будто бы через силу, проговорил:

– Зачем ты пришел сюда?

– Чтобы отвечать на твои вопросы, Иоханн, – сказал без всякого выражения Гакке. – Настал тот самый момент, который я предвидел, отделяя тебя от остальных приговоренных к смерти.

– Для чего тебе понадобился метаморф? – узник явно не утратил способности соображать, и это порадовало инквизитора.

– Сейчас тебе дадут немного еды и питья, – сказал Кунц. – Потом отправимся в одно место, где потребуется узнать твое мнение. Будешь у нас expertus, Иоханн. Если твоя помощь окажется полезной, а поведение в ходе расследования образцовым, то в эту камеру ты больше не вернешься. Не стану лгать, что ты получишь свободу. Твой status останется довольно-таки низким. Но ты займешь достойную комнату в этом замке, будешь поставлен на довольствие, и, со временем, возможно, станешь одним из полезных слуг Святой Инквизиции.

– Щедрое предложение, – мрачно произнес узник. – После того, как вы истребили всю мою стаю, надо обладать воистину извращенным разумом, чтобы предложить мне стать псом доминиканских палачей.

– Мы служим королю Филиппу и подчиняемся Верховному Инквизитору Испании, дону Диего Эспиносе, а также Святой Конгрегации по делам веры в Риме. Не все у нас доминиканцы, если это для тебя важно, – сказал Кунц Гакке. – Так что, идешь ужинать, или засунуть кляп тебе обратно в пасть?

Выехали затемно. Кони вначале волновались, почуяв запах оборотня, но после парома, где всем пришлось стоять рядом, ожидая переправы, привыкли. Иоханн сидел на смирном стареньком муле, которому вообще было все равно. Энрике, больной, в лихорадке, остался в замке, так что фамильяры были представлены одним флегматичным Маноло, по которому было вообще непонятно, слышит ли он разговор между святыми отцами, а, если да, то понимает ли сказанное. Отец Бертрам страдал с похмелья. В последнее время Кунц заметил, что компаньон его все реже заканчивает день вообще без выпивки. Временами казалось, что после событий в Гронингене из отца Бертрама будто бы невидимая рука извлекла стержень. Тот самый, без которого рассудок инквизитора мог не выдержать испытаний, в изобилии валившихся на служителей Святого Официума в Нижних Землях.