Оба мальчика получали католическое воспитание, были убеждены в могуществе короля, и, хоть и испытывали симпатию к гёзам, не могли помыслить, что сопротивление не будет подавлено.

Осажденный гарнизон Мидделбурга, столицы Зеландии, еще держался, хотя всю округу контролировали гёзы. Замок Соубург, в течение пяти лет находившийся в распоряжении инквизиторов, становился слишком опасным местом, чтобы можно было оставаться в нем и дальше. Узнав, что испанская армия не спешит на помощь осажденным, председатель трибунала Кунц Гакке принял решение не ждать ответа на послание церковному министру Мишелю Байо из Брюсселя, но снаряжать обоз.

– Иоханна никто не видел со вчерашнего вечера, – встревоженный компаньон Бертрам Рош, в дорожной одежде, вооруженный до зубов, предстал перед отцом-инквизитором.

– Волк остается волком, – в сердцах бросил Кунц, успевший сорвать себе горло, крича на подчиненных, на охрану замка, испанцев, подчиненных коменданту осажденного Мидделбурга, на возчиков, нанятых в гильдии близлежащего Флиссингена по случаю отъезда.

– Он не простил нам смерть стаи, – сказал Бертрам. – Он отомстит.

– Пусть попробует, – зловещий оскал инквизитора едва ли уступал волчьему.

– Что делаем с оставшимися узниками? – этот вопрос не давал покоя отцу Бертраму с тех самых пор, как решение об отъезде было окончательно принято. Об отъезде, так похожем на бегство.

– Яви милость еретикам, – сказал Кунц. – Ты же любишь это.

– Уж не слышу ли я упрек в твоих устах? – оскорбился компаньон.

– Это не упрек тебе лично, брат, – сказал инквизитор с горечью, – я злюсь на себя, на нерешительного Мишеля Байо, на Великого Инквизитора Эспиносу, которому безразлично происходящее во Фландрии. Если бы покойный Фернандо Вальдес, автор устава инквизиции, вдруг узнал бы о бесчинствах и расцветающей ереси во вверенных моему попечительству землях, он отрекся бы от такого сына.

– Даже Вальдесу, а до него самому Торквемаде, было не по плечу сделать весь мир католическим, – сказал Бертрам Рош. – Boni pastoris est tondere pecus, non deglubere[11]. Я верил твоим аргументам и делал все, что ты велел, брат, но часто я задумывался, оправдана ли та жестокость, с которой мы искореняли реформатов, а в особенности, бедных меннонитов в Гронингене. Их стоны и крики до сих пор преследуют меня. Ты говорил, что сам Филипп, его католическое величество, сказывал, что готов отречься от престола, если подданные его перестанут исповедовать святую Римскую веру. Может быть, это его ошибка, Кунц? Может быть, мы все заблуждались?

– Брось, друг мой и брат, это лишь минутная слабость, – Кунц обнял отца Бертрама за плечи, заглянул ему в глаза, – мы на время оставляем лишь несколько ничтожных островков Зеландии. Католический мир не рухнет от этого, он, правду сказать, даже не заметит потери. К тому же, мы еще вернемся сюда.

Бертрам покачал головой, будто бы не слышал друга, думая о чем-то своем.

– Давай выпустим узников, – сказал он. – Явим зеландцам милосердие.

– Я и сам склонялся к этому, брат, – сказал Кунц, – но не по причине милосердия к еретикам, а чтобы за нами не снарядили погоню, увидев их мертвыми. Пока мы скованны обозом и медленными телегами, я опасаюсь, найдутся охотники использовать нашу уязвимость.

Сборы закончились в полдень, хотя Кунц хотел выехать с рассветом. Скверные предчувствия не обманули отца Бертрама: едва инквизиторский обоз выехал из ворот Соубурга и начал объезжать канал, чтобы влиться в движение на главном тракте, дорогу ему перегородили несколько десятков местных крестьян и флиссингенцев, в руках у которых мелькали топоры, вилы и косы. Кунц Гакке на мощном гнедом трехлетке, с заряженными пистолетами в седельных кобурах, выехал им навстречу.

– Дайте проехать, люди добрые, – прокаркал он с решительным видом.

– Палач! Инквизитор! – крики из толпы подбадривали самых отважных начать нападение. – Где наши зеландцы, арестованные вами?

