«Она в полном мраке приехала сюда, и какой свет уже сама распространяет! — продолжала размышлять Маргита. — А я этого не делаю. Но и я так буду поступать, как только уладится дело с моим переходом».

Лицо её омрачилось. Она вспомнила, как ездила с Адамом в Подград. В Орлов они сначала не пошли, а остановились у отца. Потом они с двумя свидетелями пришли к священнику и заявили о её выходе из католической церкви. Там она свидетельствовала об Истине. Маргита счастливая вернулась к своему отцу, который немало удивился её шагу и согласию Адама.

Она была счастлива увидеть прекрасный зал для собраний и поиграть на новой гармонии.

— Когда мы снова будем жить в Орлове, я буду играть на каждом собрании, — обещала она им обоим.

Они ей не возражали, чтобы не омрачать её радость, однако Адам шутя заметил:

— Если ты здесь будешь играть, то мы оба ещё станем набожными и будем ходить с тобой сюда. Правда, дядя?

— Но ты пойдёшь со мной хоть один раз, Адам, не правда ли? — попросила она.

— Разумеется, — пообещал он. — Надо же мне узнать, из-за чего ты ушла из нашей церкви и так рассердила доброго декана.

Отец посоветовал Маргите воспользоваться пребыванием в Горке и заявить о себе пастору в Боровце, чтобы по этому делу ей не пришлось ехать в Раковиан.

Утром, проводив Адама до креста, она вернулась в деревню и направилась к дому пастора. Пастор на этот раз не показался ей таким больным, как в первое её посещение. Она заметила, что это образованный человек. У него была хорошая библиотека. И жена его была интересной женщиной с красивым лицом и живыми глазами. Она очень хорошо говорила по-немецки. Маргита узнала, что она воспитывалась в евангелическом институте в Германии.

Узнав о цели её посещения, они обменялись удивлёнными взглядами.

— И что заставило вас совершить этот шаг? — спросил пастор.

— Моё убеждение, пан пастор. Я познала Истину слова Божия и заблуждения римской церкви и теперь не могу ей принадлежать.

После этого пастор очень приветливо стал давать ей всевозможные наставления. Теперь они совсем по-иному заговорили с ней — елейно, набожно! «Но если бы я ещё не познала Христа, они, наверное, и не упомянули бы о Нём», — подумала Маргита.

Они говорили о заблуждениях Рима и о чистом учении евангелической церкви. Пастор приводил множество цитат, но не произнёс ни единого тёплого слова об Иисусе Христе.

«Им Христос ещё не открылся, — снова подумала Маргита. — Скоро я буду принадлежать к их церкви, но какая польза от этого будет моей душе? Ведь пастор в М., который каждое воскресенье выступает против «мечтателей», подразумевая Степана Градского и всех его собратьев, тоже евангелический. Разве евангелическая церковь тоже преследует истинных учеников Христа, как это делает Рим? В чём тогда разница?..»

Когда Маргита впервые услышала от бабушки Степана, что пастор на них сердится, она не могла этому поверить. Она спросила Петра об этом, и он подтвердил слова бабушки…

И сейчас эти размышления удручали её. Она легла на диван и, чтобы забыться, стала вспоминать прекрасные, недавно прошедшие дни.

Она вспомнила тот послеобеденный час, когда перед ними вдруг предстал нежданный, но очень дорогой гость. Он стоял перед ними с приветливой улыбкой на устах, с сумкой через плечо, в виде простого плотника. Они с Николаем пожурили его немного за то, что он не телеграфировал о своём прибытии и что они поэтому не смогли послать за ним повозку, на что он им ответил, что хотел пройтись по горам и по пути поговорить с людьми.

Вечером они собрались вокруг Никуши на свежем воздухе: пан Николай, Маргита,

Урзин, Лермонтов, а попозже к ним присоединнились Степан, Пётр и старый Градский. Они беседовали о вечных истинах Божиих. Под конец Урзин разучил с ними песню, которая так понравилась пану Николаю, что им пришлось спеть её ещё раз. Аурелий играл на цитре. Это была первая из тех прекрасных песен, которым Урзин их научил за то время, что был в Горке.

— Нет, мне этот провизор слишком уж нравится! — сказал дедушка вчера.

То, что он ему нравился, заметно было по тому, что пан Николай всюду звал Урзина с собой: «Проводите меня, пожалуйста!».

Кто знает, о чём они говорили наедине? Маргите это очень было любопытно.

Дедушка никогда не пропускал «штунду», как он называл собрание. «Сегодня Урзин проводит штунду?» — спрашивал он каждый день. Была ли это штунда на немецком языке после обеда, в которой участвовали Тамара и её компаньонки, пан Вилье и Илка Зарканая, или вечернее собрание, на которое приходили крестьяне из долины Дубравы, — ему было безразлично; он всё равно присутствовал. И, наверное, не было у молодого провизора более внимательного слушателя. Друзья из долины Дубравы приходили не одни. Они приводили с собой всё большее число слушателей, А

Лермонтов за эти две недели приобрёл много благодарных друзей, которых он лечил бесплатно и которые теперь по его приглашению тоже приходили на собрания. Часто собрание проходило на свежем воздухе, все сидели на брёвнах, которые велел положить пан Николай. А сколько посетителей было в воскресенье после обеда!

Тот воскресный день Маргите запомнился как чудесный сон.

Празднично одетые люди сидели полукругом вокруг кресла Николая и пели. И Тамара сидела возле него. Хотя она и её компаньонки не понимали проповеди, они всё же радовались, что такое множество людей могло слушать Слово Божие. Рядом с Маргитой сидел Адам, который всё понимал. Сначала он сидел с опущенными глазами, затем он несколько сострадательно посмотрел на Урзина, который как раз говорил о богатстве, содержащемся в словах «Сын Божий». В своей простой одежде среди празднично одетых людей он выглядел более чем скромно. Адам смотрел на него так, словно хотел сказать: «Что ты можешь знать о богатстве, несчастный бедняк?» Но потом он перестал ухмыляться. Урзин так живо описал исход евреев из Египта через Красное море, пустыню и Иордан, сравнивая Египет с миром, а израильтян с народом Божиим, идущим через Красное море крови Иисуса и через Иордан смерти в вечную Родину. А потом он говорил о новой Земле, причём так интересно, что слушатели боялись пошевельнуться, чтобы не помешать говорящему. Даже Адам слушал со вниманием.

— Если бы ваш пастор так проповедовал, Маргита, — тихо сказал он ей, — то стойло бы сходить послушать. Мне ещё любопытно, что скажет нам ваш Степан, которого все так хвалят. Однако этому твоему пророку следует отдать должное, ведь именно благодаря ему ты стала моей.

Она умоляюще посмотрела на него. Он замолчал и стал внимательно слушать. Пение кончилось, и Степан стал читать текст из Библии.

— Мне очень жаль, — начал он в своей серьёзной, но сердечной манере, — когда я думаю о том, что не все вы, которые слышали сейчас об этом прекрасном городе, в нём действительно будете. Кто-то из присутствующих здесь услышит слова: «Не знаю вас, откуда вы…». В моём тексте Господь говорит о том, что они не могли войти из-за своего неверия и что Бог возмущался их поведением сорок лет. Сколько лет Бог возмущается уже твоими делами, мой бедный необращённый брат? Некоторые из вас живут в этом мире, как в пустыне; болезни, бедность и другие лишения угнетают вас. Вы в пустыне и в ней погибнете, потому что не хотите послушаться Бога, Который зовёт вас к Своему любимому Сыну, к Господу Иисусу Христу.

Но я думаю, что здесь присутствуют и такие, которых можно сравнить с теми израильтянами, которые, пришедши в Елим, подумали, что они пришли в рай. Я знаю, что человеку иногда кажется, будто небо к нему спустилось, и тогда человек навсегда хочет поселиться в этом раю. Однако не обманывайся, мой друг! Елим не был Ханааном. Елим — не рай, и твоим счастьем он тоже не является. Ты должен оставить его, вернуться в пустыню. И если бы ты всю жизнь мог оставаться в Елиме, но не верил в Бога, ты бы никогда не увидел ворот нового Иерусалима.

В Елиме было только семьдесят пальм и двенадцать колодцев, а там течёт полноводная река и растут тысячи пальм. Какая польза от того, что вы собрались сюда и всё это слышали, но не обратитесь к Богу?!