– Узники не пострадали, – крикнул Кунц, поднимая вверх правую руку, безоружную, в черной перчатке. – Они выпущены без всякого ущерба, и сейчас идут по дороге за нами. Вы можете пойти им навстречу и убедиться, что я говорю правду. Разрешите нам проехать, граждане Зеландии, или прольется кровь. Сегодня никто не пострадал, давайте же так и закончим этот божий день.

С этими словами Кунц Гакке движением шпор послал лошадь вперед. Вслед за ним, отставая на полкорпуса, ехал Бертрам Рош, далее фамильяр Энрике родом из Кастилии, а потом обоз из нескольких телег с пожитками инквизиторов, книгами, архивом, палаческими принадлежностями, припасами, ценностями, принадлежащими как всему трибуналу, так и отдельным его членам. За повозками, на которых сидели нотариус, повар, палач и еще двое служек в доминиканских рясах, пешим строем следовал отряд из двух десятков стражников, а замыкал обоз широкоплечий баск Маноло на десятилетнем мерине, фамильяр инквизиции, в черном плаще и шляпе с темно-зеленым павлиньим пером. Эту-то шляпу и сбил брошенный кем-то комок земли, а потом из толпы полетели уже и камни, тухлые яйца, дохлые рыбы, кошки, крысы, куски навоза, – все, чем запаслась изобретательность простых зеландцев.

– Вперед, вперед, не останавливаться! – заорал Курц Гакке, поднимаясь на стременах. – Кто приблизится, стреляем! Держать строй! Пики наперевес! Вперед!

В толпе мелькнула знакомая физиономия седого оборотня, он потрясал рукой, в которой сверкала сталь, и кричал:

– Отомстим палачам и убийцам! – Перебирался на другое место и продолжал. – Смерть отродьям римской блудницы! – И снова менял окружение, надеясь так добраться до тех, кто осмелеет до того, чтобы наброситься на хорошо вооруженный отряд. – Месть и кровь! Не уйдете живыми!

Инквизитор выжидал момент, когда Иоханн окажется на линии выстрела, не закрытый телами прочих зеландцев.

Кто-то выстрелил из арбалета в широкую спину Маноло, но арбалетный болт не пробил кольчугу, скрывавшуюся под плащом баска. Маноло лишь скривился от боли, но продолжал, вслед за инквизитором, повторять ощетинившимся пиками стражникам:

– Линию, держим линию! Вперед! Вперед!!

Как раз пешим стражникам доставалось менее всего: зеландцы видели в них всего лишь простых солдат и понимали, что ненависть следует обращать на членов трибунала, едущих на телегах, или гарцующих на конях. Но поскольку повозками управляли такие же флиссингенцы, то их старались не задеть, метя в основном во всадников. Один глаз у отца Бертрама затек и еле видел, но он по-прежнему твердо держал поводья, усмиряя коня, который, испуганный летящими в него предметами, норовил взбрыкнуть, встать на дыбы, сбросить всадника и удрать.

У ворот замка показались выпущенные заключенные, часть толпы устремилась навстречу им, а оставшиеся, видя, что отряд инквизиторов по-прежнему движется в сторону тракта и вот-вот очутится на нем, колебались, не зная, что сами будут делать в следующий миг. Наступил тот шаткий момент, когда все зависит от случайности, от удачи, а также от мужества и решительности вожаков. Покажись на главной дороге сейчас испанский отряд, зеландцы бросились бы врассыпную, появись хоть десяток гёзов, хорошо вооруженных и опытных в стычках, инквизиторы были бы обречены.

Но никаких вооруженных людей на дороге не было видно, и толпа зеландцев, намного превосходившая инквизиторов числом, зашвыряв ненавистных членов трибунала принесенными мерзостями, теперь нуждалась в каком-нибудь сигнале от лидеров. Этого мига напряженно ждал и Кунц Гакке, не обращая внимания на выбитый камнем зуб, он сплевывал кровь и продолжал упорно вести свой отряд прочь от замка Соубург.

– Бей папистов! – завопил дюжий селянин с вилами, кидаясь на отца Бертрама, и тут же упал с простреленной головой, роняя вилы в утоптанную дорожную грязь. Мгновением позже выстрелил Кунц, увидев Иоханна с ножом в руке, летящего на компаньона с той стороны, где заплывший глаз не позволял Бертраму разглядеть нападавшего. Оборотень с воплем отлетел в сторону. Куда точно попала пуля, Кунц не разглядел: